Энди Оукс - Глаз дракона
Если человек при должности, даже его собаки и куры живут как в раю.
Пиао никогда раньше в такой машине не ездил. Должностью не вышел. На роль курицы или собаки тоже не годился. Он бы не стал лаять или кукарекать по чужой указке даже под дулом пистолета.
Полированное розовое дерево, туго натянутая поскрипывающая кожа, кружевные чехлы на сиденьях, тяжелые коричневые шторы на окнах… В детстве он мечтал укрыться в мрачном, похожем на гроб, вместительном нутре Красного Флага. Позже очарования мечты поубавилось, он увидел в тупоносой помеси Мерседеса и Кадиллака то, чем она и являлась: нахальную полукровку, хозяина дороги. Перед Красным Флагом расступаются все — машины, велосипеды. Можно ехать на красный свет. Красному Флагу дарована привилегия никогда не тормозить резко… ведь можно встряхнуть, или даже повредить функционера, а этого никак нельзя — даже ценой смерти прохожего.
С возрастом он разлюбил Флаги. Он не мог забыть, как светилось лицо жены сквозь штору, пока машина увозила ее всё дальше. Встречный транспорт исчезал в темноте обочин… чтобы не мешать красть его женщину. Вот она глядит поверх руки, грузно накрывшей ей плечи. Исчерченные морщинами пальцы, тяжелые от колец, мешающие видеть… а сейчас перед ним Пекин и там холодная постель одинокого человека. А дождь всё слизывает с лица слезы, солёные, намешанные с выхлопом дизеля.
Как только они вылетают на Гуайхай Лу под проблески красного и приветственные взмахи полицейского, старший следователь снова раздвигает шторы. Янтарная долька солнца сквозь стекло греет ему щёку, тёплая, как дыхание засыпающих любовников. Ехать бы так и ехать… тихо, мягко, безупречно. Может, стоит научиться кукарекать или лаять, думает он, посмеиваясь над собой. Рассеянно касается кожи сиденья… мягкая, гладкая. Вспоминается молочная нежность её бедер.
— Первый раз в Красном Флаге, да, товарищ старший следователь?
Вот болтун за рулем нужен ему, как зубная боль.
— Да. Откуда знаешь?
— Понимаете… Мне тоже нужно все подмечать. Вы не смотрите, что на мне шоферская форма. Я всегда говорю, главное, каков человек внутри. Глядите, когда человек впервые садится в такую машину — он первым делом поднимает шторы. Ну, я думаю, чтобы все их видели. Какой прок ехать в Красном Флаге, и чтобы никто об этом не узнал? Понимаете, о чем я?
Пиао тупо кивает, как игрушечная собачка у лобового стекла.
— Но главное — это сиденья… Кожа выдает всех с головой. Новички, они всегда кожу гладят. Можно подумать, это бедро какой-нибудь пышечки, так они наглаживают. Так что кожа выдаёт их с головой…
Пиао тихо убирает руку с сиденья.
— …Машина что надо, русский ЗИЛ обходит играючи. Вот уж какие инженеры русские, но машина — это же не только механика. Ещё стиль, форма, материалы. Вы дерево пощупайте. В первый раз кто оказывается здесь, все так делают. Сами увидите — нежное, как щёчка вашей жены. Тоже способ новичков распознать. Давайте, трогайте. Лучшая древесина, какую только можно найти в Китае.
Пиао кажется, что он просто обязан коснуться лакированной поверхности. Гладкая, как пластик. Водитель просто сияет от счастья.
— Чья это машина? — как бы между прочим спрашивает Пиао. Шофер суровеет, взгляд деловито снует с зеркала на дорогу, улыбка стирается, как будто ее отключили. Штатное лицо партийного водителя, знающего правильные ответы.
— Лимузин является собственностью государства. Этот принадлежит автопарку Даньвэй Министерства госбезопасности.
Пиао выдает фальшивый хохоток, внимательно глядя в зеркало заднего вида.
— Правильно говоришь, товарищ. Чувствуется большой опыт. Вижу, ты истинный нэй-хан. Нужно быть настоящим дипломатом, чтобы возить высокопоставленных лиц. Думаю, тебе давно пора сидеть сзади, поглаживая бедра пышечки.
Глаза в зеркале щурятся от смеха.
— Никогда не слышал более правильных слов, уважаемый. На этой работе даже отливать приходится в коробку с салфетками. Сдаётся мне, вы знаете, каково это.
— Да, товарищ, знаю… — сочувственно говорит Пиао, наклоняясь к нему, — мне, как и тебе, всю дорогу приходится красиво укладывать слова. Слушай, так чья все-таки это машина? Разве это секрет?
— В этой стране, уважаемый, никогда не знаешь, где начинается нэй-бу. Гриф «секретно» стоит на всём, что движется, и на всём, что давно перестало двигаться. У нас прогнозы погоды — и то государственная тайна.
— Это точно, товарищ, истинная правда. — Пиао согласно кивает. — Может, Партия так заботится о нас, бедных крестьянах? Вдруг мы дойдем до конца радуги, откопаем горшок золота и увидим, что они давно всё потратили?
Шофер смеется и жмёт на сигнал, и словно труба архангела сметает велосипедистов с дороги на пыльные обочины, в ртутном блеске спиц и гневных глаз, в безумном усилии удержать руль.
— Да, ваша правда. Все себе захапали. Флаги, даже, мать её, погоду…
Задумывается, прежде чем продолжить. Давит на газ, надеясь проскочить в брешь на перекрестке с Чжуншан Лу.
— Да пошли они… конечно, машина принадлежит конкретным людям, и толку скрывать, чьи жёны в этой машине ездят по магазинам и чей ребенок обоссал заднее сиденье? Этот Флаг возит твоего босса, Липинга. Вообще-то он рылом не вышел в такой машине кататься. Это всё его кузен, он министр госбезопасности… сам Кан Чжу.
Хотя Пиао предполагал что-то подобное, но имя всё равно ударом приклада бросает его на спинку сиденья. Спокойно, следи за лицом, ты сможешь… но перед глазами мелькают образы прошлого, словно смазанные кадры старого кино. Ее лицо… уменьшается, тает. Лимузин, чёрным мазком по блеску улицы скользнувший в ночь, туда, откуда возник. Рука, обнявшая плечи, словно она всегда принадлежала ему… а Пиао — никогда. За секунду до того, как Красный Флаг растворился вдали, поднялась шторка, и оттуда на Пиао посмотрело лицо. Точёная улыбка. Волосы зализаны назад, украшают голову тугой чёрной шапочкой. Чёрные колодцы глаз. Кан Чжу… министр Кан Чжу. Штора упала, и лимузин каплей чернил растёкся в ночи.
Заговорить не получается — из горла раздаются только хрипы. В окне отражение — окоченевшая улыбка идиота на ступеньках психушки, откуда его только что выпустили. Кан, твое лицо… белое и жирное. Только жрущий молоко и мясо начальник может отрастить такую харю — такую белую и невъебенно жирную.
— Нэмма бай… нэмма пан.
Водитель косится на него поверх красно-золотого погона, уловив слова, выдавленные из сжатых губ.
— Вы знакомы с министром Чжу?
Тревожная складка расползается по лбу водителя.
— Знаю, да…
За окном начинается дождь, косые копья дробят пространство на параллельные миры.
— Ты не беспокойся. У нас с министром, что называется, шапочное знакомство. Я стоял себе на обочине под проливным дождём, а он проезжал мимо в лимузине с моей сукой женой.
Водитель открывает рот для вопроса, но Пиао жестом загоняет его обратно.
— …не спрашивай. Это долгая история и вообще государственная тайна.
В наступившей тишине отчетливо слышен свист раздвигаемого воздуха, когда они пролетают мимо старого седана Шанхай, ковыляющего под дождем, как паккард 50-х годов. Потом водитель снова открывает рот.
— Что ж, думаю, вряд ли вы как следователь БОБ много знаете о Красных Флагах?
Он давит на педаль газа. Взгляд — на дорогу, сжатый рот — как шрам на лице. До конца пути он молчит, и только когда Пиао уже вышел из машины, он произносит последнее, единственное слово…
— Ублюдок.
Чжао-дай-со, гостевая дача Шефа Липинга, расположена на расстоянии броска камня от озера Тайху. Только связка рыбацких лодок, да зеленоватое, в жёлтых бликах, отражение убегающих вдаль плодородных равнин нарушают гладь озера.
Пиао стоит, разглаживая форму и наблюдая за девушками, которые хохочут и плещут друг в друга водой, собирая водяные каштаны — они плавают по озеру в просмоленных бочках. Ни звука, только их смех. Там дальше, за озером, начинаются холмы северо-западных земель. Округлые пригорки, тёплая, щедрая земля. И только когда стремительные темные глаза замечают Пиао, и начинаются подначивания, он уходит под их слова:
— Товарищ полицейский, идите к нам синеглазых детишек делать!
Ничто не указывает на то, что это резиденция Липинга. На ней не написано ни имени, ни номера или адреса. Официального телефонного номера тоже нет. И стоит она на безымянной дороге. Просто безымянный район озера Тайху. И на картах его нет. Пиао жмет кнопку звонка. Видел он такое и раньше. Бейдайхэ, Хуан Шань, Западное озеро… по всем знаменитым курортам страны цветут эти диковинные цветы — резиденции политической элиты. В стране, где всё — государственная тайна, о дачах только шепчутся. Тэ-цюань, особая привилегия высших руководящих кадров, ревностно ими охраняется. Те, у кого есть дачи, говорят о них только с равными по силе и влиянию. Упоминание о дачах непосвященными сурово осуждается. На это смотрят как на… красные глаза под белыми бровями. Да, на ошибку… Очень грубую и очень большую ошибку.
