Тени Мали - Вадим Павлович Фефилов
– Мы говорили… – перебил его Бакст, – о том, насколько важен надежный водитель на войне. Вы знаете, что от нас вчера сбежали коротышки-догоны и…
– Следует говорить «люди невысокого роста», Бакст, – поправил Шин.
– Ну конечно, невысокого, и я вспомнил, как зимой девяносто пятого прямо посреди чеченской войны нас бросил один местный водила по имени Алхазор. Мы с корреспонденткой Мари-Лис Леброн задержались на военной базе русских под Грозным. У их спутниковой системы случилась какая-то поломка, и мы отправили репортаж в редакцию, только когда стемнело. Алхазор должен был дожидаться нас на пятачке за воротами базы. Мы пошли к выходу по колее, развороченной тяжелой техникой. Плелись километра три – база огромная. И подмерзшая грязь по колено. Сыпал мокрый снег. На наших глазах в открытые ворота выполз тяжелый танк. Нас предупредили, что с наступлением комендантского часа, после пяти вечера, танк стреляет из пушки и тяжелого пулемета во все, что движется в темноте за периметром. Обходим танк, выходим наружу, а там никого. Уехал наш Алхазор, не дождался. Мы замерзшие, голодные и по уши в ледяной грязи. Обратно на базу русские не пускают, поскольку новых паролей мы не знаем. До нашего дома в районе разбитого железнодорожного вокзала, где мы жили у этого самого Алхазора, топать километров шесть или семь. Делать нечего, потащились по проселочной дороге мимо сожженных частных дач к трассе, ведущей к чеченской столице. Везде стреляют. Сплошная канонада и трассеры. Мы стали пробираться вдоль асфальтовой дороги в кромешной тьме мимо разрушенных вдребезги частных домов, рискуя подорваться на мине или попасть под огонь с блокпостов, где сидели русские полицейские. Их отправляли в Чечню из разных городов России. Обычно к вечеру они находились в состоянии тяжелой депрессии. «Почему ты такой хмурый?» – спросила меня Мари-Лис. Она никогда не теряла бодрости духа. «Меня тошнит от нашей работы!» – ответил я и забрал у нее штатив в длинном черном кофре, который за ее спиной выглядел как гранатомет. Честно говоря, весь наш немыслимо опасный путь я размышлял, с каким удовольствием набью толстую рожу Алхазора, если, конечно, мы останемся живы. Слава богу, ближе к ночи выбрались к одноэтажному кирпичному дому рядом с разгромленным вокзалом. На той улице оставалось всего несколько уцелевших домов. «Вот сволочь!» – сказал я Алхазору, который открыл нам простреленные ворота, на которых большими буквами было написано: «Здесь живут люди». Этот Алхазор благодаря советской школе немного знал французский, поэтому Мари-Лис и наняла толстяка в самом начале командировки. Я зашел в дом, положил камеру, рюкзак и бронежилеты с касками, чтобы потом как следует отмудохать дезертира. Но в комнате с плотно занавешенными окнами, то есть со светомаскировкой, я увидел его супругу Луизу, бледную от недосыпа, а также двух их дочек пяти и семи лет, а еще в колыбели полугодовалого сына Абушку. И весь мой гнев испарился. До меня дошло, что Алхазор просто не мог себе позволить рисковать своей жизнью ради иностранных репортеров, ждать нас в темноте и ехать по Грозному после наступления комендантского часа. Если бы он пострадал, то его дети…
– Но деньги-то от вас он получал регулярно? – хладнокровно отметил Джуно. – Не жаловался?
– Каждый вечер.
– И немалые?
– Естественно, мы всегда хорошо платим.
– А за что получал? – спросил японец и сам же ответил: – Не только за вождение, но и за немалый риск. Поведение вашего водителя было непрофессиональным.
Бакст помолчал и продолжил:
– И тогда я подумал, что Алхазор – более смелый человек, чем мы, военные репортеры. Мы что? Приехали на гребаную войну на пару недель. Сняли героический репортаж и отвалили в прекрасный мирный Париж. А они с Луизой посреди гребаного месива умудрялись рожать и растить детей.
– Но это не отменяет, что из-за него вы могли погибнуть, – заметил Джуно.
– Вы его уволили? – поинтересовался Шин.
– Нет, не уволили… Где ты найдешь чеченца со знанием французского языка в разгар войны? На следующий день приехал старший брат Алхазора, узнавший каким-то образом об этой истории, и врезал Алхазору по морде. Сказал, типа, тот опозорил их чеченский тейп. Хотя я сам так уже не считал.
Журналисты и офицер поднялись на открытую площадку второго этажа библиотеки манускриптов, расположенной напротив соборной мечети Джингеребер, и директор библиотеки, сухонький старичок в очках с толстыми линзами, увидев большую группу иностранцев, тут же принес пластиковый столик и стулья.
– Если честно, я согласен с Бакстом, – сказал молчавший до этого Анри, – мы все знаем, что корреспондентка могла договориться с русскими и устроиться на ночевку на военной базе. Запросто! Ни за что не поверю, что русские не пустили бы девушку, даже с Бакстом… на ночевку. Но она поперлась по ночному Грозному, скажем честно, потому что ей было любопытно, каково это – нарушить комендантский час в воюющем кавказском городе. Да я и сам такой. Putain de bordel de merde!
– Да, – согласился Бакст. – Гребаное любопытство и тщеславие. Мари-Лис ведь еще и репортаж сделала о нашей «прогулке». Я снимал на камеру, как она, рискуя жизнью, пробирается по ночному Грозному, разрушенному кошмарными русскими.
– Опасно включать видеокамеру ночью на войне, – заметил капитан Жак. – Тебе повезло, что не подстрелили.
– Эй, дружище, а чаем нас не угостишь? – спросил Бакст у директора библиотеки.
Хранитель древних манускриптов растопырил ладонь:
– Пять минут, месье.
– В следующий вояж на чеченскую войну мы наняли другого чеченца. – Бакст поднял вверх здоровенные руки и нервно потянулся. Похоже, разволновался, вспоминая ту войну. – Его звали Кюри. Он был чеченским гангстером. До войны продавал в Москве фальшивые авизо или что-то в этом роде. Кюри тоже немного понимал французский язык. И был отчаянным малым, словно родился на Корсике. Однажды на узкой дороге в горное селение Итум-Кале на нас разозлился командир русских танкистов. Этот старший лейтенант, чумазый мужичок с перебинтованной рукой и в шапке-ушанке, приказал столкнуть наш автомобиль в пропасть. Гребаный танк двинулся прямо на нас. Мы с Мари-Лис, естественно, выскочили из «жигулей». Но Кюри упрямо сидел за рулем. Он стиснул зубы и смотрел, как на его консервную банку ползет эта гребаная громадина с огромной пушкой. Мы стали орать русским матом, который к тому времени неплохо выучили, и лейтенант отменил приказ. Кроме того, выдал нам в дорогу буханку хлеба и три банки консервированной говядины, и…
– А ты забавный, Бакст, – вдруг сказал Джуно.
– Почему забавный? – растерялся корсиканец.
– Делишься с нами воспоминаниями, а сам думаешь, что нам с Шином надоест твоя говорильня и мы уйдем. Но мы никуда не уйдем, пока не узнаем все детали
