Майкл Доббс - Карточный домик

— Господин Урхарт! — закричала она вслед убегавшему министру. Окончательно запыхавшись, она в очередной раз твердо решила не засиживаться по ночам и возобновить бег трусцой. — Мне нужно знать вашу точку зрения!

— Не уверен, что она у меня сегодня имеется, мисс Сторин, — ответил он, не останавливаясь.

— Я не думаю, что вы хотите снова поиграть со мной в игру, которая называется «Главный Кнут отказывается подтвердить правильность позиции премьер-министра».

Урхарт остановился и повернулся к ней лицом.

— Да, Матти, — сказал он, улыбнувшись, — думаю, вы не ошибаетесь, считая, что нечто должно скоро произойти. Ну, хорошо, как вы сами-то думаете?

— Если премьер-министр еще до этого имел трудности со своим кабинетом, то нынешняя ситуация для него настоящий кошмар?

— В том, что премьер-министр меняет иногда свои решения, нет ничего необычного, но когда его заставляют открыто, при всех, изменить свое решение, потому что он не смог его защитить…

Матти помолчала, ожидая, что Урхарт закончит свою мысль, но быстро поняла, что он не будет этого делать. Конечно же, он не станет здесь, на лестнице, открыто осуждать своего премьер-министра, но ясно, что не станет его и оправдывать. Она все-таки попробовала его подтолкнуть:

— Похоже на то, что правительство предрасположено к авариям — как иначе воспринимать тот факт, что на протяжении нескольких недель это уже вторая серьезная утечка важнейшей информации? Откуда она идет?

— В качестве Главного Кнута я отвечаю за дисциплину на правительственных задних скамьях в парламенте. Вряд ли можно ожидать, чтобы я играл роль и погонщика своих коллег в кабинете.

— Но утечка идет, несомненно, из кабинета. Кто там этим занимается? И почему?

— Я просто не знаю, Матти. Но премьер-министр, без сомнения, поручит мне это разузнать.

— Официально или неофициально?

— На этот вопрос я не могу ответить, — буркнул Урхарт и, преследуемый Матти, снова заспешил вверх, по лестнице.

— Итак, мы пришли к тому, что премьер-министр проведет расследование, чтобы узнать, кто из его коллег разглашает секретные сведения. Я вас правильно поняла?

— Ах, Матти, по-моему, я и так наговорил слишком много. А вообще вы схватываете все гораздо быстрее других коллег. Мне кажется, что к этим заключениям привели скорее ваши собственные логические выкладки, нежели мои слова, а? Надеюсь, вы не станете связывать их с моим именем.

— Да, именно так принято у нас в лобби, — заверила она его. — Но мне хотелось бы иметь полную ясность. Вы не отрицаете, а, наоборот, подтверждаете, что премьер-министр намерен распорядиться о проведении расследования поведения членов кабинета, так?

— Если вы не будете ссылаться на меня, то да.

— Боже, вот они всполошатся! — выдохнула Матти. Она уже представляла, как будет выглядеть ее статья на первой полосе газеты.

— А ведь кажется, что после 10 июня прошло не так уж много времени, Матти?

Поднявшись по лестнице, Урхарт оказался в галерее для посетителей, откуда, сидя на узких тесных скамьях, они могли наблюдать заседания палаты, испытывая при этом значительное неудобство и чувство сильного изумления. Переглянувшись с невысоким, безукоризненно одетым индийцем, Урхарт дал ему знак выйти. Индиец пробрался мимо торчащих в узком проходе колен посетителей, неловко протиснулся мимо двух упитанных женщин средних лет и подошел к Урхарту. Приложив палец к губам, тот молча провел его в небольшой коридорчик.

— Господин Урхарт, сэр, эти полтора часа были для меня очень волнующими и познавательными. Я глубоко признателен вам за содействие — место было очень удобное. — Урхарт достал ему входной пропуск.

Зная, что на неудобство этих мест обычно жалуются даже посетители более деликатного сложения, нежели Фирдаус Джабвала, Урхарт понимающе улыбнулся:

— С вашей стороны весьма любезно не сетовать на перенесенные неудобства. Сожалею, что не смог устроить вас более подходящим образом.

Вежливо беседуя, они спустились в фойе, где Джабвала получил сданный при входе черный кожаный дипломат — иначе работники службы охраны палаты не пускали его на галерею.

— Приятно сознавать, что мы, британцы, все еще можем доверять свои вещи простым рабочим парням, — сказал он с серьезным видом и удовлетворенно похлопал ладонью по чемоданчику.

— Вполне с вами согласен, — сказал Урхарт, который не доверял ни простым рабочим парням, ни Джабвале. Однако этот избиратель пожертвовал 500 фунтов стерлингов на их предвыборную кампанию, попросив лишь, чтобы после выборов Урхарт принял его для беседы с глазу на глаз в палате общин.

— Я не хотел бы обсуждать это здесь, в своем районе, — сказал он по телефону секретарю Урхарта. — Это вопрос не местного, а национального значения.

Проходя с Урхартом под прекрасным дубовым сводом потолка вестминстерского зала, Джабвала попросил остановиться.

— Я буду вам благодарен, если мы немного помолчим в этом историческом зале, в котором был осужден Карл I и где покоится прах Черчилля, — сказал он.

В уголках губ Урхарта промелькнула снисходительная улыбка, которую он заметил.

— Пожалуйста, не считайте мою просьбу показной, господин Урхарт. История связей моей семьи с британскими институтами началась 250 лет назад, когда уважаемая компания «Ист-Индия компани» и лорд Клайв пользовались советами моих предков и брали у них взаймы значительные денежные средства. С тех пор члены моей семьи всегда занимали престижные должности в различных судебных и административных органах правительства Индии.

Джабвала опустил глаза, и в голосе его появились нотки глубокой печали.

— После приобретения независимости, господин Урхарт, на нашем когда-то великом субконтиненте постепенно вновь наступили тяжелые времена. Мусульман восстановили против индусов, рабочих — против предпринимателей, учеников — против учителей. Вы, может быть, и не согласитесь со мной, но стоящая ныне у власти династия Ганди гораздо меньше исполнена вдохновения и гораздо больше коррумпирована, чем любая другая, кому моя семья служила в колониальные дни. Я — парс, а культурному меньшинству, которое я представляю, при новой власти совсем нелегко; состояние моей семьи, например, заметно уменьшилось. Я решил переехать в Англию — туда, где получили образование и воспитание мои отец и дед. Скажу вам, господин Урхарт, совершенно искренне, что здесь я чувствую себя как дома. Каждый день я просыпаюсь со счастливой мыслью, что могу называть себя британским гражданином, а дети мои получают образование в университетах Великобритании.

Урхарт уловил возможность прервать этот страстный, прочувствованный монолог.

— А где учатся ваши дети? — спросил он.

— Один из моих сыновей в этом году заканчивает юридический факультет колледжа Иисуса в Кембридже, а другой, старший, получит степень магистра, окончив Уортонскую школу предпринимательства в Филадельфии. Горячо надеюсь, что младший вскоре приступит к изучению медицины в Кембридже.

Они шли, направляясь к комнатам для приема посетителей, расположенным под Великим Залом. Их каблуки стучали по истертым каменным плитам пола, на которых в свое время играл в мяч Генрих VIII и на которых сейчас были разбрызганы яркие солнечные пятна, проникающие сквозь старинные окна. Все осталось таким же, как в вековой старине, и по индийцу было видно, что его охватил благоговейный трепет.

— А чем занимаетесь вы сами? — спросил Урхарт.

— Занимаюсь торговлей, сэр. Я оставил всякие надежды на образование еще в те бурные годы, когда наша страна только получила независимость. В жизни мне пришлось пробиваться не умственным трудом, а терпением и усердием в работе. Могу с гордостью сказать, что кое-чего я добился.

— А что у вас за торговля?

— Мой бизнес, господин Урхарт, имеет несколько направлений. Недвижимость. Оптовая торговля. Финансы, но совсем немного, на местном уровне. Но я не узколобый капиталист и отдаю отчет в своих обязанностях перед обществом. Как раз об этом я и хотел поговорить с вами.

К тому времени они уже пришли к комнате для бесед, и по приглашению Урхарта Джабвала расположился в одном из зеленых кожаных кресел. Он с восхищением потрогал позолоченный рельефный геральдический рисунок на спинке кресла.

— Господин Урхарт, я родился в другой стране и знаю, что мне необходимо работать особенно упорно, если я хочу, чтобы меня уважали в обществе. Это важно и для меня, а еще больше — для моих детей. Хотелось, чтобы у них были те преимущества, которых мой отец не добился для меня во время гражданской войны. Стараясь участвовать в общественной жизни, я помогаю местному отделению «Ротари клаб», жертвую на благотворительные цели. И, как вы знаете, я горячий сторонник премьер-министра.