Александр Афанасьев - Сожженные мосты Часть 3
Лихо взяв с места, молодой граф помчался на восток, опасно маневрируя в транспортном потоке. Пробиваясь по улице Константина Рокоссовского*, у музея археологии он с трудом разминулся с военным грузовиком, нагло влезшим прямо в транспортный поток. Потом, с визгом шин рванув с места, он вывернул на одну из основных магистралей города – Киевский проспект, названный так потому что за городом он плавно переходил в дорогу, ведущую прямиком на Киев. Торжествующе крича всеми восемью цилиндрами, разгоряченный итальянский жеребец преодолевал километр за километром – а граф Ежи машинально держал руль и думал совсем о другом. Он думал – что ему делать дальше.
Долетев до съезда на дорогу, ведущую к их фамильному имению за рекордные семнадцать минут, граф Ежи лихо, в скольжении заправил машину в крутой, стоградусный поворот. Протестующее завизжав колесами, жеребец подчинился насилию, помчавшись дальше уже по совсем другой дороге – узкой и извилистой. Но эта дорога была знакома графу как никому другому, в молодости он учился ездить по ней и даже разбил на ней свой старенький ФИАТ. Поэтому, граф не только не снизил скорость – но еще сильнее придавил педаль.
Фамильный особняк Комаровских выглядел, как и любое имение, оставленное без постоянного ухода и попечения хозяев – непрезентабельно. В восемьдесят первом году особняк пытались взять штурмом взбунтовавшиеся – и еще не все следы того кошмара были изглажены с морщинистой поверхности стен. То тут, то там – плохо заделанный след от пули. Мрачными громадами, сторожащими покой старинного особняка стояли ели – Комаровские выращивали ели, их особый сорт, голубые ели, первые саженцы которых были пожалованы прадеду еще лично из рук Николая Второго…
Бросив машину у ворот – никуда не денется, а ждать пока откроют не хотелось, молодой граф вихрем пронесся по посыпанным песком дорожкам парка, по мраморным, ведущим к главному входу ступеням – их было ровно двадцать. Только в кабинете – святилище, где имел право находиться только старший мужчина из рода Комаровских, он немного успокоился.
Он не питал никаких иллюзий насчет своей барышни. Все что их держит вместе – с ее стороны по крайней мере – это секс и опасность. Больше ничего. В каком-то смысле для нее связь с москалем, ненавидимым всем высшим светом Варшавы – это вызов обществу. Наверное, она по своему любит его, нельзя же так без любви…
А он? Нужно ли ему все это?
У графа Ежи в Санкт-Петербурге был друг. Как ни странно – не военный, музыкант из богатой еврейской семьи, уже концертирующий. Он говорил, что в иврите, языке на котором говорят евреи, есть слова, полный аналог которым в русском языке подобрать очень сложно. Одно из таких слов –истратился. Истратился – значит растратил самого себя на мелочи, и когда перед тобой действительно что-то важное и ценное – тебя уже нет, ты пустая оболочка, красивый воздушный шарик, который выпустил весь воздух и не осталось ничего, кроме сдувшейся резиновой шкурки.
Может быть – он и впрямь – истратился?
Граф Ежи, как и многие другие офицеры гвардейских полков в Санкт-Петербурге пользовался изрядной популярностью. Русский свет никогда не отличался особо пуританскими или стыдливыми манерами, и даже приход новой, староверской императорской династии ничего не изменил. А некоторые новые … средства предохранения от нежелательных последствий близкого общения с противоположным полом – и вовсе сделали светскую жизнь веселой и интересной. Дамы высшего света вели нескромные дневники, хвастались перед подругами своими достижениями, некоторые ставили себе цель переспать со всеми молодыми офицерами того или иного полка – и нередко достигали этой цели. Граф Ежи как и его сослуживцы никогда не были против этого, наоборот – очень даже за – но сейчас он впервые пожалел об этом. Потому что сейчас – он это чувствовал – он истратился, внутри него не осталось ничего такого, что он мог бы положить на алтарь любви и сказать: это – для тебя. Все то, что он сейчас отдавал ей – точно так же он отдавал и десяткам других дам.
Но все равно – он ее любил. И просто так это оставлять – не хотел.
Вариантов действий, в сущности, было немного. Первый – выбить из нее правду, кто продает ей наркотики, а потом навестить этого пана. Или паненку, неважно. Как ни странно – граф Ежи даже не подумал обратиться в полицию: как и всякий шляхтич, он презирал полицейских и считал, что все проблемы он должен решать сам. Другой вопрос – как выбить, ведь добром она не скажет, а вожжами отхлестать – так она его сама об этом недавно просила.
Нет, добром она не скажет – из принципа. Не захочет, чтобы кто-то лез в ее личную жизнь.
Второй вариант – узнать как-то самому. Проследить, что ли? Граф Ежи не знал, как следить, но иного выхода у него не было.
С этой мыслью граф Ежи сделал и вовсе несусветное, святотатственное – он открыл ящик письменного стола, который имел право открывать лишь отец. Рука нащупала шкатулку из черного дерева, которую он видел всего один раз – но знал, что там лежит.
В шкатулке лежал роскошный, времен еще второй отечественной войны офицерский короткоствольный Наган – оружие, оставшееся еще от прадеда. Прадед графа Ежи, лейб-гвардии поручик Влодзимеж Комаровский в составе гвардейской кавалерии брал Багдад. Оружие это ему вручили уже потом, несколько лет спустя, и вручал его прадеду лично фельдмаршал Корнилов. За заслуги, которые не могут быть поименованы в приказе – прадед так и не открыл этой тайны никому. Тускло блестела серебряная планка с русским двуглавым орлом, напоминая о героизме старых времен и о старых бойцах, оставивших им величайшую империю в мире. На фоне этого, все сомнения и метания вдруг показались молодому графу Ежи такими низкими и недостойными – что ему стало стыдно.
– Прости… – тихо сказал он, пряча Наган за пояс – прости, но мне он очень нужен.
Патроны – они лежали рядом, семь отполированных до блеска золотых цилиндриков – он брать не стал, эти патроны старше его. Купить в оружейном магазине, многие любят этот безнадежно устаревший револьвер и патроны к нему изготавливаются и продаются. Захлопнув шкатулку, он бережно убрал ее обратно. У двери кабинета остановился, подумал, достал револьвер из-за пояса и переложил в карман брюк – туда он лег идеально.
Старый Бронислав ждал его у парадной двери, и губы его дрожали.
– Пан Ежи, я…
– Ты правильно поступил, Бронислав – перебил его Ежи – только надо было сказать мне – а не отцу. А теперь дай мне пройти, я спешу.
С высоты парадного входа старик Бронислав наблюдал, как его воспитанник, с которым они еще десять лет назад бродили по лесам в поисках грибов вскочил в машину, словно в седло жеребца, с ходу газанул, развернувшись с ручником на пятачке. Он хорошо знал Ежи и знал, что тот задумал что-то неладное. И знал – что если он задумал что-то неладное – остановить его не сможет никакая сила в мире.
– Да хранят тебя Дева Мария и святой Йезус – старик перекрестил своего воспитанника, хотя тот уже давно сорвался с места, и у кованых чугунных ворот после него осталась лишь медленно опадающее облако пыли…
* В этом мире – генерал от кавалерии, командовал Виленским военным округом, последний командующий гвардейской кавалерией, упраздненной в связи с перевооружением и переоснащением армии. В нашем мире – добровольцем вступил в русскую армию, заслужил два Георгиевских креста и две Георгиевские медали
20 июня 2002 года
Персия, Захедан
Остан Белуджистан
Как-то навалилось сразу всё…
Поездка в Багдад сорвалась под напором непредвиденных обстоятельств – на мое "срочно, лично в руки" неожиданно оперативно (в чем в чем, а в оперативности наш Певческий мост никак не упрекнешь) отреагировало мое непосредственное начальство, вызвав меня на разговор по ВЧ. На том конце провода был не товарищ министра по делам вассальных и дружественных государств, которому я непосредственно подчинялся – а лично господин министр иностранных дел, князь Борис Юсупов, который сидел на этом посту уже столько, что именно его, а не его постоянного товарища звали "несменяемым".
Поговорили – разговор получился в чем-то тяжелым, министр с ходу обвинил меня, что я "нагнетаю", и не желаю развивать и углублять сотрудничество со страной, а вечно выискиваю какие-то мерзости. Смог ответить только то, что дипломатия в розовых очках еще ни одну страну не доводила до добра, и если господин министр сомневается – то лично может совершить вояж по Персии и убедиться в правдивости моих посланий. Благо его, как потомка Пророка Мохаммеда* примут здесь со всем почтением. К тому же – раздраженную ноту британского Двора мне вручили, и с этим надо было что-то делать. Приглашение посетить страну было несомненной дерзостью, но князь Юсупов отреагировал на нее на удивление вяло и дал мне поручение совершить вояж по западным провинциям страны чтобы лично убедиться в беспочвенности опасений британского двора. На мой вопрос что я должен ответить британскому посланнику, сэру Трэвису князь раздраженно ответил, что на британскую ноту ответят надлежащие люди в надлежащее время и в надлежащем месте. В принципе он был прав, хотя протокол нарушил не я, а британцы и спускать на меня за это свору собак было явной несправедливостью.
