Ян Валетов - Левый берег Стикса
Утром Красновы поехали к родителям Дианы на дачу. Сидели в саду, пили холодный и вкусный домашний квас, купались в речке — в общем, вели растительную жизнь гостей на дачном участке, беззаботных и ленивых. Диана вспомнила бунинских дачников и весь день размышляла, как бы и где соблазнить собственного мужа, но, вероятно, в бунинские времена дачи были больше, сады — гуще, а грядок с помидорами не было вообще.
По возвращению домой они с удовольствием выяснили, что ход мыслей у них совпадал, выкупали, покормили и уложили спать, уставшего от свежего воздуха, Марка, а потом — устроились в своей спальне и занимались любовью до полного изнеможения. Слабо гудел вентилятор, трогая занавески, машины на улицах исчезли до рассвета, и только редкие ночные троллейбусы нарушали густую ночную тишину за окнами. Диана легко и незаметно провалилась в сон.
Звонок телефона раздался, когда небо уже розовело. Длинный, тревожный междугородний звонок. Диана вздрогнула и проснулась с явным ощущением страха — скорее стихийным, чем осознанным. Это было предопределено наследственностью — страх перед ночными звонками — они приносили несчастье.
— Да. — Сказал Костя в трубку. — Краснов слушает. А это ты, Витя… Слушай, ты знаешь который… Что? Да, нет… Нет. Тихо.
— Он встал с постели и подошел к окну, не выпуская телефона из рук.
— Я отсюда особо ничего не вижу. Слушай, неужели они решились? Это же безумие…
Пауза.
— Может быть, ты паникуешь?
Голос в трубке бубнил не переставая.
— М-да… Спасибо. Пока не знаю. Какая уж тут позиция. Они всех передавят, как крыс. Да, я знаю твой телефон на ЦТ, но думаю, что он будет отключен или на кнопке. Да. Нет… Буду тебе очень благодарен. Дай Бог.
Он замолчал. Потом вдруг сказал, охрипшим голосом:
— Нет… Не может быть…
Голос в трубке бубнил громче.
— Спасибо. Я прошу тебя, ты только не лезь в пекло. Хорошо. Вечером — если будем живы.
Диана тоже встала и, набросив халат, подошла к Косте. Он стоял у окна, с трубкой в руке. Лицо у него было чужое, незнакомое ей, жесткое. Глаза из-под бровей смотрели, как мертвые, не мигая.
— Что случилось? — спросила она шепотом. — Что-то плохое, Костик?
— Звонил Витя Казаков, — сказал он.
Казакова Диана знала. Он учился на журфаке лет на пять раньше, чем она поступила в Университет, и теперь был одним из популярных тележурналистов. Они с Костей бывали у него, в Москве, и он приезжал к ним в гости несколько раз. Раньше они с Костей были дружны, а теперь — просто поддерживали теплые отношения.
— В Москву вводятся войска. Ему звонили из Останкино. На телестудии — сотрудники КГБ. Утром будет зачитан текст обращения к народу. Это государственный переворот, Ди.
Ей стало холодно. От его голоса, и от этих слов.
— Приготовь кофе, пожалуйста. Я должен ехать. — Он вымученно улыбнулся. — Выше нос, любовь моя. Это еще не конец.
Он вызвал машину, быстро умылся и оделся. Диана хлопотала на кухне, полумертвая от волнения.
— Предупреди всех. — Он уже говорил по-военному, короткими, рубленными фразами. — Позвони своим, моей матери, друзьям. На улицу сегодня — ни шагу. Пусть не болтают лишнего. Здесь не Москва, здесь будут выжидать. Я буду у себя. Позвоню обязательно. Держи телевизор включенным. И радио — по Би-Би-Си и «Свободе» будут передавать сводки. Если не заглушат.
Он поцеловал ее.
— Не бойся, Ди. — И ушел.
Она обзвонила всех, кого могла, повторяя страшное известие. Сонные голоса мгновенно преображались, Шурик от неожиданности выматерился, Комов тяжело дышал в трубку, отец подавленно замолчал. Андрюша Тоцкий — присвистнул и сказал, неожиданно серьезно: «Что и требовалось доказать!», Миша Калинин совершенно спокойно, будто бы она и не разбудила его — поблагодарил и осведомился, где Костя.
Диана отчетливо представила себе, как от ее телефона катятся по городу волны тревоги, множатся звонки, как круги от капель дождя, падающих в пруд, сначала одинокие, но, через несколько мгновений, превращающие гладь воды в рябую, морщинистую поверхность. Она с трудом дозвонилась к свекрови, долго ее успокаивала, сама не имея уверенности в том, что у этой истории будет счастливый конец.
В шесть часов утра, диктор, с застывшим от испуга лицом, зачитал корявое и лживое, до полного неприличия, обращение. От самого слова — «ГКЧП» — Дину просто перекосило — но это были эмоции. А радио уже передавало о танковых колоннах кантемировцев, идущим к Москве, о БТРах и спецвойсках на столичных улицах. О реакции мировой общественности, не спящей или проснувшейся от испуга, на мнение которой, было, в сущности — наплевать.
Голос «Эха Москвы» вдруг мощно зазвучал через «бывшие» вражеские передатчики, по Москве рассыпались телеоператоры и журналисты, народ вырвался на улицы, с экрана телевизора лилась классическая музыка — нескончаемое «Лебединое озеро», прерываемая только новыми потоками лжи. Диана подумала о том, что сейчас начнется в столице, и набрала Костин номер телефона. Линия была занята. Диана перезванивала раз за разом, пока Костя не снял трубку.
— Нет, Ди, у нас все спокойно. — Голос его звучал сухо. — Беспорядков нет. Буду звонить, хорошо?
Ему сейчас не до нее. Она не обеспокоилась и не обиделась — просто отметила этот факт.
Весь день она отвечала на звонки, слушала радио и телевизор, звонила сама и никак не могла представить себе баррикады на московских проспектах, искореженный танковыми гусеницами асфальт площадей, горящие троллейбусы и огромные толпы людей — москвичей и не москвичей, заполонивших улицы.
Янаев, Крючков, Павлов, которого Костя всегда называл любителем плюшек, бровастый, как сказочный Бармалей, Язов — вся эта непонятная разбойничья ватага с диким и неприличным, как матерное слово названием — ГКЧП, вызывала у Дины чувство инстинктивного отвращения.
Особенно Янаев — с лицом записного алкоголика и повадками мелкого подхалима. Маска диктатора «всея СССР» подходила ему, как фата — вокзальной проститутке. Дикторы зачитывали телеграммы с поздравлениями и одобрением в адрес заговорщиков от руководителей республик и областей — особо преданные спешили лизнуть начальственный зад — от рабочих коллективов, групп лиц и руководителей дружественных государств фашистского толка. А из динамика «ВЭФа» неслись совершенно другие слова и телеграммы, кричали сорванными голосами корреспонденты с мест событий, многоголосо ревели толпы.
В истории ее страны разыгрывался очередной трагический фарс. Клоуны рвались к власти, народ валил на улицы и к Белому дому, а начавшийся под вечер ледяной, несмотря на август, московский дождь размывал на мостовых кровь первых жертв путча. Стрелка весов качалась из стороны в сторону. Члены ГКЧП провели первую пресс-конференцию и, отчаянно смелые оператор и режиссер, транслировали на всю страну трясущиеся, как в абстиненции, руки нового диктатора. Крупно, на весь экран. Диана просто не могла поверить, что эти перепуганные и надутые индюки, могут осуществить задуманное. А Янаев — тут она сразу сделал вывод — явное подставное лицо, обычная марионетка. Дерьмо. В заплывших глазах ни воли, ни силы, ни ума не было. А руки — руки говорили больше, чем все произнесенные путчистами слова. Они кричали: «Я боюсь!». Они и давали настоящую пресс-конференцию.
Костя приехал к десяти вечера, почерневший лицом и страшно голодный. Марк спал, а они с Диной сидели на кухне, за ужином, и Костя рассказывал.
— Они не знают куда деваться, куда бежать, в кого стрелять, кого арестовывать. А решать — нужно. Приказов конкретных — не поступает. Присоединяться страшно, а вдруг Горбачев выиграет? Не присоединяться — тоже страшно, а вдруг победят ГКЧПисты? Крючков и Пуго не помилуют, это точно. Вот и заготовили наши партийцы две телеграммы, одну за, одну против и сидят, как мыши. Войска в готовности, милиция на улицах, а они — в засаде. Они то все — «за», а все равно боязно. А, вдруг, выйдет «нет»?
— А тебе?
— Мне?.. — он ухмыльнулся. — И мне, Ди, тоже страшно… Но я уже свое решение огласил. Личное. И письменно его удостоверил. И отослал. И уже получил от Первого старшего брата по шее. Он, понимаешь, мою телеграмму перехватил и приказал не высовываться.
— А ты, Костя?
— Я дозвонился до Казакова полчаса назад… Он передаст мое заявление куда следует и как следует. В эфире.
Диана тихонько охнула.
— Что поделаешь, Ди, — сказал Костя, — когда-нибудь я бы все равно это сделал. Они уже убили людей, там, в Москве. И убьют еще — если победят. Но, думается мне, им не победить. Я их видел сегодня — они проигравшая команда. Горбачева все равно сместят. Скорее всего, новый герой — Ельцин, а у него с родной КПСС — свои счеты. Рухнет все, как карточный домик. Я завтра сдам партбилет. Хватит с меня — сыт по горло. Они сегодня деньги спасали, партийную кассу. Тайно. Я-то знаю как и что прятать — сам так делал последние пару лет… Сколько через подставных владельцев вложено в СП, в банки коммерческие. Но остатков еще много. Они сегодня хотели и комсомольские деньги прибрать к рукам, но их я увел, не дотянулись. Завтра собираю актив области. Пусть лучше им, чем этим сусликам.
