Вольфганг Шрайер - Неоконченный сценарий (журнальный вариант)
Просочилось? Но к кому? К немцам вряд ли, что им до забот политической полиции? Лусии Крус язык свяжет страх. Виоле Санчес ничего не известно, а проявить излишнее любопытство она поостережется. Остается доктор Роблес, у него с немцами наиболее тесные контакты. Как явствует из личного дела Роблеса, ему угрожал КРАГ, Комитет по борьбе с герильерос, — после того как Роблес осмелился разбирать со студентами закулисные махинации некоторых зарубежных фирм уровня УФКО или БОА.
Роблеса угрожали убить, и он исчез из общественной жизни, но страну не покинул. Работал на строительстве дорог и даже обратился с открытым письмом к президенту, где объяснил свои патриотические чувства. Затем стал таксистом, перебивается кое-как, хотя, эмигрировав, наверняка получил бы место преподавателя в каком-нибудь университете.
Все так, но сообщение Диаса продолжало беспокоить Понсе. В конце концов он пришел к выводу, что разговор между Роблесом и Торресом понят и передан неправильно. Чутье подсказывало ему, как оно было на самом деле: Торрес пуглив и раздражителен, появление Роблеса и сообщение о том, что съемки начинаются завтра в семь, выбили его из колеи, он разнервничался и сделался агрессивным. А Роблес, чтобы заткнуть ему рот, просто-напросто обронил фразу об отсутствии сходства между Торресом и Кампано…
Сержант, дежуривший у подъезда, передал по аппарату внутренней связи, что пришла девушка, назвавшаяся Виолой Санчес. Понсе приказал пропустить ее.
— Очень мило, что ты навестила меня в воскресенье, — сказал он, дружески посмеиваясь, когда она села в кресло.
Понсе не всегда удавалось скрыть чувство брезгливости, которое он испытывал к собственным агентам и информаторам. А на Виолу, нежную и миловидную, просто посмотреть приятно.
Положив ногу на ногу, она хотела показать, что вовсе не смущена и не встревожена, но спокойствие ее не могло обмануть Понсе — оно было нарочитым, достаточно увидеть, как подрагивают пальцы, в которых она держит сигарету.
— Он был у меня… Бернсдорф, — проговорила она. — Завтра они начинают уже в семь утра.
— Он пришел к тебе только по этой причине? Или хотел от тебя чего-то другого?
— Да, мы были близки, — ответила она спокойно, даже безучастно.
Но Понсе почувствовал, что этого признания она не стыдится. А ведь совсем недавно, во время встречи в китайском ресторанчике, Виола испугалась и замкнулась после вопроса куда более невинного.
— В этом нет ничего дурного, — сказал он, входя в роль великодушного духовника, который желает тактично перейти к другим вопросам.
Понсе предугадывал, что за этим признанием последуют новые, ведь она пришла для того, чтобы поведать ему о чем-то, и сдерживается с превеликим трудом.
— Бернсдорф заподозрил меня в сотрудничестве с полицией! С вами, майор!
Понсе невольно выпрямился в кресле. Это неожиданно! Ситуация резко осложняется.
— Откуда такое недоверие?
— Возможно, по вашей, майор, вине. Недавно вы указали ему на меня в холле отеля. Припоминаете, в день нашего с ним первого знакомства? Из этого он сделал вывод, что мы знаем друг друга.
Ему сразу вспомнился первый разговор с Бернсдорфом, которого он вынудил тогда соврать насчет своего пребывания на Кубе. Оказывается, и сам он допустил ошибку, как это часто случается в спешке.
— Но ты, конечно, сумела его успокоить?
— Насчет меня? Вы и ваши планы в отношении киногруппы не дают Бернсдорфу покоя.
Виола постепенно обретала спокойствие и уверенность, зато сам майор начал нервничать.
— Итак?..
— Сегодня днем в сьерре произошел один неприятный инцидент. Вилан намеревался завершить поездку в Эсперансе, но Фишер настоял на том, чтобы проехать до Мараньона. А по дороге раздались выстрелы.
— Герильерос?..
— Никто не знает. Вилан счел, что да. Приказал солдатам приготовиться к бою, это вызвало смех Бернсдорфа. И тут Вилан на него обозлился и начал кричать, будто знает, какой такой фильм Бернсдорф задумал снять — сплошные мерзости, прославляющие коммунистических агентов, их подрывную работу. И еще о том, будто вам, майор, давно известно, когда он был на Кубе — уже при Кастро! Теперь Бернсдорф считает, что вы что-то против него затеяли.
Значит, Вилан. Снова Вилан! Какой дурак этот капитан! Как мог профессионал его уровня позволить себе настолько потерять самообладание, чтобы выдать секретные данные! Неудивительно, что немцы переполошились…
— Они тревожатся понапрасну, Виола. Мы лишь присматриваем за ними, никакого зла им никто не причинит. Они же наши гости. Как бы их в этом убедить?
Она пожала узкими плечами:
— Сейчас они опасаются, как бы вы не подослали к ним шпика. И поскольку они поверили, что шпионю не я, — значит, это кто-то другой! Пока шпика не обнаружат, съемок не начнут!
Только не это! Третий удар за сегодняшний вечер после дерзости Толедо и сообщения Диаса. Нет, не удар, булавочный укол. Это уколы, не больше. Но, между прочим, между ними существует связь: Бернсдорф и Роблес мечутся по городу, желая разоблачить его помощников; теперь как-никак есть ясность.
— Кто бы мог подумать, — вздохнул он, — что эти немцы такие безголовые.
— Не Бернсдорф оказался безголовым в сьерре, а Вилан.
Понсе почувствовал, как нить разговора постепенно ускользает из рук. Железная хватка, с которой он обычно вел допрос, на сей раз ему изменила, улетучилась и атмосфера исповеди. В добавление ко всему зазвонил телефон.
Диас доложил, что Беатрис Крус наконец-то возвращается домой. На вопрос агента, где задержалась, ответила, будто, возвращаясь домой через парк, она, уставшая после упражнений в тире, решила передохнуть в беседке. Это не исключено: там ее никто не искал. Кто предположил бы, что у девушки ее склада столь романтические наклонности?
Следующее сообщение Диаса оказалось посерьезнее: доктор Роблес только что подъехал к дому Толедо! Что, черт побери, тому понадобилось у «Таргита»? Не стоит преувеличивать этого визита, но, очевидно, немцы о чем-то догадываются. Значит, он должен придумать новый отвлекающий маневр, запутать и успокоить противника одновременно.
— Ты умно поступила. Виола, отрицая наши контакты, — сказал он мягко. — Однако представь себе, что может произойти: группа начнет подозревать всех по очереди. Испугавшись собственной тени, они, чего доброго, уедут и начнут у себя дома распространять о нас небылицы. Мы ни в коем случае не должны допустить ничего похожего. Лучше уж играть с открытыми картами. Вернись к Бернсдорфу и скажи, что работаешь на меня…
— Я… я должна признаться?
— Они полагают, что за ними установлена слежка. Если Бернсдорф поймет, что это обычный, принятый повсюду сбор информации, он успокоится.
— Майор! Вы всерьез предлагаете мне это?
— Может быть, тебе немножко неприятно, но, вот увидишь, ты испытаешь чувство облегчения, когда тебе незачем будет больше хитрить с ним. Поверь, в подобных случаях правда — лучшее лекарство.
— «Немножко неприятно»? — воскликнула она. — С какими же глазами я предстану перед ним после всех моих клятв? После такого признания он обо мне и слышать не пожелает! Решит, что умысел был во всем, даже в том, что я… Нет, нет!
— И все же ты сделаешь это, потому что так нужно, Виола. Давай говорить открыто. Когда мы расстались с тобой в китайском ресторанчике, ты дала телеграмму родителям с просьбой выслать тебе энную сумму денег, как раз достаточную для покупки фальшивого паспорта. Я тебе ни одного слова не сказал, хотя ты меня своим поступком весьма огорчила. Так слушай: никаких денег ты пока не получишь и из страны не убежишь. Мы доведем дело до конца, а потом можешь идти на все четыре стороны.
Виола поднесла ко рту ладонь, впилась зубами в палец, на глаза набежали слезы, но она не расплакалась и возражать не осмелилась.
«Как быть? Предупредить Бернсдорфа? — подумал Роблес, садясь в машину. — Но что это изменит в поведении Торреса? Министр ничего не подозревает о грозящей опасности и будет торопить съемку, поэтому Бернсдорф соберет группу у Толедо в назначенный час, что и даст Понсе возможность сыграть свою игру и погубить репутацию министра».
Размышляя обо всем этом, Роблес уже выехал на центральную магистраль. Действительно, ему оставался один выход: несмотря на риск, предупредить министра — и ни в коем случае не по телефону! Сейчас дело не в фильме, каким бы ценным он ни был! Гораздо важнее судьба Толедо. Необходимо помочь провести на выборах его кандидатуру, это меньшее из зол. Толедо обязан его выслушать! Только министр вправе без лишних объяснений вышестоящим инстанциям отказаться от съемок в своей резиденции или отложить их.
Улица, где находилась вилла министра, была тихой, хорошо освещенной. По обеим сторонам ее стояли лимузины; вполне возможно, что один из них принадлежит полиции. Роблес остановил машину перед высокой металлической решеткой, позвонил и по переговорному устройству сообщил охраннику, что он из киногруппы.
