Андрей Константинов - Изменник
— Кофейку попьем, — ответил Мукусеев. Все вышли из машин, сели за столики под синими зонтами среди зелени вьющегося хмеля. Подошла официантка — черноволосая, крутобедрая, улыбчивая. Джинн заказал «кафу», «пепси» и «сладолед» — мороженое. Когда официантка (Как тебя зовут, красавица?… Улыбка в ответ белозубая: Лиляна.) принесла густой, черный кофе по-турецки и сделали по первому глотку обжигающего напитка убойной крепости, Джинн сказал:
— Остановку мы сделали не ради кофе. Я хочу провести маленький инструктаж по безопасности. Это необходимо потому, что мы уже находимся в зоне конфликта. Здесь стреляют. Зацикливаться на этом не нужно, но помнить надо всегда. Основную опасность представляют мины. Их здесь хватает, а вот карт минных полей нет. Их, вероятно, в принципе нет — ставили хаотично, кто во что горазд. Поэтому — по полям не скакать, цветочки не собирать. Если в дороге захотелось побрызгать — брызгать прямо на обочине. Второе: иногда встречаются растяжки… Смотрите под ноги. Любая леска, веревка, проволока — знак опасности. Если все-таки вы ее задели, не впадайте в панику. Граната взрывается через три-четыре секунды после выдергивания чеки. За это время можно успеть отскочить за какое-то укрытие или, по крайней мере, упасть на землю. Лужа, грязь, коровья лепешка — по фигу! Падай, вжимайся в землю, закрывай голову чем можешь.
— Помогает? — с интересом спросил Зимин.
— Когда как, — ответил Джинн. — Но у лежащего человека больше шансов. Далее: иногда растяжки ставят на автомобильных дорогах.
— А как же можно поставить растяжку на машину? — снова задал вопрос Зимин. — Если автомобиль налетит на проволоку, растянутую через дорогу, то за три-четыре секунды он успеет уехать от гранаты черт знает куда.
— Совершенно верно, Илья Дмитриевич. Поэтому проволоку натягивают в виде перевернутой буквы "Г". При этом короткое плечо пересекает дорогу, а длинное идет вдоль и вынесено на пятьдесят-сто метров вперед. Однако очень трудно угадать скорость машины и даже направление движения. Поэтому такого рода ловушку ставят редко. Как правило, у поворотов, где транспорт гарантированно снижает скорость… Методы противодействия: смотреть и слушать внимательно. При подозрении, что наскочили на проволоку, действовать по обстоятельствам. Либо резко тормозить, либо — наоборот — бить по газам. Но, повторюсь, такие растяжки ставят редко. Как правило, в темное время суток и на конкретный объект, маршрут которого известен… И последнее: довольно часто будут встречаться посты. Как югославские, так и «миротворческие». Если приказали остановиться — значит, беспрекословно выполняем. Потому что при невыполнении приказа запросто могут обстрелять, и на дипномера не посмотрят. Если же огонь ведется не пойми кем из леса — не останавливаться, пытаться вырваться на максимальной скорости. На трассе дистанция между машинами — сто метров, в населенных пунктах произвольная… Вот, собственно, и все. Есть вопросы?
Вопросов не было. Они выпили кофе, съели сладолед и, выкурив по сигарете, поехали дальше.
***В городке Новска свернули с трассы и через четверть часа увидели щит «Костайница». У Мукусеева сжало сердце. Так, как сжимает его, когда ты приходишь на кладбище, где похоронены близкие тебе люди. По сути, так оно и было — он приехал на кладбище. Вот только на могиле нет ни креста, ни таблички. Да и сама могила неизвестно где.
Костайница оказалась маленьким городком, таким же, как десяток других, которые они видели сегодня. Фактически она состояла из двух параллельных улиц, соединенных переулочками. Всюду были следы войны… Мерзкие, но уже привычные глазу. На въезде в город стоял белый бронетранспортер. В его тени сидели в шезлонгах два капрала и пили колу. Машины с дипномерами они проводили скучным взглядом… Проехала телега, запряженная двумя лошадьми. Возница курил сигарету… Проехал велосипедист… Тихо в Костайнице — «гробна тишина». И только стук копыт, затихающий, затихающий… затихающий.
— Ну, куда поедем? — спросил Джинн. Мукусеев обернулся к нему удивленно: неужели не понять, куда поедем? Зачем мы сюда приехали? На капралов любоваться?… Ничего этого Мукусеев не сказал, но Джинн все понял. Он молча включил передачу, и машина тронулась с места.
— Ты знаешь, где? — спросил Мукусеев.
— Предполагаю. Там одна всего развилка. — Они медленно проехали пустынными улицами.
Мимо изувеченных домов, взорванной кирхи и полуразрушенной православной церкви в уродливых строительных лесах. На лесах сидели два подростка и плевали вниз. На голове у одного была пилотка защитного цвета.
Через пять минут дома кончились, открылись невысокие холмы справа и поля слева. Вдали синели горы… В полукилометре от крайних домов серая лента шоссе раздваивалась, как змеиный язык — развилка… Видимо, ТА САМАЯ.
— Другой поблизости нет, — сказал Джинн.
— Притормози, — попросил Мукусеев. В ушах зазвучал голос Стевана Бороевича: «Они подъехали к развилке и притормозили как бы. Как бы они думали: куда им поехать? Направо или прямо? И поехали прямо. Если бы они поехали направо…»
— Налево, — сказал Мукусеев. В горле у него пересохло и получилось хрипло.
…Человек со шрамом на щеке лежал, раскинув ноги и крепко уперев локти в землю. Он был спокоен. Он ждал, когда в оптике прицела появится синий «опель» с белым флагом и буквами TV на капоте… Виктор чуть повернул руль налево… и прогрохотала очередь. Стрелок вывел ее ровно, как строчку… как строчку…
— Наверное, здесь, — мрачно сказал Джинн. Мукусеев увидел впереди на асфальте правильной формы четырехугольное пятно.
Он не верил своим глазам. Он не предполагал, что ЭТО ПЯТНО может сохраниться. Но оно было. И именно на том месте, которое указал Бороевич: в ста метрах от развилки на западной окраине Костайницы, напротив высотки, которую занимали бойцы Стевана Бороевича.
Четверо русских вышли из машин, встали молча рядом с пятном… От него тянуло смертью и ненавистью. Владимир Мукусеев понял вдруг, что это пятно сохранилось не потому, что асфальт спекся от жара горящего автомобиля. Не потому, что в его поры проникла сажа от сгоревших покрышек, пластмассы и человеческих тел… Пятно сохранилось потому, что в него навсегда вплавилась ненависть.
— Похоже, здесь, — сказал Зимин. — По размерам соответствует габаритам легкового автомобиля.
Ему никто не ответил. Они стояли молча вокруг черного пятна. Оно было абсурдней, чем «Черный квадрат» Малевича.
Они стояли и смотрели, как смотрят на дверь, которая ведет в преисподнюю… Если, конечно, такая дверь где-нибудь есть.
Они понятия не имели, что на них тоже смотрят глаза, усиленные оптикой шестикратного полевого бинокля «Карл Цейс Йена».
***Пансионат — целый, нетронутый войной — стоял на берегу реки, посреди виноградников. В пансионате было двенадцать номеров и все пустые.
— Раньше, до войны, такого не было никогда, — говорила хозяйка. Она распахивала одну за другой двери незапертых комнат. — Нет, такого не было никогда. До войны и жили по-другому… Кому нужна эта война?
— Мы можем занимать любые комнаты, Мария? — спросил Джинн.
— Конечно. Я покажу вам лучшие. Они на втором этаже. Там и поселитесь. Четыре лучших комнаты рядом, дверь в дверь.
— Спасибо, — сказал Джинн. — Рядом нам не нужно. Нам нужно врозь и на разных этажах.
Мария посмотрела удивленно, но сказала только: как вам будет угодно, господа… Мукусеев тоже удивился, но не сказал ничего.
— Как вам будет угодно, господа. Выбирайте, что вам понравится. Пока вы будете обедать, Сабина наведет порядок. Сабина — моя дочь. Обед будет через двадцать минут.
Джинн быстро выбрал четыре комнаты. Одну — наиболее близкую к входу — «зарезервировал» за собой. В противоположном конце коридора поселил Широкова. Мукусеева и Зимина он направил на второй этаж. И тоже «разогнал» по разным концам коридора.
Мукусеев забросил свою сумку и камеру в шкаф, осмотрел хоромы: широкая кровать-сексодром, два кресла, шкаф, стол со стулом и тумбочка. Видимо, под телевизор, но самого телевизора нет. Телефон есть, но не работает. Есть туалет и душ, но нет горячей воды. На стене — картина маслом. В нижнем углу надпись фломастером: «Православна црква Св.Архангел». Он присмотрелся и вдруг узнал ту самую церковь, мимо которой они сегодня проехали. Но на картине «црква» стояла без лесов. Купол ее сиял, сиял крест… «Кому нужна эта война?» — спросила Мария… Кому-то нужна. Кому-то она очень нужна. Настолько, что он готов превратить в руины эту прекрасную страну. Разрушить дома, мосты, церкви, убить многие тысячи людей. Виктор и Геннадий, убитые и сожженные возле Костайницы, — всего лишь один эпизод этой войны. Один из многих… Кому нужна эта война?!
Раздался стук в дверь.
— Входите, — крикнул Владимир, ожидая, что войдет кто-то из своих — скорее всего Зимин. Но вошла молодая женщина… Она была красива! Ее красота бросалась в глаза.
