Михель Гавен - «Роза» Исфахана
— Значит, я была права: они просто спутали тебя со мной, — покачала головой Джин.
— Да, видимо, так. Но поскольку они оставили меня в покое, — продолжила Марьям, — я не стала задерживаться и пить, как вы советовали, кофе, а сразу, заправив машину, поехала сюда. И вдруг на подъезде к миссии столкнулась с двумя полицейскими машинами. Испугавшись, что они хотят вас арестовать, решила опередить их и предупредить вас, ханум.
— Спасибо, Марьям, — тепло поблагодарила Джин помощницу. — Ты умница, всё сделала правильно. Теперь передохни немного. Выпей кофе, раз уж на заправке не получилось, а потом надевай костюм и подключайся к работе. Дел у нас как всегда невпроворот.
— А как же быть с полицией? — перешла на шепот Марьям. — Они ведь, наверное, приехали, чтобы арестовать вас из-за того зараженного радиацией больного, для которого вы утром попросили приготовить палату. Я угадала?
— Возможно, — уклончиво ответила Джин. — Но арестовать кого бы то ни было на территории миссии они не смогут, не имеют права. Кишка тонка, как сказала бы моя мама. Так что не волнуйся, дорогая. Всё, на что они способны сейчас, это лишь объявить, что больше в наших услугах не нуждаются и потребовать выезда из страны. А мы, в свою очередь, не сможем выполнить их приказа, пока не получим аналогичного распоряжения из Женевы, от своего непосредственного руководства. Так что, как ни крути, в любом случае им придется сначала договариваться с Женевой. А это значит, что время у нас еще есть…
Дверь открылась, и в кабинет размашистым шагом вошел капитан Лахути.
— Мне бы хотелось поговорить с вами наедине, Аматула, — сурово произнес он вместо приветствия и многозначительно посмотрел на Марьям.
— Хорошо, капитан, — поняла его Джин. — Марьям, — обратилась она к помощнице, — пей кофе, надевай защитный костюм и отправляйся на подмогу к доктору Нассири. В ту самую палату, которую мы приготовили сегодня утром.
— Слушаюсь, ханум.
Бросив на Лахути встревоженный взгляд, девушка вышла из комнаты, и вскоре её шаги в коридоре затихли.
* * *Лахути молчал, пристально глядя на Джин. Почувствовав себя под его взглядом неуютно, она встала и подошла к окну, раздвинула жалюзи. Обе машины по-прежнему стояли внизу, но теперь их со всех сторон окружали солдаты исламской стражи.
— Я слушаю вас, капитан, — Джин повернулась к Лахути; её стала утомлять затянувшаяся пауза.
— В одной из машин внизу, — словно нехотя произнес Лахути, — находится полковник аль-Балами. Он специально прибыл из Тегерана, чтобы потребовать выдачи иранских граждан, которых вы укрываете на территории миссии, а также немедленного закрытия миссии и её эвакуации из Ирана. С большим трудом мне удалось уговорить его немного повременить с ультиматумами и позволить побеседовать с тобой. Он разрешил.
— И о чем же вы хотите поговорить со мной, капитан? — Джин опустилась в кресло.
— Мадам, вам пора принимать лекарство и делать перевязку, вы нарушаете график лечения, — строго напомнил ей о необходимости соблюдения порядка проведения процедур заглянувший в кабинет доктор Маньер.
— Благодарю вас, Франсуа, — откликнулась Джин. — Чуть позже, пожалуйста.
— Нельзя относиться к собственному здоровью столь безответственно и легкомысленно, мадам! — урезонил её Маньер.
— Дайте мне полчаса, Франсуа, — повторила она с ноткой недовольства. — Прошу вас.
Обиженно пожав плечами, доктор закрыл дверь кабинета с обратной стороны.
— Я мог бы подождать, — сказал Лахути.
— А тегеранский полковник? — усмехнулась Джин. — Тоже? Нет уж, капитан, давайте лучше поскорее закончим разговор и вернемся каждый к своим проблемам.
— Разве мы не перешли на ты? — Шахриар недвусмысленно повел глазами на закрытую сейчас дверь в спальню. — Или мне всё приснилось? Мы здесь одни, Аматула. — Он подошел, нежно притянул её к себе, и тепло его тела вмиг напомнило Джин о недавно пережитой близости. — Что тебе мешает быть со мной искренней?
— Машины за окном, — снова усмехнулась Джин и, вздохнув, отстранилась. — И твой тегеранский полковник. — Она твердо посмотрела Шахриару в глаза: — Что ты хочешь выведать у меня? Выдам ли я иранским властям доктора Нассири и Али Агдаши с его матерью? Так я отвечу: нет, не выдам. Пусть даже не надеются. Так и передай своему полковнику: я гарантировала всем троим защиту Красного Креста и отступаться от своих слов не намерена.
— Мне известно кое-что такое, чего не знает тегеранский полковник, — сказал Шахриар, сверля Джин своими огромными глазищами. — Не знает, потому что я еще не доложил. Потому что сначала хотел поговорить с тобой и услышать твои ответы.
— И что же тебе известно? — спросила Джин как можно спокойнее, стараясь ничем не выдать охватившего её волнения.
— Ты не Аматула Байян! — выпалил он, схватив её за плечи и развернув лицом к себе.
— И кто же, если не секрет? — она нашла в себе силы улыбнуться и игриво повести бровью.
— Я не знаю, — разом сник Шахриар. — Блефовать и врать не хочу. Просто не знаю. Но ты не Аматула, это точно. И ты — не мусульманка. Это видно по твоим поступкам, походке, голосу, жестам… Да даже по поведению в постели наконец! Ты не привыкла подчиняться мужчине, ты всегда подчеркиваешь равенство с ним и даже рвешься им командовать. Я не знаю, кто ты на самом деле. Но не стал делиться своими подозрениями с начальством, иначе меня сразу заставили бы копать под тебя. А мне этого совсем не хочется. Хочется сохранить хотя бы иллюзию взаимности былых чувств друг к другу.
— Зачем? — Джин опустила голову, чтобы скрыть смущение.
— Не знаю, — снова признался Шахриар. — Просто раз ты не Аматула Байян, значит, мы никогда не сможем вступить с тобой в брак. Даже временный. А с рухнувшей надеждой на счастье смириться очень трудно, поверь.
— Почему же рухнувшей? Разве всё дело только в имени?
— Не только. Еще и в том, что рано или поздно ты уедешь отсюда, а я останусь. Конечно, я мог бы отправиться за тобой в Ирак, но теперь понимаю, что и Ирак — не твоя родина. Название страны выдумано, как выдумано и твое имя. А где твоя настоящая родина, я не знаю. Впрочем, это и не важно: наверняка тебя там ждет другой мужчина.
Джин вздрогнула, но промолчала. Рука разболелась не на шутку, но она старалась о ней не думать. Гораздо сильнее её подмывало спросить у Шахриара, как он догадался, что она не та, за кого себя выдает. Но это значило бы признать верность его слов. А время для признаний еще не наступило. Да и вряд ли наступит, с её-то работой. Ведь даже если сейчас Джин выдворят из Ирана, это совсем не значит, что в скором времени ей не придется выполнять какие-нибудь задания в Ираке или Саудовской Аравии, например. А может, и снова здесь, в Иране, только под новым именем… Нет, разведчик не имеет права даже мимолетным намеком разрушить собственную легенду. Зачем помогать местной контрразведке? Даже если к одному из контрразведчиков испытываешь непростительно теплые чувства…
— Уверяю тебя, ты ошибаешься, Шахриар, — произнесла Джин тихо, но твердо. — Я знаю, что твоя работа заключается в том, чтобы подвергать всё и вся сомнениям, но в случае со мной ты явно переусердствовал. Я — Аматула Байян, и всё, что я говорила о себе и своих чувствах к тебе — правда.
Он обошел кресло, встал перед ней, кивнул на повязку на её руке, спросил саркастически:
— И о своей ране правду расскажешь? — Джин отвела взгляд. — Я так и знал, — криво усмехнулся он. — Но можешь не утруждать себя очередными фантазиями: я уже проконсультировался со специалистами. И теперь точно знаю, что доктор Нассири солгал мне. Ты не могла получить столь сильный ожог во время первого визита к Эбаде, поскольку концентрация излучения в его палате была на тот момент не слишком велика. Я ведь, если помнишь, тоже находился тогда вместе с вами и тоже без защитного костюма, однако почему-то не пострадал. Не странно ли, а? Да, я в курсе, что у Сухраба покраснела кожа на бедре, но он сам признался, что помогал санитарам переворачивать Эбаде. Однако даже при столь плотном контакте он, в отличие от тебя, умудрился избежать лучевого ожога. Понимаешь, к чему я веду? — Джин молчала. — К тому, что если бы ты в тот день тоже прикасалась к Эбаде, то отделалась бы, как и Нассири, всего лишь покраснением кожи. Исходя же из твоего довольно серьезного ожога, я могу утверждать, что ты навещала Эбаде позже! Скажу даже точнее: за день до его смерти. В тот самый момент, когда доктор Нассири отлучился из палаты Али Агдаши, чтобы ответить на звонок из Тегерана. Мать этого Агдаши, конечно же, всё видела, но покрывает тебя, поскольку надеется, что ты спасешь её сына. И её я могу понять. А вот тебя, Аматула, — или как там тебя зовут по-настоящему? — не понимаю. И потому прошу объяснить мне, зачем ты ходила к Эбаде? Чем ты вообще здесь, в Иране, занимаешься? Что тебе нужно? Чего ты хочешь?! — повысил он голос.
