Стивен Хантер - Честь снайпера

Два вышитых предмета одежды, пахнущих плесенью, на которых были изображены партизаны и немцы, стрелявшие друг в друга. Керамический горшок, на котором был запечатлён горящий немецкий танк. Героический триумвират штурмовиков «Ильюшин», летящий плотным строем — на тарелке, плохо прорисованный. Наконец, ещё одна тарелка.

Боб вгляделся в неё, пытаясь найти смысл в мешанине переплетения линий и понять, как нужно смотреть, чтобы обрести перспективу. Наконец, найдя верный угол, он увидел, что на тарелке изображён стрелок, спрятавшийся между деревьев, напряжённый и сконцентрировавшийся, полностью отдавшийся характерной винтовке. Вдали, на фоне какой-то сетки в пушистых облаках виднелись три фигуры. Локи стреляет в Тора в Вальхалле? Вильгельм Телль, поднявшись до стрелка, поражает Гейслера в Швейцарии? Что бы это могло быть?

— Кто-то стреляет в кого-то, — сказал Боб, не обращаясь ни к кому конкретно и заметив для себя, что здесь не было масштаба, что художник не понимал структуры человеческого тела и что винтовка на рисунке была нисколько не нацелена на мишень, которой — как он теперь разглядел — был некий пешеходный мост.

Звучит знакомо. Почему что-то зазвенело? Его занятый ум обдумывал вопрос с разных углов, поднимая ассоциации и связывая одно с другим.

— Это… — начал он было вопрос, но тут же задумался дальше. Сетка была сплетением верёвок и шнуров на мосту через реку Прут возле водопада, который производил облака тумана — в старом Яремче. Три фигуры были целями на мосту. Боб перевёл взгляд на стрелка и осознал, что яркий нимб вокруг головы был на самом деле светлыми волосами.

— Это Милли, — сказал он. — Господи боже… она всё-таки выстрелила

Глава 26

— Верно ли я понимаю, молодой капитан, что хоть вы и славитесь своими познаниями в вине, вы никогда его не пробовали?

— Да, герр генерал, — ответил Салид генерал-лейтенанту Мюнцу, командиру Двенадцатой танковой дивизии СС. — Так и есть. В моей вере употреблять алкоголь запрещено. Это противоречит абсолютной преданности воле Аллаха. Однако, также верно, что для арабов нет более почётной обязанности, нежели быть гостеприимными хозяевами. Как можно объединить эти две противоречащие установки? Мой отец, имевший много власти и влияния в Палестине, решил этот вопрос блестящим образом: он отправил меня научиться всему, что можно узнать о вине и тем самым стать способным приветствовать утончённых европейцев домашним хозяйством в привычном им духе так, чтобы они могли ощутить всю теплоту палестинского гостеприимства. Эту ответственность я воспринял с тщательной заботой. А попав в Германию в пору своей юности для дальнейшего обучения и налаживания связей между двумя нашими народами, я получил возможность развивать свою страсть.

Молодой офицер был в ударе. Даже нацисты были подвластны звёздам, а он сегодня был настоящей звездой. Стройный, красивый, элегантный, в униформе угольно-чёрного цвета с эполетами и сверкающими рунами СС на воротнике кителя напротив эмблемы скимитара Тринадцатой горнострелковой дивизии СС, в сияющей обуви и тщательно наглаженных кавалерийских штанах, в безупречно белых перчатках, с церемониальным кинжалом, отражающим свет свечей в саду отеля «Берлин» — лучшего в Станиславе — он был образцом мужской экзотической красоты. Бесповоротно особенным его делала феска: кроваво-красного цвета, с национальной эмблемой — орлом, сидящим на свастике, наложенным поверх детально прорисованной мёртвой головы СС цвета слоновой кости на лбу, дополненная красным свободно свисающим шнуром — всё вместе создавало ему образ восточного принца, принца-воина из великой белой пустыни. Тот факт, что он убил множество евреев, определённо был плюсом в глазах общества.

— Так для сегодняшнего вечера вина выбирали вы? Это было до или после уничтожения бандитской группы Бака в горах?

— После. Мы вернулись с задания, я добрался до отеля и открыл винный погреб, до сих пор не потревоженный войной. Не могу сказать, что в коллекции было нечто экстраординарное — большой упор на французское красное, немного меньше германского белого, но не без нескольких интересных вещей. Я думаю, что ваш вкус будет поражён.

— Ганс, Ганс! — генерал-лейтенант закричал так, чтобы его услышал доктор Грёдль. — Где ты нашёл этого парня? Он великолепен!

Вся верхушка комиссариата была в сборе, одетая по высшей нацистской моде того времени. Люди власти, административные и военные лорды того, что на тот момент оставалось от украинской империи Рейха. Кроме режущей глаз эсэсовской черноты, на некоторых также были безупречно пошитые вечерние костюмы с белыми рубашками, поскольку лето было в разгаре.

— У этого человека самый образованный нос в Европе, — сказал кто-то, и штурмбанфюрер Салид сдержанно воспринял комплимент.

— Особенно хорошо он вынюхивает евреев, — добавил другой ко всеобщему смеху, дополненному ноткой меланхолии — поскольку все понимали, что дни, когда священную миссию Рейха можно было обсуждать открыто, подходят к концу.

— Лучше, чем вы себе можете представить, — похвалился старший лидер группы СС Грёдль, теперь одевший монокль и державший для пущего эффекта мундштук из слоновой кости. — Он был самым энергичным и агрессивным адвокатом нашей политики в отношении Эйнзацгруппы Д. Его работа была безустанной и полной самопожертвования — он шёл вперёд и только вперёд! Воистину дух Аллаха вёл его с такой энергией.

Раздались аплодисменты, которые молодой человек смиренно воспринял.

Обстановка напоминала последнюю ночь на «Титанике». Все знали, что их судьбой был холодный, чёрный океан. Через день — или неделю — Вторая Украинская гвардейская армия выпустит миллион ракет из «Катюш», воющих, словно банши под пыточным кнутом и за это называемых «сталинским органом», а за ними последует перемалывающая неизбежность в лице тысячи тридцатишеститонных Т-34, против которых несчастный Мюнц и его операционный командир генерал-лейтенант фон Бинк из Четырнадцатой панцергренадёрской дивизии мог выставить лишь четыре сотни Pz-IV и несколько охотников на танки, самоходок «Штуг-III». Остановить русских было невозможно — равно как отвлечь либо отменить. Они были неизбежны. Это чувство предопределённости нависало, словно облако, над тёмным, благоухающим садом, освещённым свечами и убаюкиваемым четырьмя скрипачами, играющими Рахманинова с экстраординарной чувственностью. Собравшиеся здесь понимали, что спустя очень недолгое время они в отчаянии побегут через Карпаты в Венгрию чтобы прожить, сражаясь, ещё один день. Или же умрут на своих постах — смотря как сложатся обстоятельства.

— Итак, капитан, — провозгласил необычно разошедшийся Грёдль, — расскажите нам, что вы спланировали.

— Конечно, доктор Грёдль. Джентльмены, прошу вас начать с услаждающего вкус «Лафруа» 1899 года, разлитого компанией «Макки». Это одно из лучших односолодовых шотландских виски от наших английских врагов. Понятия не имею, откуда оно здесь взялось. Пригубьте его — лучше всего со льдом. Отметьте выраженность болотного торфа, ощущение дыма и тумана и словно коричневую нотку аромата. Используйте его лишь для обострения вкуса, впитайте тончайшие нюансы странности его эффекта. Когда мы победим в войне, моей мечтой будет лишь на одну ночь презреть религиозные запреты и утопиться в его славе в моём собственном замке в Глазго, но пока это время не наступило — мне доступен лишь аромат.

— Не понимаю, о чём он говорит, — сказал Мюнц, — но его настрой мне нравится.

— Затем, к украинскому говяжьему филе пшеничного откорма я предложу роскошный «Шато-Шалон» 1929 года. Отличный год: с холодной зимой и прекрасными весной и летом. Это вино — настоящая королева сегодняшней вечерней подборки, и мне не нравится подавать его столь рано, но шеф сообщил мне, что по древней традиции говядина предшествует рыбе и дичи.

— Это абсолютно неправильно, если дичь подают вперёд говядины, — подтвердил Мюнц. Окружающие восприняли высказывание как остроту и рассмеялись все разом, включая Салида и украинских официанток.

— Затем, с дичью, — продолжал Салид, — я рад предложить «Густав Адольф Шмидт Нирштайнер Хайлигенбаум» 1937 года. Оно не выстоит против прежних двух, но если вы отведаете его охлаждённым в качестве мягкой завершающей ноты, оно вполне приемлемо. Я не имею в виду все великие традиции германского виноделия, а лишь то, что было доступно.

— По крайней мере, он не пытается всучить нам ссанину Ива́нов, — прокомментировал лидер группы Шульц, уже изрядно набравшийся «Лафруа». Лёгкие смешки посыпались по саду.

— Дичь, собственно — венгерские цесарки, зажаренные в собственному соку. Доктор Грёдль нашёл место в самолёте, храни его Господь.