Рэймонд Хоуки - Побочный эффект
Он уже почти решил, что даром теряет время, как вдруг среди яичной скорлупы, пакетиков из-под чая и рваных колготок наткнулся на конверт из Института профилактической медицины.
О чем, черт побери, сообщал ей Институт профилактической медицины? Он лихорадочно занялся поисками письма. Нашел один клочок, потом другой. Вскоре таких клочков набралось достаточно, чтобы Майкл мог получить ответ на свой вопрос: в письме подтверждалось, что прием, на который записалась Клэр, состоится… а дальше был указан день, когда он улетал в Ирландию.
Наконец-то все разъяснилось. Обследование показало, что она больна, может даже смертельно. (Первое, что пришло ему в голову, была почему-то болезнь Ходжкина.) Значит, она уехала, чтобы не быть ему в тягость.
Чувствуя себя виноватым за свои предположения, Майкл сгреб мусор обратно в контейнер и вымыл руки.
Разумеется, узнать, что выяснилось в институте, будет нелегко: с ним не захотят разговаривать, даже ее личный врач и тот, наверное, ничего не скажет. Попробовать стоит, если, конечно, он вспомнит фамилию ее врача.
Швырнув полотенце, он побежал в гостиную и стал быстро просматривать записную книжку Клэр.
Доктор Рейшауер? Нет, адрес не тот. У ее терапевта приемная где-то в районе Саут-Кенсингтона. Майкл продолжал листать странички, пока не наткнулся на то, что искал.
Он снял трубку и набрал номер. Частые гудки. Барабаня от нетерпения пальцами, он с минуту подождал, потом набрал номер снова. На этот раз ответил автоматический «секретарь». Вот и все. До завтрашнего утра, пожалуй, больше делать нечего.
Он полил цветы, отнес наверх чемоданы, разложил по местам вещи, опустил в ящик ее туалетного столика флакон духов Ива Сен-Лорана, которые купил ей в подарок, поставил будильник на 7.30 и, проглотив капсулу нембутала, лег спать.
Когда на следующее утро Фицпатрик после визита к врачу Клэр вернулся домой, квартира показалась ему еще более пустой, чем накануне. По дороге он заехал в один из супермаркетов на Кингс-роуд, накупил себе еды для долгого, ничем не занятого уик-энда, маячившего впереди, и, свалив всю провизию на кухонный стол, поставил на огонь чайник. В ожидании, пока чайник закипит, Майкл снова задумался над происшедшим — в свете того немногого, что ему удалось узнать.
Доктор — он был одним из группы врачей, которые совместно практиковали, сняв помещение возле станции метро на Саут-Кенсингтоне, — отнесся к нему с сочувствием.
«Думаю, что мисс Теннант не станет сердиться, если я открою вам, что по всем основным данным обследование подтвердило, как я и полагал, что она совершенно здорова».
Когда Фицпатрик спросил его, зачем ей понадобилось это обследование, доктор, пожав плечами, ответил:
«Может, она собиралась куда-нибудь уехать. Знаете, пациенты, решаясь на какую-то перемену в образе жизни, порой начинают беспокоиться о своем здоровье».
Засвистел чайник. Фицпатрик машинально выключил его, положил в чашку растворимый кофе и сахар, залил их кипятком.
В письме из института было сказано, что Клэр записалась на прием в конце июля. Поэтому, если доктор правильно угадал, она начала думать об отъезде по меньшей мере за две недели до этого. Если не раньше. Однако любопытно вот что: именно в первой половине июля между ними царили мир и согласие. Они ходили в театры и кино, побывали на нескольких выставках, а один из уик-эндов провели в полной идилии в коттедже на побережье Норфолка. И даже оставили двум агентам по продаже недвижимости свой адрес в надежде, что подвернется коттедж, который будет им по карману.
А не вызвано ли ее решение уехать тем, что они до сих пор не состоят в браке? Возможно, но едва ли. Они оба придерживались того мнения, что нет причин оформлять отношения до тех пор, пока не захочется иметь детей, а с этим она решила не торопиться по крайней мере еще года два.
Фицпатрик допил кофе, сполоснул чашку, прошел в гостиную и начал заводить часы.
Единственное, ему помнилось, на что она жаловалась — да и то в шутку, был его цинизм. Подобно большинству журналистов, особой застенчивостью он не отличался. Деликатным в журналистике нет места, соперников приходится расталкивать локтями. (Николас Томэйлин, один из легендарных героев Флит-стрит, сказал как-то, что для настоящего успеха журналисту нужно быть хитрым, словно крыса, внушать к себе доверие и уметь немного писать.) Фицпатрик, соглашаясь с этим определением, к вышеупомянутым качествам добавил бы еще ненасытное любопытство и умение не принимать все за чистую монету. Может, ее и вправду стала раздражать эта черта его характера? Возможно, но опять же едва ли. Ведь он никогда не позволял себе быть циничным по отношению к ней. И кроме того, хотя по натуре она была мягкой и кроткой, стоило вывести ее из себя, как она превращалась в настоящую Лиззи Борден.[8]
Поставив стрелки часов на четверть двенадцатого, он качнул маятник и снова принялся изучать ее письмо.
Подпись, несомненно, принадлежала Клэр, но мысли выражены как-то непривычно. И еще одно смущало его: обычно свои записки она печатала на машинке, только когда спешила, при этом она часто использовала те принятые у репортеров сокращения, к которым прибегал он в своей практике. А в этом письме все слова были написаны полностью.
Небольшой дефект в букве «е» нижнего регистра свидетельствовал о том, что письмо напечатано на ее собственной машинке. Но сама ли она печатала его?
Он вспомнил, что в начале года она оформляла настольное пособие для любителей гадать и на суперобложке воспроизвела отпечатки своих рук. Интересно, был ли уже пробный оттиск? Он принялся листать альбом с образцами. Да, был. Он вынул его и начал изучать. Хотя на рисунке руки были несколько меньше по размеру, чем ее руки в действительности, все кожные узоры были воспроизведены превосходно. Отлично. Теперь можно сравнить отпечатки пальцев на клавишах машинки с отпечатками на суперобложке.
Разыскав в ванной баночку с тальком, он собрал все, что могло ему понадобиться: клейкую ленту, увеличительное стекло и кисточку из собольего волоса. Высыпав немного талька на листок бумаги, он окунул в него кисточку и осторожно припудрил первую из клавиш на машинке. В лупу было видно, как тальк лег на следы, оставленные пальцем. Теперь следовало снять отпечаток и сравнить его с тем, что был на суперобложке. Майкл оторвал от клейкой ленты полоску в два дюйма, прижал ее клейкой стороной к той же клавише, а потом отнял. На свет было видно, что отпечаток получился почти идеальный. Зная, что Клэр работает на машинке только двумя пальцами, он сравнил отпечаток с оттиском ее указательного пальца левой руки на суперобложке. Они полностью совпали: на том и на другом отчетливо видна была сравнительно редко встречающаяся усеченная дуга.
Майкл понимал, что нет смысла повторять операцию на всех клавишах: даже при таком коротком письме многие клавиши приходится ударять снова и снова, и отпечатки безнадежно размазываются. И тогда он опять пробежал письмо глазами в поисках букв, которые были использованы только один раз. Таких оказалось три: х, ц, э. Теоретически на каждой из соответствующих этим буквам клавиш должен быть такой же отпечаток, какой ему уже удалось снять. Только сейчас он заметил, что буква, соответствующая первой клавише, отсутствует в письме.
Одну за другой он посыпал клавиши тальком, и, прижав к ним полоску клейкой ленты, снимал ее. Отпечатков не было.
Что это доказывает? Что Клэр, когда печатала, надела перчатки. В такую жару?
Он постучал кисточкой по зубам. А что, если на машинке печатал кто-то другой, пожелавший остаться неизвестным? И именно поэтому он надел перчатки…
Хотя мысль эта казалась нелепой и мелодраматичной, она не выходила у него из головы. Если кто-то, а не Клэр напечатал это письмо, значит, они ушли вместе. В таком случае, может, их видел кто-нибудь из соседей?
Он встал и принялся завязывать галстук. Если и из этого ничего не получится, он прекратит поиски.
Но на сей раз ему повезло: один из соседей видел, с кем выходила Клэр, и история, которую он поведал, убедила Фицпатрика, что ему следует как можно скорее встретиться с инспектором сыскной полиции Реджинальдом Этуеллом.
10
На следующий день ровно в половине третьего Фицпатрик был у Дворцовых ворот Кенсингтон-гарденс и, стараясь по возможности держаться в тени пожухлых из-за жары деревьев, направился по бурой от пыли траве прямо к Круглому пруду.
Фицпатрик познакомился с Реджинальдом Этуеллом пять лет назад, когда еще только начинал как репортер вест-лондонского еженедельника, а Этуелл был сержантом в сыскной полиции. Поначалу они симпатизировали друг другу, и только. А затем жену Этуелла поймали на краже в магазине. И, как порой бывает, в то утро в суде Аксбриджского участка, где слушалось ее дело, кроме Фицпатрика, никого из репортеров не было. Хорошо понимая, что подобная история не только получит огласку с помощью его собственного еженедельника, но и будет подхвачена другими газетами, Фицпатрик, в качестве одолжения Этуеллу, решил не показывать этот материал в редакции. Этуелл был глубоко тронут, и, хотя браку его было суждено просуществовать лишь год, они стали близкими друзьями.
