Франсуаза Жиру - Шантаж
— Мадам не хочет спускаться вниз, — доложил слуга.
Внезапно дверь из кабинета в парк распахнулась. Кто-то бросился ее закрывать. Зажгли одну, две, три, четыре лампы. Комната снова приняла свой безличный и торжественный вид. Кастор выпрямился, попросил виски и сказал:
— Итак, каковы наши дела, господин министр внутренних дел?
Поллукс вкратце обрисовал принятые им меры. Набросок Клер лишь слабо воспроизводил облик человека, которого она видела. Он был размножен и разослан повсюду, в том числе на погранпункты. Теперь он должен непременно попасться в сети. Но Клер придется обождать до тех пор, пока он не будет пойман.
— Это непросто, — сказал Кастор. — Но мы ее подержим.
Поллукс ввел его затем в курс других, не менее срочных дел. Ширились крестьянские демонстрации. Воздушные диспетчеры грозили начать 15 августа забастовку. Премьер-министр хочет посоветоваться с президентом по какому-то вопросу и ждет его звонка после 17.30. У него тоже есть новости.
Кастор говорил по телефону, когда слуга принес виски и сказал Поллуксу, что начальник охраны хочет видеть президента, кажется, срочно:
— Пусть войдет, — ответил Поллукс. — Президент кончил разговаривать по телефону.
— Он говорит, что не может войти, господин министр.
— Кто не может войти? — спросил Кастор.
— Начальник охраны. Но у него что-то срочное.
— Что еще такое? — проворчал Кастор.
Замызгав грязью бесценный паркет, двое охранников просили принять их извинения, но ступить в таком виде на ковер они просто не могли. Кот забрался на вершину дерева, снять его оттуда пока невозможно: лестница чересчур коротка. К тому же стоит к нему приблизиться, как он перескакивает на другую ветку.
— Что вы предлагаете? Думаю, животное меня тоже не послушается. Где это дерево?
— Метров восемьсот отсюда, господин президент. Мои люди оцепили его. Иначе кот еще где-нибудь спрячется. Эти звери очень подвижны.
— Есть только один способ, — сказал Поллукс. — Пусть его позовет сам Майк.
— Я тоже так думаю, господин министр. Тут есть кое-какой шанс.
Дело оказалось непростым. Кастор поехал с Поллуксом на машине — он хотел все видеть лично. Но, чтобы достичь холма с рыжим столетним вязом, на вершине которого Красавчик выбрал себе убежище, пришлось миновать трясину. Дождь стих, и снова стало светло. В своих летних сандалиях на босу ногу Клер вся перемазалась. Майк кричал: «Где он? Где?»
Окружившие величественное дерево люди отдали честь, в листве на самом верху что-то белело.
Клер снова позвала Красавчика. Майк тоже. Тщетно!
— Я полезу, — сказал Майк.
— Будь осторожен! Не подходи к нему близко.
— Знаю, — ответил Майк, ставший за четыре дня экспертом в обращении с котами.
С лестницы он ступил на ветку и стал взбираться наверх по сучьям. Красавчик, поднявшись на задних лапах, с интересом наблюдал за Майком.
Снизу к ним была обращена дюжина лиц. Время шло.
— Что он там делает? — спросил Кастор.
— Беседует, — ответила Клер.
Майк нежно звал Красавчика, говоря ему всякого рода ласковые слова. Затем умолк и притворился, что смотрит в другую сторону. Прошло две минуты. Кот вытянул сначала одну лапу, затем другую, прыгнул на ветку, на которой стоял Майк, и улегся у его ног.
Майк взял его на руки. Теперь надо было спуститься.
— Он сломает себе шею. И тебя это нисколько не волнует, — сказал Кастор с упреком. Клер не удостоила его ответом. Она видела, что Майк был в замешательстве, не зная, как добраться до лестницы — руки его были заняты. Он позвал:
— Мама, ты меня видишь?
— Да, — спокойно ответила Клер.
— Мне прыгнуть?
— Нет. Не двигайся. Я лезу к тебе.
Когда она оказалась на верхней ступеньке. Майк протянул ей Красавчика, затем спустился, перелезая с ветки на ветку, в то время как его мать добралась до земли. Наконец они все были вместе. Красавчик лизнул своим шершавым языком руку Клер.
— Высоко забрался, — сказал Майк.
— Да, очень.
Майк взял ее за руку, потянул к джипу охраны и сказал шоферу:
— Я хочу, чтобы ты нас отвез, пожалуйста. Я устал.
Начальник кивнул, чтобы они ехали.
Кастор, совершенно ошеломленный, наблюдал за этой сценой. В сопровождении Поллукса он дошел до своей машины и молча сел на заднее сиденье.
— А вы? — обратился он к Поллуксу.
— Ничего, я дойду пешком, — ответил тот. — Мне хочется пройтись.
— Как угодно. Поехали, — сказал Кастор шоферу.
Машина отъехала.
— Видели? — спросил Кастор шофера.
— Да, господин президент. Смелый парень, как и его мать.
— А я разве не смелый?
Шофер поглядел в зеркальце. Сидящим впереди плохо слышно то, что говорят им сзади.
Когда в 8 часов вечера Клер спустилась вниз, Поллукс уже прибыл. Она не перемолвилась с ним ни словом.
— Где он? — спросил Кастор.
— Я его покормила в постели.
— Хорошо, — сказал разочарованно Кастор. — Очень хорошо.
— Постель с балдахином — отличная штука, но вода едва теплая.
Вопреки своему намерению она искупалась и переоделась, потому что изорвала платье.
— Черное идет тебе, — сказал Поллукс, не получив ни ответа, ни улыбки.
Молча они пошли к столу.
Кастор употребил все свое искусство, чтобы разговорить Клер, заставить ее улыбнуться. Он был остроумен, блистал разнообразными знаниями. Он был легкомыслен и одновременно нравоучителен, словом, развлекал, как умел, но Клер сидела, точно каменная, точно Красавчик на дереве.
— Через два-три дня ты будешь свободна, — сказал наконец Кастор. — Стоит ли дуться? Это ведь плохо действует на печень.
— Кто меня выберет, получит то, что заслуживает, — парировала она.
Не имел успеха даже Шекспир. Но упрек ее тронул. Когда-то она умела отгонять от себя всякий призрак печали, особенно если предстояла их встреча.
Его сына хотя бы познакомили с Шекспиром?
Кастор ответил, что, конечно, не имеет никаких прав на ребенка (действительно, никаких, кивнула Клер), и тем не менее он позволит себе удивиться: зачем было увозить его так далеко? Клер сказала, что поначалу нужно было, чтобы Майка с Кастором разделял по крайней мере океан. Иначе она бы не выдержала… Затем… А затем все уладилось благодаря Жюли — ее настоящей сестре, и она могла лишь этому радоваться.
— Я и сама собираюсь перебраться в США.
На дворе прояснилось, но воздух был влажный. Кастор предложил ей пройтись по парку. Она согласилась.
— Значит, он родился в США. И стало быть, может стать там президентом.
Клер ответила, что такое ей никогда не приходило в голову… А, впрочем, действительно… Однако если он будет с нею, то этого никогда не случится.
— Признай, что это было бы забавно!
— Что значит забавно?
Кастор покачал головой. Женщины действительно стали невыносимы. В былые времена, когда им не приходилось рассчитывать на карьеру, они нянчили своих детей, и хорошо поступали! А теперь все озабочены честолюбивыми намерениями! И еще утверждают, что хотят сделать потомство счастливым! Удивительно ли, что из детей вырастают растяпы, лодыри, подхалимы?!..
Генеральный секретарь просил президента позвонить.
Кастор вернулся в дом медленной и тяжелой походкой.
В Женеве Эрбер нашел Пьера в отвратительном расположении духа. Что он делает в этом незнакомом городе под чужим именем? В какой западне оказался? И что это за странный врач? Кто такой сам Эрбер?
Они обедали на воздухе у берега неподвижного озера.
Пьер ненавидел озера. К тому же он никак не мог припомнить строчку из Гёльдерлина, где говорилось, что надо бы разорвать озеро. Трата-тата и разорвать озеро.
— Сколько раз вы говорили — я цитирую, — что вам опротивела наша мерзкая страна, закрываю кавычки, и вам хочется оказаться в другом месте? — спросил Эрбер. — Вот и пользуйтесь этим и не задавайте глупых вопросов! Ресторан отличный. Отель комфортабельный. Край красивый. Надеюсь, денег у вас достаточно, но если нужно еще, могу помочь. Климат тут мягкий — это для вас тоже полезно.
— Деньги, деньги… Я не шлюха!
— Не задавайтесь, мой мальчик! Вы просто мелкий воришка, который должен был бы сейчас сидеть за решеткой.
— Я ненавижу, ненавижу себя, до посинения.
Эрбер предложил пойти в кино. Пьер уже видел фильм — дрянь!
На живопись ему наплевать. Концерт? Почему бы не партия в бридж с двумя старухами, тогда я и вовсе сдохну, сказал Пьер.
С ним было тяжело.
И вообще, что вы тут делаете вместо того, чтобы заниматься своим листком? Мелкой спекуляцией? Или еще чем-то?
— Я питаю к вам дружеские чувства, — сказал Эрбер. — Я думал, вы это поняли.
Пьер резко поднялся.
— К черту! Я возвращаюсь в Париж.
Эрбер не пошевелился. Не произнес ни слова.
