Стиг Ларссон - Девушка, которая взрывала воздушные замки
Передав Сандберга одному из полицейских, Моника Фигуэрола двинулась дальше и в конце концов открыла последнюю дверь в самой глубине квартиры. Согласно полученным в бюро жилищного планирования чертежам, там находилась маленькая каморка с окном во двор. Застыв на пороге, Моника глядела на самое исхудавшее огородное пугало, какое ей когда-либо доводилось видеть. Она ни секунды не сомневалась, что перед ней смертельно больной человек.
— Фредрик Клинтон, вы арестованы за участие в убийствах, покушениях на убийства и целый ряд других преступлений, — сказала она. — Лежите, не шевелясь. Мы вызвали машину «скорой помощи», чтобы доставить вас на Кунгсхольмен.
Кристер Мальм расположился непосредственно против выхода на Артиллеригатан. В отличие от Хенри Кортеса, он со своей цифровой камерой «Никон» обращаться умел. Он использовал короткий телеобъектив, и снимки получились профессионального уровня.
Они запечатлели, как членов «Секции» одного за другим выводили из парадной и помещали в полицейские машины и как «скорая помощь» забирала Фредрика Клинтона. Последний даже взглянул в объектив камеры, и именно в этот миг Кристер нажал на кнопку. В глазах Клинтона читались тревога и отчаяние.
Позднее этот снимок получил премию как лучшая фотография года.
Глава
27
Пятница, 15 июля
В 12.30 судья Иверсен постучал по столу молотком и объявил, что судебное разбирательство возобновляется. Он не мог не отметить, что за столом Анники Джаннини внезапно появился третий человек — Хольгер Пальмгрен, сидящий в инвалидном кресле.
— Здравствуйте, Хольгер, — сказал судья Иверсен. — Давненько я не видел вас в зале суда.
— Добрый день, судья Иверсен. Некоторые дела столь сложны, что юниорам требуется некоторая помощь.
— Я думал, что вы прекратили адвокатскую практику.
— Я болел. Но адвокат Джаннини пригласила меня в качестве помощника по этому делу.
— Ясно.
Анника Джаннини откашлялась.
— Следует добавить, что Хольгер Пальмгрен многие годы представлял интересы Лисбет Саландер.
— Я не намерен заострять на этом вопросе внимание, — сказал судья Иверсен.
Он кивком показал Аннике Джаннини, что можно начинать. Она встала. Ей всегда не нравилась странная шведская привычка вести судебное разбирательство в неофициальном тоне, интимным кружком сидя у стола, словно это чуть ли не званый ужин. Она чувствовала себя гораздо более уверенно, если могла говорить стоя.
— Полагаю, мы можем начать с заключительных комментариев утреннего заседания. Господин Телеборьян, почему вы последовательно отвергаете все высказывания Лисбет Саландер?
— Потому что они, несомненно, далеки от истины, — ответил Петер Телеборьян.
Он чувствовал себя спокойно и расслабленно. Анника Джаннини кивнула и обратилась к судье Иверсену.
— Господин судья, Петер Телеборьян утверждает, что Лисбет Саландер лжет и фантазирует. Сейчас защита продемонстрирует, что каждое слово автобиографии Лисбет Саландер правда. Мы представим доказательства — в виде письменной документации, видеозаписей и свидетельских показаний. Мы дошли в данном судебном разбирательстве до того момента, когда прокурор изложил основные положения, на которых строится обвинение. Мы его выслушали и теперь знаем, что именно инкриминируют Лисбет Саландер.
У Анники Джаннини вдруг пересохло во рту, и она почувствовала, что у нее дрожат руки. Она сделала глубокий вдох и выпила глоток минеральной воды. Потом крепко взялась за спинку кресла руками, чтобы они не выдавали ее волнения.
— Из представления прокурора можно сделать вывод о том, что у него имеется много суждений, но очень мало доказательств. Он считает, что Лисбет Саландер стреляла в Карла Магнуса Лундина в Сталлархольме. Он утверждает, что она отправилась в Госсебергу с целью убить своего отца. Он полагает, что моя подзащитная страдает параноидальной шизофренией и является во всех отношениях психически больной. И такое предположение базируется у него на сведениях, полученных из одного-единственного источника, а именно от доктора Петера Телеборьяна.
Анника сделала паузу, перевела дух и постаралась говорить помедленнее.
— Доказательная база такова, что иск прокурора держится исключительно на мнениях Петера Телеборьяна. Если он прав, все прекрасно: тогда моей подзащитной необходимо квалифицированное психиатрическое лечение, которого они с прокурором для нее добиваются.
Пауза.
— Но если доктор Телеборьян ошибается, положение вещей сразу меняется. А если он к тому же лжет сознательно, то речь идет о том, что моя подзащитная тем самым подвергается правонарушениям — противозаконным действиям, продолжающимся уже многие годы.
Она обратилась к Экстрёму.
— В течение этого заседания мы докажем, что ваш свидетель ошибается и что вы как прокурор поддались на обман и купились на ложные выводы.
Петер Телеборьян насмешливо заулыбался, развел руками и пригласительно кивнул Аннике Джаннини. Та снова обратилась к судье Иверсену.
— Господин судья, я продемонстрирую, что так называемая судебно-психиатрическая экспертиза Петера Телеборьяна от начала до конца является блефом. Я покажу, что он намеренно лжет относительно Лисбет Саландер. Я продемонстрирую, что моя подзащитная подвергалась грубым правонарушениям. И докажу, что она столь же разумна, как любой другой из сидящих в этом зале.
— Простите, но… — начал Экстрём.
— Минутку. — Она подняла палец. — Я не мешала вам спокойно высказываться в течение двух дней. Теперь моя очередь.
Она вновь обратилась к судье Иверсену.
— Я не стала бы выдвигать перед лицом суда столь серьезных обвинений, не будь у меня веских доказательств.
— Пожалуйста, продолжайте, — сказал Иверсен. — Но я не желаю слушать неподкрепленных рассуждений о заговорах. Помните, что за высказанные в суде утверждения вас могут обвинить в посягательстве на честь и достоинство.
— Спасибо. Я буду об этом помнить.
Она обратилась к Телеборьяну, которого, похоже, по-прежнему веселила эта ситуация.
— Защита неоднократно просила дать ей возможность познакомиться с журналом Лисбет Саландер того времени, когда она в раннем подростковом возрасте находилась взаперти у вас в клинике Святого Стефана. Почему нам не предоставили этот журнал?
— Потому что, по решению суда, на него наложен гриф секретности. Решение было принято в порядке проявления заботы о Лисбет Саландер, но если вышестоящий суд отменит это решение, я, разумеется, предоставлю вам журнал.
— Спасибо. Сколько ночей в течение двух лет, проведенных в клинике Святого Стефана, она пролежала привязанной ремнями?
— Я с ходу точно сказать не могу.
— Она утверждает, что речь идет о трехстах восьмидесяти из семисот восьмидесяти шести суток, которые она провела в этой больнице.
— Я не могу сейчас точно указать количество дней, но это, конечно, преувеличение. Откуда взялась такая цифра?
— Из ее автобиографии.
— И вы полагаете, что она сейчас может точно вспомнить каждую ночь, проведенную в ремнях? Это же невозможно.
— Неужели? А сколько ночей помнится вам?
— Лисбет Саландер была очень агрессивной и склонной к насилию пациенткой, и ее, безусловно, приходилось в ряде случаев помещать в палату, свободную от раздражителей. Может, мне следует объяснить предназначение подобных палат…
— Спасибо, в этом нет необходимости. Теоретически в такой палате пациент не получает никаких чувственных впечатлений, способных вызвать беспокойство. Сколько суток тринадцатилетняя Лисбет Саландер пролежала в такой палате привязанной ремнями?
— Речь может идти… навскидку, где-то о тридцати случаях за все время ее пребывания в больнице.
— Тридцать. Это ведь лишь маленькая часть от трехсот восьмидесяти случаев, о которых она говорит.
— Безусловно.
— Меньше десяти процентов от указанной ею цифры.
— Да.
— А ее журнал мог бы дать нам более точные данные?
— Возможно.
— Отлично, — сказала Анника Джаннини, извлекая из портфеля солидную пачку бумаг. — Тогда я хотела бы передать суду копию журнала Лисбет Саландер из больницы Святого Стефана. Я подсчитала записи о пристегивании ремнями, и у меня получилась цифра триста восемьдесят один, то есть даже больше, чем утверждает моя подзащитная.
Глаза Петера Телеборьяна расширились.
— Остановитесь… эта информация засекречена. Откуда вы взяли журнал?
— Я его получила от одного журналиста из журнала «Миллениум». То есть этот документ больше не является тайной, он просто валяется у них в редакции. Мне, возможно, следует сказать, что выдержки из него публикуются в номере «Миллениума», который выходит сегодня. Поэтому я считаю, что суду тоже следует дать возможность на него взглянуть.
