Бернт Энгельманн - Большой федеральный крест за заслуги. История розыска нацистских преступников и их сообщников
Уже вечерело, когда Хартнел позвонил у ворот виллы Штейгльгерингера. Водителя такси, привезшего его сюда, он попросил остаться, пообещав, что ждать придется недолго.
Открыла ему горничная в коротком черном шелковом платье с белоснежным передничком и такой же наколкой, но не успел еще Дон объяснить, кто он такой, как им уже завладел сам хозяин дома.
— Милости просим, дорогой коллега, — пророкотал дружелюбно Штейгльгерингер, — очень рад, что вы пришли, у нас как раз в разгаре маленькая вечеринка, и все горят желанием с вами познакомиться. Разрешите, я помогу вам это распаковать? — вежливо предложил он, показав на обернутый в белую папиросную бумагу пакет, который Хартнел держал в руке, — я догадываюсь, что это цветы, которые вы хотите вручить моей жене.
— Нет, — ответил Хартнел и сунул довольно увесистый пакет Штейгльгерингеру в руки, — это для вас, уважаемый коллега.
— О, большое спасибо, сердечное спасибо, но… право же, это незачем, я ведь и без того… — лепетал адвокат.
Хартнел пропустил это мимо ушей и продолжал:
— Я, к сожалению, не смогу принять участия в вашей вечеринке, поскольку рано утром улетаю в Нью-Йорк и должен успеть еще кое-что сделать. Я хотел только проститься с вами, поблагодарить вас за поистине замечательную помощь в работе и спросить, не нашли ли вы разыскиваемую картину, я имею в виду Каспара Давида Фридриха?
Штейгльгерингер, не зная еще, как себе объяснить поведение Хартнела, воскликнул с хорошо разыгранным удивлением:
— Картина?.. Нет, вы… вы просто ясновидец, коллега! Пожалуйста, пройдемте на минутку в мой кабинет и выпьем там вместе чего-нибудь. Как… как же вы только догадались, что…
Он поспешно увел Дона из прихожей и, проведя по коридору мимо ярко светящейся стеклянной двери, за которой слышался гул голосов и веселый смех, буквально втолкнул гостя в свой кабинет, и Хартнел увидел прислоненную к огромному, в стиле барокко письменному столу старую картину в позолоченной раме.
— Это было для меня полной неожиданностью, — услышал Дон воркование своего немецкого коллеги. — Я провел лишь очень осторожный, тактичный опрос, и смотрите-ка! Вчера во второй половине дня посыльный принес эту картину — от кого, один бог знает! Но главное, в конце концов, то, что картина теперь здесь и что вы возвратитесь в Нью-Йорк не с пустыми руками.
Говоря так, Штейгльгерингер положил на свой стол принесенный сюда пакет в папиросной бумаге, вынул из шкафа бутылку коньяка и два бокала, торопливо наполнил их и при этом все время настороженно поглядывал на Хартнела, зачарованно уставившегося на картину. Несколько рассеянно взяв протянутый ему бокал, Дон пригубил его и, мотнув головой в сторону картины, сказал:
— Она прекрасна и — как это говорится — поистине околдовывает… Правда, немного она и меланхолична, так что можно понять, что такой рубака, как Паккебуш, не захотел ее иметь, между тем как досужий человек вроде… Кстати, я подумал: нет ли здесь среди ваших гостей на сегодняшней вечеринке и господина доктора Тауберта, коллега?
Штейгльгерингер ответил отрицательно. Он вообще едва знает об этом господине, только понаслышке, добавил он, причем говорят, что этот Тауберт очень нелюдим, редко бывает в свете.
— Он в свое время был довольно заметной фигурой, — пояснил Штейгльгерингер Хартнелу, — если вы представляете, коллега, что я имею в виду…
Дон кивнул.
— Я хотел его рекомендовать мистрис Корнелии Тандлер и ее Институту по борьбе с социализмом, — сказал он с очень серьезным видом, — каково ваше мнение насчет этого, коллега?
— В самом деле? — пробормотал Штейгльгерингер. — Что ж, почему бы и нет?
Было не совсем ясно, приветствует ли он или не одобряет эту затею Хартнела. Вместо ответа он вынул из своего письменного стола лист бумаги, коротко глянул на него и вручил Дону.
— Пожалуйста, — сказал он, — передайте это вашему уважаемому дядюшке, мистеру Клейтону. Этот список сослужит ему хорошую службу. Он содержит наименование всех организаций, которые я считаю достойными поддержки и поощрения.
Хартнел взял список и прочел:
«1. Экономический совет ХДС, Бонн, Эльбергшграссе, 12;
Экономический совет ХСС, Мюнхен, Дворец Арко, Бриэннерштрассе;
Исследовательское общество государственно-политической общественной работы, признанный общеполезным институт по обучению взрослых. Аморбах/Оден-вальд, лично господину Карлу Фридриху Грау;
Исследовательское общество государственно-политической общественной работы, Северный филиал, господину Артуру Мйгссбаху, Алътенбрюккен, округ графство Хойя; Хойя.
Объединение содействия политическому волеизъявлению, Бад-Нойпггадт/Заале, генеральный уполномоченный, господин Карл Фридрих Грау, Аморбах/ Оденвальд.
Государственно-и политико-экономическое общество, Кёльн, Генделыптрассе, 53, лично господину Гуго Веллемсу.
Общество конструктивной политики, Аморбах/ Оденвальд, лично господину Карлу Фридриху Грау…»
— Кто же этот столь конструктивный и общеполезный господин Грау? — осведомился Хартнел и спрятал список в карман.
— В высшей степени усердный и абсолютно благонадежный человек, — ревностно заверил Штейгльгерингер. — В минувшей избирательной кампании через его руки прошли колоссальные суммы денег. И работает он в тесном контакте с другими господами — с господином Веллемсом, которому он часто докладывает, и прежде всего с господином Миссбахом… Могу я быть вам еще чем-нибудь полезен, коллега?
Хартнел покачал головой, и Штейгльгерингер начал разворачивать принесенный Доном пакет; оторвавшись на минуту от этого занятия, он еще раз спросил:
— Нет, правда, не могу ли я что-нибудь сделать для вас? Вы же знаете, что я…
— Нет, — прервал его Хартнел, — ничего мне больше не требуется. Вы уже, если можно это сказать, сделали для меня немало… Передайте привет господину Хаузеру и отдайте ему, пожалуйста, этот конверт, здесь находится чек, который мне тоже больше не нужен.
— Господину Хаузеру? — несколько неуверенно переспросил Штейгльгерингер.
— Да, так он назвался, — ответил Хартнел, — но не беспокойтесь, он не замедлит явиться… Весьма, впрочем, способный человек этот Хаузер, но, к сожалению, несколько беззастенчив и не слишком разборчив в средствах достижения цели… Ну, мне до этого нет дела, коллега, и, надеюсь, вам тоже. К слову сказать, не пугайтесь, пожалуйста, когда вы откроете этот пакет, Там находится пистолет типа «маузер», калибр 7.65, с глушителем звука — это так называется… Да? Он был оставлен в моем номере. Сохраните его на память, пока не объявится владелец… Ну а теперь я, пожалуй, откланяюсь. Нет, не беспокойтесь, такси ожидает меня у входа. Картину я забираю с собой, как положено. Спасибо, коллега, я думаю, расписка вам тут не потребуется?
Взяв картину, Хартнел покинул помещение.
Несколько позже, за ужином в итальянском ресторане на мюнхенском пятачке, Криста, выслушав рассказ Дона о его прощальном визите на вилле своего немецкого коллеги, сказала:
— Жаль, что вы не взяли меня с собой…
Потом она прокомментировала список, который ей показал Дон.
— Этот проворный господин Грау, — пояснила она Хартнелу, — который держит руку на пульсе трех различных объединений, сыграл в последней избирательной кампании особенную роль. Его различные якобы общественно полезные организации расточали сотни тысяч марок на то, чтобы поносить и срамить Вилли Брандта. То они изображали его в газетных сообщениях чуть ли не сочувствующим банде Баадер — Мелера — Мейнхофа только по той причине, что адвокат Хорст Мелер в 1968 году защищал сына Брандта, Петера, по делу о каком-то пустяковом правонарушении; то они объявляли, что Брандт стремится к «постепенному включению Германии в восточный блок социалистических стран»…
Хартнел посмотрел на часы.
— Мне уже самое время, Криста. Проводите меня на аэродром? — И, увидев, как ее огорчило это неожиданное обобщение, объяснил торопливо: — Никто, кроме вас, не знает, что я взял билет на ночной рейс в Нью-Йорк… Так будет лучше. Отрегулируйте за меня все в отеле и с господином Лизегангом. Мы определенно увидимся скоро снова, Криста, я, во всяком случае, очень надеюсь на это. И, уж конечно, вы вскоре получите от меня весточку…
Через несколько дней из Нью-Йорка пришло воздушной почтой письмо. Конверт содержал два различных послания, и, когда Криста начала читать первое, ее неприятно удивил официальный стиль этих нескольких строк и особенно вступительной части, начинавшейся словами: «Весьма уважаемая фрейлейн доктор!» Лишь взглянув затем на подпись, стоявшую под письмом — «Глубоко преданный Вам Бенджамен А. Клейтон», — она облегченно вздохнула.
Короткий текст извещал Кристу о том, что господа «Мак-Клюр, Клейтон, Фергюссон, Фергюссон и Дэвя высоко ценят ее участие в работе по делу Дэвида Зелигмана (претензия на наследство Маркуса Левинского) и определили ей вознаграждение в размере одной пятой части назначенного гонорара; сумма в десять тысяч американских долларов будет ей перечислена, как только она укажет, в какой банк и на какой номер личного счета следует произвести это перечисление.
