Эдуард Тополь - Красный газ
Но обратного пути не было. И вообще если ненецкое восстание грозит жизни газопровода, то пошли эти русские к чертовой матери со всеми их играми в секретность! Газопровод – это не только их гэбэшная собственность! В газопроводе его, Зигфрида, 225 миллионов долларов. И он должен срочно, немедленно попасть в Уренгой, чтобы своими глазами видеть, что там происходит. Однако не было никаких попутных машин и вездеходов ни до Уренгоя, ни вообще куда бы то ни было. Новый Порт – самый северный, выше Полярного круга, речной порт на Оби, бездействующий зимой, – был накрыт ледно-фосфоресцирующей темнотой морозной полярной ночи. Впрочем, закованные в ледяные панцири причалы, замерзшие и заиндевелые портовые краны и вмерзшие в метровый обский лед баржи и танкеры еще не означали полной зимней спячки поселка Новый Порт. Нет, поселок жил и зимой – здесь были аэродром, мехмастерские, клуб, магазин-фактория, а главное – отсюда, из портовых складов, по накатанным через замерзшие тундровые болота дорогам-«зимникам» ежедневно уходили в глубину тундры вереницы грузовиков с продуктами, одеждой и техникой для ночующих в тундре геологов, нефтяников и строителей газопровода. Наверно, в обычное время можно было легко договориться с водителями этих грузовиков и за пару бутылок водки или спирта добраться с ними до любого тундрового поселка.
Сегодня «зимники» опустели, замерли. Возле портовых складов разгуливали вооруженные охранники, одетые в длиннополые меховые дохи, шапки-ушанки и валенки. Они притопывали ногами, сжимали взятые на грудь автоматы «Калашников» и настороженно поглядывали через дорогу на два десятка оленьих упряжек возле магазина-фактории. Одетые в яркие малицы хозяева этих упряжек – ненцы, охотники и рыболовы, – толпились у закрытых дверей магазина и терпеливо ждали открытия. И Зигфрид стоял рядом. Небритый и невыспавшийся, в перепачканной и свалявшейся на нелегком пути из Затайки в Новый Порт дубленке, он уже не был похож на преуспевающего иностранного бизнесмена. Куда проще было принять его за спившегося алкаша, который с нетерпением ждет открытия магазина, чтобы опохмелиться. Таких полным-полно на Севере, за такого алкаша, наверно, и принимали сейчас Зигфрида и ненцы, и вооруженные охранники складов.
Но Зигфриду не нужно было спиртное. Он хотел есть, а в Новом Порту не было ни ресторана, ни столовой, и крохотный буфет в аэровокзале был закрыт, как все сегодня. Оставался этот магазин, который должен был открыться еще час назад. Зигфрид нетерпеливо ждал его открытия и поражался невозмутимому спокойствию ненцев. Если правда все то, что рассказали ему вертолетчики о ненецком восстании, то эти ненцы должны были давно разоружить охранников продовольственных складов (для них, полярных охотников, это наверняка плевое дело) и разграбить склады, а не ждать открытия магазина. «Захват складов – первое дело любого восстания», – думал Зигфрид.
Но ненцы ничего не захватывали. Они негромко разговаривали по-ненецки, курили трубки и жевали табак. Рядом фыркали и передергивали шнурами запряженные в нарты олени. Их дыхание клубами пара поднималось над ветвистыми рогами, их темные сливовые глаза косили по сторонам, а челюсти флегматично жевали пучки сушеного ягеля. Вокруг, как это обычно бывает возле русских продовольственных магазинов, бегали бродячие собаки, рылись в снегу и тоже поглядывали на закрытую дверь магазина-фактории. Труба на крыше фактории дымилась, и то, что внутри магазина топилась печь, давало Зигфриду, ненцам и собакам надежду, что рано или поздно магазин все-таки откроют.
От вынужденного безделья Зигфрид приглядывался к ненцам. Обыкновенные старики-эскимосы, похожи на японцев. Крепкие коренастые фигуры, спокойные широкоскулые лица, окаймленные меховыми капюшонами с инеем, намерзающим от дыхания. От их малиц резко пахнет псиной…
– Твой русский щеки белый уже, однако, – вдруг сказал Зигфриду по-русски один из них. Затем нагнулся, поднял с земли ком снега и протянул ему: – Снег тереть надо, однако.
Букву «д» он произносил как «т», отчего его речь смягчалась и звучала, как детская.
– Спасибо. – Зигфрид взял снег и сказал: – Я не русский, я американец.
Ненцы молча уперлись в него своими узкими глазами.
– Я из Америки. Переводчик… – сказал Зигфрид, растирая снегом щеки. Кто-кто, а эти дикие ненцы не побегут доносить на него в КГБ.
– О, Америка! – воскликнул один из них. – Америка – хорошо, однако. Хороший закон живет Америка: всем водку продает. Разница нету там – белый человек или ненец, всем водку продает, саво![11]
– А ты водку любишь? – заинтересованно спросил Зигфрид.
– Моя очень водку любит, очень! – Ненец даже зажмурился от своей любви к водке.
В это время откуда-то сбоку, из флигеля фактории, вышла и направилась к двери магазина толстая русская баба, крест-накрест перевязанная серыми пуховыми платками. При ее появлении бродячие собаки тут же юркнули к крыльцу магазина, и ненцы плотней окружили это крыльцо. Баба открывала висевший на двери магазина большой амбарный замок и ногой отшвыривала собак:
– Пшел отсюда! – Потом повернулась к ненцам: – Только не напирать! Не напирать!..
Открыв примерзшую дверь, она по-хозяйски вошла в магазин, следом за ней – ненцы и собаки, и последним – Зигфрид.
В магазине было тепло натоплено, и Зигфрид блаженно перевел дух, а ненцы столпились у прилавков, оглядывая магазинные полки. На этих полках не было ничего, кроме пирамид консервных банок «Завтрак туриста» и банок с консервированными баклажанами и перцем.
Среди ненцев возник глухой ропот.
Продавщица распеленала себя из пуховых платков, подошла к прилавку.
– Ну! Чего вам?
Один из ненцев показал рукой на полки:
– Ненец это кушать не может, однако. Хлеб давай, чай давай, муку давай. Порох тоже давай.
– Сейчас! Разбежались! – насмешливо сказала продавщица. – Они будут наши буровые палить, а мы их будем хлебом кормить! Берите чё есть, а то и того не будет.
– Ненец это кушать не может, – снова сказал ненец.
– Такой закон нету – ненцу муку не продавать. Только на водку такой закон есть. Чай дашь, макароны тоже дашь… – С этими словами ненец вытащил из привязанного к поясу кожаного мешочка тряпичный пакет. Развязав пакет, он выложил на прилавок деньги. – Деньги бери, масло давай, муку давай, чай…
– А ху-ху не хо-хо? – усмехнулась продавщица. – Нету вам ни муки, ни масла! Консервы берешь?
Ненцы зашумели, залопотали между собой по-ненецки.
– Ну? – нетерпеливо сказала продавщица. – А то я вообще сейчас магазин закрою.
– Такой закон нету – магазин закрывать… – начал опять ненец.
– Ты мне тут права не качай! Все! Валите отсюда! – продавщица махнула рукой в сторону выхода и взяла с прилавка замок.
Ненец вздохнул, вытащил из своего мешка четыре соболиные шкурки, положил на прилавок перед продавщицей. Но она решительным жестом отодвинула их от себя.
– Нет! Раньше надо было с этим приходить! А теперь у меня приказ: для вас – только это. – Она показала на пирамиды консервных банок. – Берите, а то и того не будет. – И сожалеющим взглядом проводила шкурки, которые ненец спрятал обратно в мешок. Затем взяла с прилавка деньги, выложенные ненцем, быстро пересчитала их, объявила: – Тут на три ящика консервов. Каких тебе? И тех, и тех?
Ненец молча кивнул головой…
…Минут через двадцать ненцы раскупили все, что было на полках. Они мешками выносили из магазина запыленные консервные банки «Завтрак туриста», а также консервированные баклажаны и перец явно доисторической свежести. Продавщица раскраснелась, костяшки на ее счетах щелкали пулеметной дробью, и Зигфрид вдруг понял, что эта баба не только сбывает ненцам залежалый товар, но еще и обсчитывает их, поскольку куда им, неграмотным, уследить за ее летучей арифметикой.
На опустевших полках уцелела лишь парфюмерия: пыльные брикеты мыла «Душистое», зубная паста «Поморин» и духи «Красная Москва».
– Духи тоже давай, – сказал кто-то из последних покупателей.
– Духи не дам, выпьешь, – ответила продавщица.
– Моя не будет пить, – сказал ненец. – Моя бабе духи подарит, однако.
Только теперь Зигфрид разглядел, что рядом с этим ненцем фигура в оленьей малице – женская.
Продавщица – лишь бы этот последний ненец от нее отвязался – подала ему флакон духов. В ту же секунду ненец свинтил с флакона пластмассовый колпачок, передал флакон стоявшей рядом жене, и на глазах у изумленного Зигфрида эта ненка выпила, булькая, полфлакона, а остальное вернула мужу. Тот допил флакон.
– Алкаш! – презрительно сказала продавщица. – А еще им свободу подавай! Да вам ежли свободу-то дать, так вы тут завтра все перепьетесь! Тьфу!
– Это ты, люча, ненца пьяницей сделал, однако, – миролюбиво сказал ей ненец. – Когда люча не пришел в тундру, ненец охотник был, водка не видел…
