Арина Коневская - Под псевдонимом «Мимоза»
Наконец, к своему немалому удивлению, Маша обнаружила строки о связи учителя со Львом Петровичем Маричевым — будущим членом ЦК. Ведь Нилов преподавал в Институте красной профессуры для особо доверенных лиц, к числу которых принадлежал и юный Маричев. Именно он, приняв эстафету из рук Забродина, возглавил вслед за ним сталинский Спецотдел разведки накануне войны. В его закрытых лабораториях и началась разработка столь животрепещущей и опасной проблемы — как воздействовать на человеческую психику, проводились опыты разного рода. Именно Маричев поставил цель перед учеными — найти рычаги влияния на подсознание.
В середине 1930-х годов к изучению этой проблемы примкнул и Конрад Федорович, получив доступ в книгохранилище Главного управления госбезопасности. Туда стекались засекреченные рукописи и документы. Вот тут — записки о ленинградских мистиках 30-х годов, якобы выходивших на контакт с областью Тибета, откуда исходят «сгустки мысленной энергии»; и описания связи их с «махатмами», будто бы способными влиять на ход земных событий, и здесь же — упоминания о неизведанном Космическом Разуме.
Можно ли реально воздействовать на расстоянии — и не только на одно определенное лицо, но и на целые народы? Этой теме посвящались многие страницы ниловского дневника. С горьким сожалением упомянул учитель и о том, что подготовленная им перед началом войны многотомная рукопись о влиянии энергополей на психику, бесследно исчезла. Его это не удивило…
Далее Нилов предупреждал — а ведь это еще в 60-е годы — об опасности тайного внедрения наркотиков в жизнь простых людей. Мими уловила в этом связь с современной засекреченной программой «Римского клуба» — именно о ней рассказал ей Вадим Ильич: в пищу будут незаметно вводиться добавки с наркотическим воздействием на человека! С какой целью? Чтобы низвести народ до уровня дрессированных собак… И в эти минуты Маша вдруг вспомнила о своей недавней поездке в Голландию по поручению Корфа, где в крошечном городке она случайно оказалась в «кофе-шопе»: кругом валялись на диванах разношерстные «особи» обоего пола, покуривая марихуану с помраченными взорами. И Мими, ужаснувшись, выскочила вон…
* * *В записях тех лет упоминал Нилов и о занятиях с людьми, одаренными сверхспособностями. Упорными поисками таковых занимался Маричев лично сам еще до окончания Отечественной войны: отбирал детей из семей аристократов, в том числе и эмигрантских, предназначая их «для дел государевых». С юных лет воспитывались дворянские отпрыски по совершенно особой программе и становились впоследствии уникальными специалистами. При чтении этих строк догадка пронзила Мимозу: так ведь Вадим Ильич! Да-да, он из них, из той самой когорты… С тех пор мучительные раздумья о судьбе графа не оставляли ее в покое…
* * *Однажды Маша спросила Корфа, известно ли ему об экспериментах по воздействию на человеческий мозг, и если да, то можно ли молчать об этом? В ответ на столь прямой вопрос он, помрачнев, сказал:
— Мне понятен твой страх, Мари: если идеи, к примеру, проистекают открыто, ну из романов, фильмов и начинают на тебя давить, то ты все же сопротивляться-то как-то можешь, если сам, конечно, не дурак! Ну а если твое подсознание кто-то атакует тайно, а ты не подозреваешь ни о чем подобном, то так и обезуметь можно! Но научиться вскрывать такое воздействие — задача будущего…
Однако о чем бы ни говорила она с Корфом, в его словах всегда прорывалась тоска по России. Вот и месяц назад, встречаясь с ним в Кельне, Маша обмолвилась о несказанной красоте засыпанного снегом Лопатинска, о древнем монастыре, лежащем в руинах. В тот момент на лицо Вадима упала тень и он горько вздохнул:
— Эх, мне бы сейчас туда. Там — настоящая жизнь!
Тогда же Маша заговорила с ним и о вере, и он признался, что думает о Боге постоянно. Просто поверить в Него — не может! Нет-нет, он вовсе не отрицает реальное существование Иисуса Христа как лица исторического, даже как великого Пророка. Но поверить в Него, как в истинного Богочеловека, пролившего кровь свою во имя спасения человечества, умершего за нас на кресте и воскресшего — в это поверить он не может никак!!! Столь сильна оказалась закваска дяди Лео: подмосковного закрытого интерната, где с раннего детства в голову бедного Вадика вбивалось, что Бог — это выдумка слабосильных человеков… Удивительно, что в то же время в обязательную программу обучения будущих разведчиков входили оккультизм, астрология и хиромантия. Отсюда в представления графа о мире изначально внедрилось странное противоречие: он знал, что невидимые потусторонние силы существуют. В какой-то мере их можно даже обнаруживать, чтобы уметь защищаться от них… Ну а с другой стороны, можно абстрактно верить, что некие энергии исходят от Высшего Космического Разума, но Разум этот — вовсе не бог…
Однажды Корфа задело за живое, когда Маша сказала ему:
— Не алмазы народу нашему нужны, а прежде всего — пища духовная! Необходимо взращивать в человеке кристаллы духа, а не интересы к материальному благоденствию, ведь так?
Вадим взбрыкнул тогда:
— Конечно, отрицать, что «не хлебом единым жив человек», я никак не могу, однако без хлеба никто долго не протянет, ну а без промышленности, новых технологий и вооружения нас соседи проглотят вмиг, разве не так, Мари?!
Но потом все же согласился с нею, что для государства Российского возрождать церковь необходимо…
— Ведь должен же народ во что-то высокое и доброе верить, иначе и народом-то его назвать нельзя, без традиций нельзя, — так одобрил он устремления Марии вкладывать средства «Лайерс медикум» в монастырское строительство и восстановление сельских храмов.
* * *В соборе было тихо и темно. К удивлению Маши, вместо отца Глеба у аналоя стоял незнакомый священник. Немного замешкавшись, она все же подошла к нему исповедаться, и во время службы, помимо воли, посматривала на него. Глаза странного монаха горели в полутьме, как угли. Голос был проникновенно глубоким, и всем обликом он магнетически притягивал к себе. «Какой-то темный ангел», — подумалось Марии.
А на выходе из храма отец Антоний подошел к ней и сказал, что назначен служить игуменом Никоном вместо отца Глеба:
— А вы — матушка Мария? Слышал, что помогаете монастырю. А сами-то вы откуда будете?
— Из Москвы я, отец Антоний.
— А чем вообще занимаетесь?
— Раньше преподавала, теперь же к тетушке своей подалась в ваши края.
— Приходите, матушка Мария, к нам почаще…
Мимоза шла домой, будучи в смятении: ведь говорить неправду, да еще священнику — страшный грех! А вдруг он и дальше интересоваться будет — откуда деньги, где муж и так далее? В монастыре-то ее никто ни о чем сугубо личном не спросил ни разу, даже игумен. И если для лопатинцев ее «легенда» была приемлемой вполне, то монаху-священнику, если спрашивать начнет — что сказать? Ведь в дела, связанные с Корфом, она не имеет права посвящать никого! Пребывая в тревоге и сомнениях. Маша так и не смогла ничего придумать…
В один из вечеров она была приглашена на день рождения к своей новой церковной знакомой — Галине Весловой. После окончания Московской консерватории перед этой талантливой девушкой открывались широкие возможности. Но она предпочла вернуться в Лопатинск к своим престарелым родителям-врачам и преподавала в местной музыкальной школе. Несмотря на милый характер и приятную внешность, до сих пор замуж не вышла. Маше показалось, что Галина была тайно влюблена в отца Глеба, нередко заходившего к Весловым на чай. Вот и сейчас, поднимаясь на высокое крыльцо, Мария услышала бархатный голос:
— Ты у меня одна заветная
Другой не будет никогда…
И войдя в гостиную, ничуть не удивилась, увидев за столом молодого монаха, перебиравшего струны гитары. Тихим хрипловатым баритоном ему подпевал хмурый незнакомец. Худое морщинистое лицо с тонкими чертами и глубоко посаженными умными глазами выдавало в нем незаурядность. Но во всем его облике проступало что-то сумрачно-неспокойное. И взглянув на вошедшую Машеньку, он словно уколол ее своими острыми зрачками.
— О наконец-то, Маша, проходи скорей! Позволь представить тебе Анатолия Николаича, наш земляк-лопатинец, — воодушевленно произнесла Галина.
— Удальцов, — отрекомендовался он, слегка привстав из-за стола.
А отец Глеб, на минуту прервавшись, сказал:
— Вот, матушка Мария, попрощаться зашел. Меня в Балашов переводят. Отец Никон решил поменять нас с Антонием местами. Тот ведь восстанавливал там храм Сергия Радонежского, и все вроде хорошо так было. Гм… никак не пойму, почему игумен его в Лопатинск призвал?
Маша, в свою очередь, не осмелилась в присутствии незнакомца вести расспросы о странном отце Антонии… Потом они все вместе запели «Вечерний звон», «Вниз по матушке, по Волге», «Белеет парус одинокий», а под конец «Шаланды, полные кефали, в Одессу Костя привозил…»
