Лесли Уоллер - Посольство
«Ну кто мне этот Наблюдатель», – спрашивал себя Нед.
Он увидел, как крепыш достал из правого рукава двухфунтовый кусок дюймовой трубы.
– Господи, – замычал Нед, бросился вниз, перепрыгивая через ступени, и выскочил на улицу через главный вход.
На лужайке головорез занес руку с трубой, чтобы ударить Наблюдателя в область почек. Его друзья уже сорвали с Наблюдателя плакат. Проскочив между движущимися машинами, Нед выбежал на площадь и бросился вперед как раз в тот момент, когда крепыш обрушил удары на спину старика.
– Эй! – закричал Нед, приближаясь. – Эй, ты!
Никто из молодчиков не обернулся. Один из них подсек Наблюдателя под колени, и тот упал на землю. Все трое принялись бить его ногами.
– Эй вы, мерзавцы! – еще громче заорал Нед.
На этот раз окрик подействовал. Коренастый криво ухмыльнулся, когда Нед бросился на него. Он взмахнул трубой, норовя попасть Неду в лицо.
Но Нед отскочил на шаг в сторону, перехватил правую руку молодчика, вырвал трубу и ударил ею парню поддых. Двое других с изумлением смотрели, как крепыш, согнувшись вдвое, рухнул на траву рядом с Наблюдателем и начал скулить. Они бросились наутек.
Через мгновение крепыш вскочил на ноги и рванул за дружками. В нескольких ярдах, уже на безопасном расстоянии, он остановился, смахнул блевотину с губ и крикнул: «Ты свое получишь, янки паршивый!» И побежал дальше.
Нед опустился на колени возле Наблюдателя.
– Как ты, старикан, все в порядке?
Голос мужчины был сдавлен от боли.
– Не трогай меня.
Нед услышал американский или канадский акцент. Мужчина был того же возраста, что и его отец, но совершенно опустившийся. Френч оглядел площадь, ища того, кто помог бы ему перенести старика или вызвать «скорую». Но площадь была пуста.
Наблюдатель с трудом поднялся на колени.
– Посмотри, что ты сделал с моим плакатом.
– Не я, а хулиганы. Но, честно говоря, я не очень жалею об этом.
– Ты из этого чертова посольства?
– Да.
Худое, изборожденное морщинами лицо старика будто окаменело. Он начал подниматься на ноги, оттолкнув протянутую ему Недом руку.
– В твоей помощи не нуждаюсь, – проворчал он. Медленно и удрученно, он принялся собирать обрывки плаката.
– Не скажешь ли мне кое-что? – спросил Нед.
– Едва ли.
– Что у тебя за проблемы с США?
Звук сдерживаемой ярости вырвался из плотно сжатых губ Наблюдателя.
– Господи Иисус Христос, ну может ли быть большее оскорбление! – Держа обрывки плаката, он захромал прочь в сгущающиеся сумерки.
Нед долго стоял, не двигаясь. На поле битвы никого больше не было – молодчики и жертва, прохожие – все исчезли куда-то. Мерзкие слова, правда? Извините, профессор Химниц. Мерзкие люди. Нед чувствовал себя полным идиотом, сохранив шкуру дяди Сэма.
Но, сказал себе Нед, если он и в самом деле гражданин США, я должен был его спасти.
Чувствуя слабость и тяжело дыша, Нед поплелся в посольство и поднялся к себе в офис. Он увидел, что дверь Шамуна открыта. От него выходил посыльный. Нед уселся напротив, подождал, пока капитан запрет дверь, и закрыл глаза. Открыв их, он увидел, что Шамун подключил видеоплейер к монитору своего компьютера.
– Эту кассету прислала Лаверн. С твоей телекамеры у входной двери.
Нед кивнул.
– Я не буду тебе мешать. – Он снова закрыл глаза. – Считай, что меня здесь нет.
Через мгновение он медленно их открыл. Шамун распечатал конверт и достал кассету. Нед смотрел, как он нажал на клавиши компьютера и ждал, пока программа загрузится, а потом включил видео. Пленка была с горизонтальными белыми полосами, но легко позволяла разглядеть коротко стриженную голову посетителя, отвернувшегося от объектива. Они смотрели, как он переместился в нижнюю часть кадра, потом поднялся и пошел прочь без почтовой сумки, что заметила и Лаверн.
Лицо Шамуна было унылым. Оборудование с низкой чувствительностью, позволяющее следить за входом, вечно создает проблемы. Такое оборудование легко перехитрить. Нед помнил, как однажды в Риме грабители замазали черной краской объектив телекамеры – владелец должен был считать, что она не работает.
– Попробуй первые кадры, – сказал он Шамуну.
Тот перемотал ленту и запустил ее снова. В самом начале пленки была пара кадров, где…
Шамун включил стоп-кадр и немного сдвинул пленку. Вот! Можно сделать снимок с этого кадра, подумал Нед. Он пристально вглядывался в электронное изображение. Лицо было как будто незнакомое.
– Что за парень? – спросил он.
– Парень? – Шамун взмахнул руками, как волшебник. Он сдвинул пленку на кадр назад, вернувшись к первому изображению. Голова была по-прежнему повернута в сторону, но ухо, с его мясистой мочкой и ясно различимым завитком, годилось для работы, равно как небольшой нос и краешек рта и глаза. Строго говоря, это было совсем не густо.
– Парня этого зовут, – сказал Шамун, – Бертольд Хайнеман, или Чарльз Кутт, или Бен Идрис Вакиль. Выбирай любое имя.
– Ого! Мо, мне все они нравятся. А чем нам интересен этот сосунок? – Уже спросив, Нед ощутил все то же предчувствие. Он ждал ответа Шамуна, хотя и знал его.
Часть 2
Вторник, 29 июня
Глава 7
Лаверн проснулась раньше Неда. Последние дни, после отъезда дочерей в Штаты, у нее ранним утром не было так уж много дел, поэтому обычно она спала до девяти. А сегодня проснулась в семь. Лаверн слышала, как Нед принимает душ наверху. Полусонная, она с непривычки приготовила обильный завтрак вроде тех, которыми ее мать кормила четырех растущих сыновей и маленькую дочку.
Лаверн испекла большой толстый блин, поджарила ломтики бекона, в подогревателе лежало несколько намазанных маслом тостов: как только появится муж, она поставит блин и яичницу. Приготовленного кофе хватило бы на восемь человек, кленового сиропа – на двенадцать, апельсинового сока – на шестнадцать, а масла – на две дюжины. Эти заготовки назывались «великим американским завтраком».
Она услышала, как Нед выключил душ наверху.
– Что за запах? – крикнул он. – Восс, ты уже встала?
– Завтрак будет готов, как только ты придешь.
– Я только побреюсь.
Лаверн присела у длинного окна, где она выращивала лук, шалфей и другие растения, точнее, ухаживала за тем, что посадила ее старшая дочь Лу Энн. Шла вторая неделя с тех пор, как они остались вдвоем. Лаверн перестала много стряпать – Нед возвращался всегда по-разному. Обычно она готовила простую еду – мясо с картофелем, презирая иностранные штучки с чесноком.
Нед вошел в кухню, потирая подбородок. Он был одет для офиса, но пока без пиджака. Лаверн видела, что, хотя он сразу оценил солидность завтрака, его мысли обращены к другим делам.
– Я попросил Шамуна подбросить меня.
Лаверн кивнула.
– Как насчет блинов?
– Нет, спасибо. Только тост и кусочек бекона.
– Ты шутишь, Нед, посмотри на эту красоту.
– А ты посмотри на эту красоту. – И он похлопал себя по абсолютно плоскому животу.
Она налила тесто на сковородку и смотрела, как шипят в масле два блина.
– Мужчине, работающему, как ты, нужен хороший завтрак.
Нед покачал головой, тщательно выбирая самый маленький кусочек бекона и укладывая его на самый маленький кусочек хлеба.
– Я больше не курю. Бегаю только раз или два в неделю. На корт не выходил уже год. Я – канцелярская крыса и веду сидячий образ жизни, Восс.
Она бессознательно покачивала головой в такт ему.
– Кажется, все меняется, – проговорила она едва слышно. – Нельзя называться игроком, пока не известен счет.
– Характерно для этого дела.
Лаверн перевернула блины на сковородке.
– Что, Ройс Коннел дает большой ужин сегодня?
Нед нахмурился.
– Сегодня вечером? Да нет, обычный фуршет.
Она выключила огонь под сковородкой.
– А тебе нравится Ройс? Правда?
Нед жевал свой спартанский завтрак, набив рот, чтобы не говорить. Потом тянул черный кофе без сахара. Потом смотрел в черное дно своей чашки и молчал.
Лаверн тихо вздохнула.
– Я соскучилась по девочкам. – Ее голос звучал очень мягко.
Нед резко поднял голову, будто услышал незнакомый голос, и взглянул на Лаверн.
– Я тоже. Когда они должны вернуться, в начале сентября?
Никогда, ответила про себя Лаверн. Я сделаю все, чтобы они никогда не покинули безопасное гнездышко, которое устроили для них мои родители. Она следила за лицом Неда, испытывая редкое и приятное ощущение злорадства. Он не единственный, кто не должен отвечать на вопросы: в эту игру могут играть и двое.
– Я скучаю о них, – продолжала она, – потому что, когда они завтракают, ты хотя бы заставляешь себя разговаривать.
– Неужели?