Эйсукэ Накадзоно - СЕЯТЕЛИ ТЬМЫ
— Разрешите вам задать ещё один вопрос, — снова заговорил Кохияма.
— Какой?
— Вы сказали, что не передадите им секрета выведения устойчивых бацилл. Что это значит?
— Подождите до завтра, — сказал Тэрада.
— До завтра?..
— Да. Приходите ко мне завтра в полдень.
— Но ведь…
— Вы хотите сказать, что до завтра я могу не дожить, или что тогда уже не будет никакой надежды на спасение моей драгоценной жизни? Передайте, пожалуйста, доктору Канагаи, что ему не следует беспокоиться. Я лучше, чем он, разбираюсь в чуме.
— Тэрада-сан, я не могу просто так уйти. Позвольте мне хоть взглянуть на вас, чтобы я мог сообщить доктору, в каком вы состоянии.
2
Послышался скрежет ключа. Дверь открылась. В коридоре было довольно темно, и фигура Тэрады, сидевшего перед дверью на стуле, освещённая сзади, была похожа сейчас на вырезанный из чёрной бумаги силуэт. Шапочки хирурга, в которой он появился днём, на нём не было, но лицо по-прежнему закрывала плотная марлевая маска, а руки обтягивали резиновые перчатки.
Со вчерашнего вечера, когда у него начался жар и он потерял сознание, прошли уже сутки. Сегодня днём он чуть ли не на четвереньках добрался до кабинета и едва не упал со ступенек на лестнице. А сейчас он сидел на стуле, выпрямившись, и был совершенно неподвижен.
Заболевание чумой проявляется внезапно. Человек вдруг становится беспокойным, его знобит, температура подскакивает иногда до сорока с лишним градусов, начинается головокружение, тошнота. Больной теряет аппетит. Вскоре возникает состояние апатии, затем депрессия, вплоть до психического расстройства, постоянная тревога, страх… Такова клиническая картина.
Допустим, болезнь Тэрады ещё не достигла критической стадии, но он выглядел слишком спокойным.
Когда у Эммы вдруг поднялась температура и у неё заподозрили чуму, Тэрада сказал, что, скорее всего, это не чума. Может быть, и у него тоже что-то другое? Или он невозмутим, потому что прекрасно знает картину этой болезни и её течение?
— Вам и в самом деле стало лучше?
— Лучше. Жаль, конечно, что я причиняю беспокойство Канагаи, но тут уж я ничего не могу поделать.
Рукой, затянутой в резиновую перчатку, Тэрада сорвал маску. Цвет лица в полумраке трудно было определить, но выражение его было удивительно спокойным и даже неожиданно мягким. Глубоко сидящие глаза, крючковатый нос и острые скулы — такой же, как всегда, Тэрада.
Он снова надел маску, и Кохияма окинул быстрым взглядом комнату. На большом лабораторном столе всё было сдвинуто в одну сторону — стойка с пробирками, мензурки, чашки, весы и даже микроскоп, — так что стол казался почти свободным.
Посредине лежали лишь пачка бумаги и тетрадь. Кохияма понял, что Тэрада сейчас в основном пишет.
— Значит, вам действительно лучше?
— Вот пристал! — хриплым голосом произнёс Тэрада. — Хватит, идите. — И закрыл дверь.
Кохияме ничего не оставалось, как вернуться вниз. За дверью снова воцарилось молчание. Это было тяжёлое молчание, которое своей тяжестью казалось, давило на весь дом.
Когда Кохияма спустился по лестнице и вошёл в гостиную, здесь его ожидали Канагаи, Катасэ; потом пришёл и Муракоси.
— Ну как? — спросил Канагаи.
— Ничего не получается, — ответил Кохияма.
— Неужели и чума ему нипочём! — изумлённо воскликнул Муракоси.
— А может, он голову потерял от отчаяния? — сказал Катасэ.
— Он просит подождать до завтра и прийти к нему в полдень, — сказал Кохияма.
— До завтра? — Канагаи устало опустил голову.
Все они вольно или невольно должны были даже заболевшего Тэраду признавать здесь старшим.
Кохияме захотелось подышать свежим воздухом, и он вышел во двор.
На дворе было холодно. Того и гляди начнутся первые осенние заморозки и иней посеребрит деревья.
Кохияма дошёл до площадки, где стояла санитарная машина из университетской клиники. В кабине дремал врач-практикант, который на этот раз заменял шофёра. От холода он весь съёжился.
За парком видна была полоска неба над улицей Киссёдэра. Там всё время вспыхивали неоновые огни рекламы. Больной Хамура принял их красный отблеск за свет «кометы», которая, по его словам, падала за линией горизонта.
Ещё недавно Тэрада бранил жену Хамуры за то, что она плохо заботится о муже. Сейчас у него на это, наверное, уже не хватило бы сил. Возможно, теперь он и сам одной ногой стоял в могиле, подобной той, которую рыл для себя Хамура.
Было около 11 часов вечера. Кохияма повернул к дому. Приближаясь к подъезду, он ещё издали заметил какого-то человека, который, казалось, что-то высматривает и пытается заглянуть в квартиру Убукаты; подойдя поближе, Кохияма узнал его: это был профессор Нисидзака.
— Нисидзака-сан? — окликнул его Кохияма.
— А, это вы? — Профессор испуганно обернулся.
— Что-нибудь случилось?
— Да нет… — замялся Нисидзака, — просто я хочу кое о чём поговорить с вами. Но только наедине. Вот я и заглядывал в окно, хотел выбрать удобный момент.
Раз профессор предлагает поговорить без свидетелей, речь пойдёт, скорее всего, об исследованиях Убукаты. Кохияма однажды уже обращался к нему по этому поводу, но тогда старик уклонился от ответа.
— Я был бы очень рад. — Кохияма невольно понизил голос.
— Пойдёмте ко мне, — сказал Нисидзака. — Жена уже спит, и нам никто не помешает.
Стараясь ступать бесшумно, они прошли мимо квартиры Убукаты. Так же тихо они проскользнули и под окнами Хамуры.
Они уже были в гостиной у Нисидзаки, а профессор всё ещё продолжал озираться и прислушивался. По-видимому, он опасался, что проснётся жена, которая вряд ли одобрит это свидание.
— Всё в порядке, — сказал он наконец, — боюсь только, что вы будете разочарованы, ведь я тоже знаю далеко не всё.
— Что вы, помилуйте, считайте меня студентом, который слушает лекцию и жадно ловит каждое слово своего профессора.
— Что ж, спасибо, если это не комплимент, — улыбнулся Нисидзака.
Он налил в чашки чай и пододвинул гостю печенье.
И чай, и печенье, и вся сервировка были великолепные. Несмотря на угрозу чумы, старая профессорша не собиралась менять своих обычаев и отказываться от привычного уклада жизни. Кохияме, который ведал заказами и выдачей доставляемых институтом продуктов, это было отлично известно. В поведении старой профессорши была даже какая-то отвага, милая, трогательная и немножко жалкая. Но, возможно, именно поддержание привычного уклада и помогало ей сохранять душевное равновесие, без которого она не смогла бы выдержать страха перед чумой.
Поставив свою чашку на стол, Нисидзака выпрямился и внимательно посмотрел на Кохияму. Старый профессор выглядел ещё довольно бодрым. Его аккуратно причёсанные седые волосы отливали серебром, и никто не поверил бы, что он прожил долгую, полную трудов жизнь.
— Итак, — заговорил Нисидзака, — вас интересует проблема наследственной устойчивости бактерий, действие фактора R, не правда ли?
— Совершенно верно, — подтвердил Кохияма, чуть наклоняясь вперёд.
— Прежде всего, — продолжал Нисидзака, — следует сказать, что клиническая практика сталкивается с множеством разнообразных случаев. Взять, например, туберкулёз. Сейчас в нашей стране насчитывается свыше 35 % больных туберкулёзом, невосприимчивых к стрептомицину. И что особенно удивительно, устойчивыми к стрептомицину оказываются до пятнадцати процентов даже первичных больных. Чтобы не допускал, появления устойчивых бацилл, стрептомицин начали применять, в комбинации с ПЛСК и гидразитом, но положение пока остаётся прежним.
— Я слышал об этом, но не знал, что дело обстоит так скверно, — заметил Кохияма.
— Благодаря открытию антибиотиков и прогрессу в области хирургии, которая с появлением антибиотиков тоже поднялась на более высокую ступень, туберкулёз уже перестали было считать серьёзной опасностью. А сейчас, как видите, он снова становится трудноизлечимой болезнью! Обратите внимание на следующие обстоятельство: у большого количества больных туберкулёзом, которым делалась инъекция стрептомицина, обнаруживаются устойчивые к стрептомицину кишечные палочки, которые обладают способностью быстро размножаться. Но это было бы ещё полбеды. Беда в том, что, находясь в кишечнике, они передают свойство устойчивости попадающим туда дизентерийным бациллам, которые прежде таким свойством не обладали.
— Да, господин Тэрада мне тоже об этом говорил, — осторожно прервал его Кохияма. — Хоть я не специалист, тут я всё-таки разобрался, но…
— Не торопитесь, — остановил его профессор и, прищурившись, добавил: — Я прекрасно знаю, что вас в первую очередь интересует. Но об этом речь впереди.
3