Андрей Завадский - Вечер потрясения
Беспилотный самолет, сделав "горку", взмыл в небеса. Пилот управлял "Рипером", словно опытный авиамоделист – своим творением. Закрылки, элероны, рули высоты мгновенно реагировали на малейшее движение ручки управления, заставляя самолет маневрировать, неуклонно сближаясь с целью.
Семисотсильный турбовинтовой двигатель, не особо мощный, но чертовски экономичный, как раз такой, чтобы разведчик мог часами кружить над полем боя, тянул машину вверх. Движок преодолевал не только массу самого "Рипера", но и дополнительный вес его нагрузки, совсем не той, что бывает у авиамоделей. На пилонах внешней подвески находились две бомбы GBU-12 "Пейвуэй-2" и целых четыре ракеты "Хеллфайр", щерившиеся в небо обтекателями головок наведения.
– Дальность двенадцать миль. Есть захват цели головками наведения!
Луч лазерного целеуказателя, невидимый, неосязаемый, совершенно безопасный, но несущий гибель и разрушения, вонзился в борт одного из составов, в котором вперемежку оказались сцеплены пассажирские и товарные вагоны, стандартные, окрашенные в зеленый, как бы маскировочный, цвет. И спустя миг на приборной доске ожили сигнальные лампочки – полуактивные головки наведения управляемых бомб, висевших под плоскостями крыла беспилотника, "увидели" отражение, "зайчик", неподвижно застывший на крыше одного из вагонов.
– Дальность десять миль, командир. Мы на рубеже атаки!
– Сброс!
Беспилотник, будто описывавший параболу, оказался на верхней точке траектории, и тогда расцепились замки, и первая бомба "Пэйвуэй-2", раскрывая крылышки, полого спикировала к земле. Она шла по прямой, точно по ниточке, и электронный "мозг" видел только пятно засветки от лазерного луча, манившее его, словно пламя свечи – ночного мотылька.
Застонал воздух, взвихренный лезвиями оперения. Бомба GBU-12, разгоняясь под действием собственной массы, за несколько десятков секунд преодолела отделявшие ее от цели десять миль, и вонзилась точно в крышу вагона. Над военным городком взметнулся фонтан пламени.
Между шпалами кое-где уже пробивались ростки лебеды, а рельсы успели покрыться рыжевато-коричневым налетом ржавчины. Сплетение железнодорожных веток, бравших начало от приземистых массивных строений, стрелки, семафоры – это наводило на мысль о провинциальной станции или железнодорожном депо, тем более, что поезда, стоявшие прямо под открытым небом, были составлены из самых разных вагонов, будто и впрямь согнанных сюда, чтобы не мешать, к путаться под ногами. Правда, ни на одном полустанке нельзя встретить таких путевых обходчиков, какие шагали по шпалам здесь.
Ефрейтор Нигматуллин, поправив съехавший с плеча автомат, четко, точно на строевом смотре, развернулся кругом, двинувшись в обратный путь. Вышагивая вдоль состава, мрачной глыбой проступавшего из предрассветного сумрака, Решат с почтением взглянул на него, на то, что он должен был охранять, защищая хоть и ценой собственной жизни. И он, ефрейтор Российской армии, допущенный к святая святых, коснувшийся ракетно-ядерного щита державы, был готов ею, жизнью, пожертвовать.
Кому-то несение караула показалось бы нудным и скучным занятием, тем более, в одиночестве, тем более, ночью, когда почти вся рота сладко спала, втайне надеясь, что подъема сегодня не будет. Но Решат Нигматуллин, по уставу одетый в каску и тяжелый бронежилет, готовый к бою, так не считал. Ведь он-то знал, что есть этот поезд, скопление сугубо мирных на вид вагонов, вперемежку пассажирских и рефрижераторных, на самом деле. И осознание важности своей службы напрочь прогоняло и сон, и скуку, и оставалось только вглядываться во тьму, рассеиваемую светом бивших с наблюдательных вышек прожекторов, чтобы не подпустить близко чужака… или проверяющего из штаба гарнизона.
Чужак, в прочем, сюда едва ли смог бы добраться – гарнизон лишь казался уязвимым. На несколько километров вокруг по лесам были разбросаны десятки постов и секретов, а каждый метр опутан проводами сигнализации, пусть старой, примитивной, но надежное. А это было главным. Так что опасаться следовало своих командиров, не упускавших случая проверить бдительность караула.
Стоило только Решату вспомнить отцов-командиров, как в сумраке обозначилось какое-то движение. Ефрейтор, подчиняясь вбитому в подкорку рефлексу, мгновенно сорвал "Калашников" с плеча, гаркнув в сумрак, так, что эхо еще несколько секунд металось меж бортов стоящих вплотную друг к другу составов:
– Стой! Кто идет?!
– Свои, – донеслось из тьмы. – Смена караула!
– Разводящий – ко мне, остальные на месте! – приказал Нигматуллин. Сейчас именно он был здесь царем, богом и хозяином, и даже генерал, даже сам министр обязан подчиниться стоящему на посту ефрейтору.
Сгусток совсем непроглядной тьмы распался, и в пятно света, рожденное укрепленным на вышке прожектором, вышел старший лейтенант, командир взвода. В прочем, знакомое лицо не было причиной, чтобы расслабиться – за сценой запросто мог наблюдать и ротный, и сам комбат.
– Пароль! – потребовал Нигматуллин.
– Вулкан, – с ленцой отозвался начальник караула. – Свои, боец. Расслабься!
Нигматуллин закинул оружие за спину, не забыв поднять до упора вверх скобу предохранителя. Тотчас сменщик стал прямо напротив ефрейтора, придерживая автомат, висящий на плече.
– Пост сдал, – произнес Решат.
– Пост при…
Договорить рядовой, заступавший вместо Нигматуллина, прилежной службой заработавшего отдых в казарме, не успел, прерванный начальником караула.
– А ну, тихо, бойцы, – рявкнул вдруг лейтенант. – Молчать всем, вашу мать! Что это? Слышите?
Они услышали. Откуда-то сверху, явно издалека, сперва донеслось странное жужжание, а затем – нарастающий гул, приглушенный, с присвистом.
– Какого хрена, – старлей вскинул голову, будто мог что-то разглядеть в чернильной тьме ночного неба. – Что за фигня?
Даже если кто-то и знал ответ, просветить командира он не успел. Земля вдруг вздыбилась, по ушам молотом ударил рев взрыва, от яркой вспышки боль пронзила привыкшие к сумраку глаза, и Решат Нигматуллин понял, что, вопреки естеству и законам природы, он куда-то летит, оторвавшись от земли.
Ефрейтора спасла каска, иначе он наверняка проломил бы череп, воткнувшись лбом в бетонное ограждение. Ну а то, что он при встрече с преградой умудрился не сломать шею, было просто чудом. Боец упал, прокатился по земле, больно ударившись ребрами о рельсы, и тотчас, не ощущая боли, вскочил на ноги, словно подброшенный пружиной. Автомат сам прыгнул Решату в руки, клацнул, досылая патрон в ствол, затвор. Но стрелять было не в кого.
На месте одного из составов, точно посередине, чернела воронка, по краям которой еще что-то тлело. Ничем не примечательный вагон-рефрижератор, за бортами которого скрывался пусковой контейнер баллистической ракеты РТ-23УТТХ, за дьявольскую точность прозванной вечно потенциальным противником "Скальпелем", перестал существовать. Ракетный поезд, затаившийся в костромских лесах, точно огнедышащий дракон, был уничтожен прямым попаданием. Он не успел изрыгнуть пламя, которое так долго копил, не успел расправить крылья, чтобы сорваться в губительный полет. Все было кончено в одно мгновение. Но при этом все только начиналось.
– Товарищ старший лейтенант?
Нигматуллин, действуя на автомате, и все еще не ощущая боли, скручивавшей все тело, хромая и ковыляя, кинулся к валявшемуся без чувств на рельсах начальнику караула. По пути ефрейтор едва не споткнулся о чье-то обезглавленное тело, замотанное в обрывки камуфляжа. Стараясь не смотреть на мертвеца – не приведи Аллах, можно узнать кого-нибудь из своих приятелей – Решат подскочил к командиру.
– Товарищ старший лейтенант, с вами все в… – он перевернул начальника караула на спину, и на бойца уставилась жуткая кровавая маска, зиявшая провалами глаз и безгубого рта. – О, черт!
Нигматуллин невольно отпрянул назад, отбросив прочь то, что еще несколькими секундами ранее было полным сил человеком. В этот момент гарнизон сотряс новый взрыв.
Вспышка угасла, но на мониторе еще несколько мгновений оставалось белое пятно засветки – инфракрасная обзорная система беспилотника MQ-9A едва не сошла с ума от теплового импульса такой мощи.
– Есть попадание, – доложил второй пилот. – Первая цель поражена!
Энергии пятисотфунтовой боеголовки бомбы GBU-12 хватило, чтобы вдребезги разнести один вагон, еще один сбросив с рельсов прямо на бетонную ограду, и два искорежив до неузнаваемости. Точность попадания внушала ужас – бомба угодила точно в центр покатой крыши "рефрижератора", пусковой установки боевого железнодорожного комплекса "Скальпель".
– В яблочко! – ликующе закричал второй пилот.
Успех был несомненный. Бомба разметала на молекулы вагон, разрушила ракету, но обошлось без детонации и пожара – твердотопливная SS-24 не реагировала даже на очень близкие обычные взрывы, будучи призвана выдерживать воздействие ударной волны даже термоядерных боеголовок.
