Миклош Сабо - Тихая война
И хотя в те дни я нисколько не сомневался в правдивости его рассказа о генералах Вереше и Дальноки, эти усилия Эде Ацела только после освобождения страны Советской Армией и ее победы над гитлеровской Германией получили официальное подтверждение. Правда, премьер-министр временного венгерского правительства Дальноки и его военный министр Вереш сами постеснялись заявить об этом, но в ходе судебного процесса, проходившего в феврале 1948 года, верховный суд, занимавшийся делом одного из главных военных преступников, генерал-майора Золтана Сюди, командира дивизии «Святого Ласло», в своем приговоре отметил, что барону Эде Ацелу еще в 1944 году удалось склонить к выступлению против гитлеровцев даже Золтана Сюди с его дивизией. Правда, на деле генерал-майор поступил прямо противоположно взятому на себя обязательству: он вывел дивизию в Австрию и сражался на стороне гитлеровцев до конца, что и послужило отягчающим обстоятельством при вынесении ему обвинительного приговора.
ПОСЛЕДНИЕ ДНИ ВОЙНЫ
Я сдержал обещание, данное мною лейтенанту Чохани. Спустя несколько дней, получив известие о том, что батальон Гергеи под командованием лейтенанта благополучно выбрался из окруженного Будапешта, я поспешил обрадовать этой вестью жену Чохани. Судьбе было угодно, чтобы я застал ее дома живой и здоровой, хотя могло быть и иначе. Она рассказала, что в ту ночь, когда батальон, поднятый по тревоге, спешно покидал столицу, вооруженные нилашисты ворвались в ее квартиру, имея приказ арестовать поручика.
Заслонив собой насмерть перепутанных детишек, храбрая женщина не растерялась и дала бандитам решительный отпор:
— Вы спрашиваете, где мой муж? А разве ваши жены знают, где вы и что вы делаете сейчас? Стыдитесь! Мой муж такой же военный, как и вы, а потому не отчитывается передо мной, куда он идет и что делает, — он выполняет приказ!
Такой ответ оказался убедительным даже для нилашистов. Они ушли, и семью Чохани больше никто не беспокоил. По-видимому, наш тактический трюк удался — кровожадная троица Секереш — Ваннаи — Кача удовлетворилась тем, что «неверный» батальон истекает кровью где-то на передовой.
А события между тем, словно обезумевшие лошади, неслись вскачь, увлекая карету к пропасти. Настали поистине невероятные времена, разгул террора превзошел все границы.
Оказалось, например, что сам Пронаи был недостаточно ярым фашистом. Его разоружили и арестовали. Вся его дружина распалась на три самостоятельных отряда, действовавших, впрочем, по-прежнему в тесном контакте. Где засела группа Качи, я теперь уже не помню, «рота смерти» под командованием Ваннаи захватила здание реальной гимназии Толди в Будайской крепости, а опергруппа отца и сына Секерешей избрала резиденцией большой доходный дом на улице Донати. Произошли и другие изменения. Ваннаи, например, получил от Салаши чин майора и, отбросив остатки лавров борца за справедливость, превратился в откровенного карателя-садиста. Мало в чем уступала ему и опергруппа Секерешей, названная теперь третьим отделением контрразведки при министре «тотальной мобилизации нации» в правительстве Салаши.
Что касается Белы Олаха, меня и еще одного унтер-офицера по фамилии Сентдверди, то нас по требованию Мико и Салаи оставили при опергруппе Секерешей в качестве снабженцев.
Благодаря этому мы имели теперь ряд привилегий и преимуществ. К примеру, мы получили десятка два бланков для так называемых пропусков-«вездеходов» с печатью контрразведки и передали их нашим. Один из бланков сослужил добрую службу самому Мико, который вскоре вынужден был бежать, спасаясь от преследования гестапо или от нилашистского полевого суда, расстреливавшего на месте по одному лишь подозрению. Однако этот документ, вероятно, осложнил его судьбу после того, как он сдался в плен советским войскам, взявшим Будапешт. В этом я убедился на собственном опыте, хотя и несколько позже. Пропуск с печатью контрразведки был, разумеется, не самой лучшей рекомендацией в глазах советских офицеров. Но, пока шли бои, мы имели открытый доступ к продовольственным складам и другим пунктам снабжения и кормили вволю не только сотрудников Секереша, но и солдат-дезертиров, бежавших из гетто евреев, а также других скрывавшихся в подполье политических противников режима Салаши. Многих из них нам удалось спасти от расправы.
Однако эти пропуска обязывали нас время от времени появляться в резиденции Секерешей на улице Донати, где мы встречались со здоровенными, зверского вида парнями. В зеленых рубашках с закатанными рукавами, в высоких шнурованных ботинках они походили на мясников, и, глядя на них, я всякий раз испытывал чувство затаенного страха. Внешне наши отношения были самыми дружественными: ведь это мы снабжали их отборными винами, набивали их животы деликатесами. Однако я содрогался при одной только мысли о том, что они с нами сделают, если узнают, кто мы такие на самом деле. А поводов для провала каждый день находилось достаточно.
4 декабря были освобождены из военной тюрьмы на проспекте Маргит наши соратники и друзья, ранее арестованные на квартире у Тартшаи — Шандор Салаи, Дьюла Лопец, Иван Болдижар, Ласло Гараи и жена Тартшаи. Им помог оправдаться тоже наш человек, военный прокурор поручик Лорант Шомоци. Однако нилашистам все же удалось нанести удар по движению Сопротивления в столице. Связи между отдельными уцелевшими группами были нарушены. Мы делали, что могли, но сила была уже не на нашей стороне. Салаши со своими нилашистами взял верх.
Правда, мы продолжали вести подпольную работу, веря в то, что рано или поздно победим. И я убежден, мы боролись бы даже без надежды на успех, только ради того, чтобы после победы союзников перед верховным судом объединенных наций наша многострадальная отчизна предстала бы не только как послушный сателлит Гитлера, но и как нация, нашедшая в себе силы для борьбы против него.
Возможно, в условиях террора наш план открыть путь советским войскам в сердце столицы был слишком смел, но все же выполним. Интересы Будапешта и его жителей требовали этого все настойчивее.
В соответствии с этим планом Мико дал нам новое задание: собирать данные, необходимые для того, чтобы помешать гитлеровцам разрушить мосты через Дунай. Кроме этого он потребовал выявить и нанести на карту все противотанковые препятствия, нащупать наиболее слабые места в обороне города, превращенного по приказу Гитлера в крепость, а затем все сведения переправить советскому командованию.
Для выполнения этого задания мы располагали неплохими возможностями: наши бойскауты, снабженные теперь вместо удостоверений бригады Пронаи пропусками-«вездеходами» с печатью контрразведки, удостоверявшими, что подростки зачислены во вспомогательное подразделение безопасности, шныряли везде. Они крутились около мостов, возле спешно возводимых укреплений и дотов в предместьях города и на перекрестках. Однажды Золтан Рамотша сделал любопытное открытие: острая подковка на каблуке его сапога отлично перерезала немецкий телефонный провод. И теперь частенько подростки веселой стайкой окружали Золтана, заслоняя его от посторонних глаз, а он тем временем быстро делал свое дело.
Чертежи, зарисовки и карты между тем собирались ежедневно. Получая их, Мико был доволен. Не знаю, удалось ли ему передать их советскому командованию, но поручение было выполнено.
Одно из последних заданий я получил от Мико накануне рождества. Когда мы встретились, я увидел, как осунулось его продолговатое суровое лицо, только глаза лихорадочно блестели, выдавая неукротимость духа и неистощимую энергию. Изобретательность Мико в военном отношении была беспредельна. В его голове было полно планов, всегда конкретных, лишенных какой бы то ни было нереальности, а принятое решение он всегда доводил до конца.
— У меня есть для тебя одно дело. С твоими данными вполне выполнимое. Берешься?
— Разумеется. Говори.
— С севера русские подошли к самой окраине Будапешта. По последним сведениям, их части вот-вот займут Гед. Необходимо разведать силы гитлеровцев в этом районе. Нас интересует все: номера воинских частей, их укомплектованность, вооружение, узлы сопротивления…
Задача была не из легких, но «госпожа удача», столько раз приходившая мне на помощь до этого, не изменила и на этот раз. Благовидный повод для того, чтобы отправиться в Гед, нашелся. Один из моих бойскаутов, Эчи Кенцеи, два дня назад отправился навестить своих дедушку и бабушку, живших в Геде, и пропал. Мать мальчика была в отчаянии, и я, как руководитель бойскаутов, естественно, просто обязан был его разыскать.
Взяв с собой унтер-офицера интендантской службы Иштвана Маркоша, который отлично говорил по-немецки, я отправился в путь.
До железнодорожного моста в Уйпеште мы добрались без особых приключений, но затем обстановка резко изменилась — теперь через каждые сто метров патрули проверяли документы. К счастью, пропуск на бланке с печатью контрразведки ни у кого не вызвал сомнений, и мы беспрепятственно добрались до переднего края обороны. Более того, один из немецких полевых жандармов, сочувствуя «коллегам», подвез нас на мотоцикле и высадил близ передовой.
