Рэймонд Хоуки - Побочный эффект
Через несколько минут Пирс вернулась, неся папку и тахистоскоп, который она поставила на столике перед кушеткой. Провод не доставал до ближайшей электрической розетки, но эту проблему они решили, пододвинув кушетку и столик. Пирс включила тахистоскоп и велела Клэр сесть перед ним. В центре экрана вспыхнула светящаяся точка.
— Вам будет легче смотреть, если я выключу одну-две лампы, — предложила Пирс, зайдя за кушетку, чтобы посмотреть на экран со стороны Клэр. — Не возражаете?
Клэр кивнула, и Пирс, выйдя из-за кушетки, уселась с ней рядом, положив на колени папку и опустив свою сумку на пол.
— Отлично! Итак, прежде всего мне хотелось бы, — продолжала Пирс, — чтобы вы как можно больше расслабились. Ложитесь, да, да, ложитесь и забудьте обо всем. Смотрите на экран и ни о чем не думайте — это главное! Нельзя ничего делать, нельзя говорить, пока смотрите на экран. Ни о чем не думайте и смотрите на экран. Вы почувствуете, что вас клонит ко сну, но это совершенно не имеет значения. По правде говоря, было бы даже лучше, если бы вы заснули… Поэтому ни о чем не думайте и смотрите на экран. Ни о чем не думайте и смотрите на экран. Вот и все. Ни о чем не думайте и смотрите на экран.
Клэр, не сводя глаз с замершей на экране светящейся точки, ощутила, как по ее телу разливается тепло, ей захотелось спать. Так захотелось, что глаза у нее сами закрылись. Хотя где-то в глубине сознания она понимала, что пятнышко света на экране не изменилось, оно, казалось, росло. И по мере того, как оно росло, голос женщины становился все тише и тише. Вот и вся комната потонула в свете. Вскоре Клэр уже окончательно была не в силах держать глаза открытыми, а когда закрыла их, то почувствовала, что какая-то жизненно важная часть ее уплывает в бесконечное пространство.
Еще несколько минут Пирс повторяла:
— Ни о чем не думайте и смотрите на экран. — А затем голосом, который становился все глуше и монотоннее, продолжала: — Я хочу, чтобы вы внимательно выслушали все, что я сейчас скажу: глаза у вас закрыты… вам хорошо и приятно… вы вникаете лишь в смысл моих слов… у вас отяжелели руки и ноги, но вам хорошо и приятно… вы погружаетесь во тьму и, чем глубже погружаетесь, тем лучше себя чувствуете… вы дышите размеренно и глубоко, размеренно и глубоко… и вы глубоко и крепко засыпаете… засыпаете глубоким, крепким сном. Я буду считать до десяти, а вы заснете крепким-крепким сном.
Медленно Пирс принялась считать, а когда кончила, тихонько взяла Клэр за руку, подняла на уровень ее лица и отпустила. Рука упала, как у тряпичной куклы. Клэр была в состоянии глубокого гипноза.
8
Хотя Клэр была не в силах открыть глаза, сладковато-тошнотворный запах хлорки подсказал ей, что она в больнице. А это могло означать только одно: она пришла проведать маму. Тогда почему же она считала, что мама умерла? Должно быть, ей это приснилось, решила она. И сразу испытала облегчение. Теперь нужно только открыть глаза, и все будет в порядке.
«Тебе пора, родная, — сказала мама. — Здесь оставаться небезопасно…»
Клэр улыбнулась. Сколько ей помнилось, в их семье всегда подшучивали над мамиными страхами перед микробами. Поэтому неудивительно, что начиненная микробами атмосфера больницы казалась ей крайне опасной.
Клэр наклонилась поцеловать мать на прощанье и почувствовала под руками железное изголовье кровати и накрахмаленные простыни.
«Хорошо, мамочка. Но завтра я опять приду в это же время».
Она попыталась встать и обнаружила, что не только не может открыть глаз, но и не в состоянии двигать ногами. Она помедлила секунду, снова попробовала подняться, но ничего не получилось.
И вдруг она поняла: это она лежит в постели у себя дома.
Надо встать, решила она. Хуже нет, чем лежать, когда тебя терзают такие странные, тревожные сны. И пить хочется, ужасно хочется пить.
Убедив себя, что окончательно проснулась, Клэр попыталась встать с постели. И не смогла пошевелиться.
Кляня все на свете, она предприняла более решительную попытку. Но едва приподнялась на локте, как почувствовала, что кто-то решительно толкнул ее обратно.
— Лежите спокойно, — словно из глубокой пещеры эхом донесся до нее женский голос. — Лежите спокойно, и все будет в порядке.
Страх заставил Клэр открыть глаза. Перед ней, набегая друг на друга, плыло несколько темнокожих лиц. Губы двигались одновременно.
— Вы в больнице, — прогудело над ухом. — С вами произошел несчастный случай.
Клэр провела языком по пересохшим губам.
— Несчастный случай?
Лица начали медленно сливаться в одно.
— Боюсь, что да, милочка. Вы упали с лестницы у себя в квартире. У вас перелом ноги и тяжелое сотрясение мозга.
Клэр подняла голову. Хотя все вокруг по-прежнему было не в фокусе, она различила, что левая нога у нее покоится в какой-то люльке, которая с помощью сложной системы из проволоки и блоков прикреплена к перекладине над кроватью.
Она уронила голову на подушку и закрыла глаза, стараясь сообразить, что произошло. Она помнила, как вернулась домой, как позвонили в дверь. Тогда, что ли, она упала? Не может быть. Когда раздался звонок, она была не наверху, а внизу и собиралась варить кофе. Но вот после этого звонка она, сколько ни старалась, ничего не могла вспомнить. Звонок — и все, пустота. Так ли? Хотя это представлялось ей абсурдом, тем не менее она почему-то видела, как складывает вещи, как ее везут в аэропорт и сажают в самолет. Летели они вроде долго, а потом еще куда-то плыли, и играл оркестр…
Наверное, вспомнился сон, решила она. Ее везли в карете «скорой помощи» — возможно, потому и приснилось путешествие.
С большим трудом ей удалось спросить у сиделки, в какой она больнице.
— В больнице святого Стефана, — ответила та. — На Фулэм-роуд.
Узнав, что она рядом с домом, Клэр с облегчением закрыла глаза и снова забылась сном, полным видений, более реальных, чем сама реальность.
Клэр утратила всякое чувство времени, и все последующие дни, недели, а может, и месяцы пребывала словно в тумане — она лишь смутно сознавала, что ее моют, кормят и дают глотать несметное множество таблеток. Иногда над ней склонялись какие-то люди, разглядывали ее, говорили, что она поправляется, обещали, что очень скоро ей разрешат принимать посетителей, смотреть телевизор и читать газеты.
Несколько раз ей удавалось собраться с мыслями и пожаловаться на отсутствие памяти и утрату ориентации, на что ей возразили, что это как раз и есть симптомы сотрясения мозга. Старайтесь как можно больше спать, принимайте лекарство, и все будет в порядке, уверяли ее.
Подозрение, что утрата ориентации вызывается таблетками, возникло не сразу. Хотя, казалось, прошли недели, прежде чем она собралась с силами, тем не менее она все-таки решила подвергнуть себя проверке. Вместо того чтобы покорно проглотить очередную порцию таблеток, она запихала их под язык, а затем, притворившись, будто захлебнулась водой, которой запивала таблетки, выплюнула их в бумажную салфетку и спрятала под подушку.
Она легла и, прикрыв глаза, стала ждать, что будет дальше.
Сначала все было по-прежнему. Тела своего она не чувствовала и плавала где-то во вселенной — в той вселенной, где время шло иначе, чем в остальном мире, и где дважды два не равнялось четырем.
Но вдруг она заметила, что у нее снова появилось тело.
В голове прояснилось, она впервые как следует разглядела свою палату — небольшую, белую, освещенную лампами дневного света. Помимо кровати, в комнате был шкафчик, штатив с капельницей и два складных стула. На противоположной стене висела старинная на вид литография с изображением здания парламента, а окна были зашторены темно-синей тканью. Хотя, как ей сказали, она лежит в частной лечебнице при больнице св. Стефана, в палате почему-то не было ни телевизора, ни радио, ни телефона, ни зеркала, ни часов. Не было и лампы возле кровати. И что самое удивительное — не было цветов. Даже если Майклу не разрешалось ее навещать, цветы он бы прислал — в этом она не сомневалась.
И вдруг ее осенила страшная мысль: она не упала с лестницы, а попала в автомобильную аварию, в которой погиб Майкл. Вот почему он не приходит и не присылает цветов. Он умер, а ей решили не говорить об этом, пока она не поправится.
Нет, все это чушь. Ведь если не Майкл поместил ее в эту частную лечебницу, тогда кто? И если они попали в аварию, то почему же она почти не пострадала? Ничего не понимая, Клэр сбросила с себя простыню и приподняла подол белой сорочки. Нигде ни синяка, ни царапины. Она изогнулась, стараясь увидеть себя со спины. Тоже ничего.
А если сломана нога, вдруг подумалось ей, то где же гипс?
Она осторожно вытащила ногу из люльки и принялась ее ощупывать. Никакого перелома.
Может, она так долго пролежала в больнице, что кость уже срослась? Но в таком случае почему нога до сих пор на подвеске?
