Сергей Норка - Инквизитор
— Ах, слуги дьявола, слуги дьявола. — Сокрушенно покачал я головой и лицемерно перекрестился. — Все-то у вас измеряется в долларах. О душе не думаете. Не нужны мне никакие номера счетов, которые, как я уверен, хранятся у вас в каком-нибудь потаенном месте. Мне нужно, чтобы вы сказали, на кого конкретно работали, и где эти люди сейчас находятся.
— Я хотел бы знать, — упрямо повторил Стрельбицкий, — на что я могу рассчитывать, в случае… чистосердечного признания.
Я захохотал:
— Вы не перед следователем, дражайший. Но я могу обещать вам жизнь.
— И вечная слепота?
— Нет, вечное покаяние. Давайте договоримся так. Вы отвечаете на мои вопросы, и я оставляю вас здесь, где вы под руководством наших итальянских братьев будете постом и молитвой пять лет спасать свою душу. Через пять лет можете вернуться в Россию и продолжить покаяние в лоне православной церкви.
— А если я откажусь?
— Тогда мы вас вывезем в Москву, где вы предстанете перед судом.
— Военного трибунала? — спросил он, и в его голосе прозвучала надежда.
— Нет. Перед судом нашего тайного трибунала. Не буду скрывать, у нас имеется полный набор пыточных инструментов средневековой инквизиции, нашей предшественницы. Сначала вас слегка обжарят на раскаленной решетке. Потом поднимут на дыбу, и наши заплечных дел мастера поработают над вашей спинкой. — Говоря все это, я делал свой голос все более и более ласковым, а взор все более и более кротким. Получалось, видимо, неплохо. Если пять минут назад Стрельбицкий был белого цвета, то сейчас его красивая, породистая физиономия приняла зеленоватый оттенок. — Затем вам, извините, в зад засунут воронку и…
— Зальют кипящее масло? — он пробовал шутить.
— Нет. Посадят на сосуд, в котором находится змея, у которой удалены ядовитые зубы. А затем сосуд станут нагревать.
— Достаточно, — Стрельбицкий поднял руку, как бы защищаясь.
— Не беспокойтесь. Все будет под наблюдением врачей. Так что умереть вам не дадут, — заверил я его.
Внезапно он вскочил с лежака и кинулся к двери. Быстрым движением распахнул ее и остановился, как вкопанный. Ласково улыбаясь (как я велел) при свете факелов, перед дверью стояли три рекса. Стрельбицкий молча вернулся на лежак. Он так стремительно закрыл дверь, что пламя свечи начало исполнять какой-то шаманский танец.
— Это не палачи, — любезно сообщил я ему. — Это всего-навсего комиссары Святой Инквизиции Российской.
— Никогда не думал, что святая инквизиция имеет свой спецназ, — проворчал он. — Спрашивайте.
— Я задам вам только один вопрос. Кто входит в Политбюро и где эти люди сейчас находятся?
— Я знаю только одного члена. Своего куратора.
Я не сомневался, что он говорит правду. Ну что ж. Ограничимся одним.
— Кто он?
— Халин Владимир Петрович, бывший заведующий международным отделом ЦК КПСС. Проживает в Вене.
— Адрес?
— У него собственный особняк на Кестнер-штрассе, 22.
— Особняк охраняется?
— Разумеется. Пять охранников. Все бывшие офицеры КГБ.
— Ну что ж, — сказал я, поднимаясь со стула. Оставайтесь здесь. Может быть, мы сократим срок вашего покаяния. Во всяком случае, я настоятельно рекомендую вам воспользоваться гостеприимством этой святой обители. До встречи.
Через несколько минут мы уже были в келье настоятеля.
— Брат мой, — сказал я ему, — мы оставляем в вашем монастыре этого слугу Вельзевула. Я пришлю за ним, когда придет время.
— Но мы не имеем права задерживать его, если он захочет уйти.
— Он не уйдет. А если и уйдет, то идти ему теперь некуда. Спасибо вам. Прощайте.
У нас ушло несколько дней на получение австрийской визы, которую нам помогли оформить компаньоны Николаева. И вскоре я в сопровождении верных рексов спускался с трапа самолета в венском аэропорту. Мы остановились в отеле «Мариотт», неподалеку от особняка «товарища» Халина, и несколько дней провели на Кестнер-штрассе, наблюдая за приземистым двухэтажным особняком, окруженным высокой чугунной оградой, за которой был виден прелестный садик, где каждый день работал садовник, а на лавке возле фонтана постоянно сидел какой-нибудь здоровяк в сером костюме. Иногда в садик выходила молодая тяжеловесная (килограммов под девяносто) фрейлейн в белом крахмальном переднике, видимо горничная.
«ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ ГИЛЬМАН СПРАШИВАЕТ ДИРЕКТОРА ЦРУ ДЕЙЧА: „ИМЕЕТСЯ ЛИ У ВАШЕГО ВЕДОМСТВА ИНФОРМАЦИЯ О СВЯЗЯХ МЕЖДУ БЫВШИМИ И НЫНЕШНИМИ ДЕПУТАТАМИ ДУМЫ И ДРУГИМИ РОССИЙСКИМИ ПОЛИТИЧЕСКИМИ ЛИДЕРАМИ С КРИМИНАЛЬНЫМИ КАРТЕЛЯМИ И ПРЕСТУПНЫМИ ГРУППИРОВКАМИ?“ „ИМЕЕТСЯ, - ЧЕТКО ОТВЕЧАЕТ ДЕЙЧ. — ТАКИЕ СВЯЗИ СУЩЕСТВУЮТ, И МЫ БУДЕМ СЧАСТЛИВЫ ПРЕДСТАВИТЬ ИНФОРМАЦИЮ О НИХ УВАЖАЕМОМУ КОМИТЕТУ“».
Из протокола заседания Конгресса США.
«Известия», 5 апреля 1997 г.
Так прошла неделя. Халин, судя по всему, из дома не выходил, а к нему приезжали только маленькие продуктовые пикапы. «Здоровяки» так же редко покидали особняк и только по двое. С каждым днем Богданов становился все мрачнее и мрачнее.
В тот вечер мы сидели в ресторане отеля и молча ужинали при свечах. Наконец, Богданов сказал:
— Дело гиблое, шеф. Это не институт. И нас только трое (меня он упорно не хотел считать активным штыком). И оружия нет. А главное, мы в чужой стране.
— Не психуй, спецназ, — холодно сказал я. — Если не видишь перспектив, уезжай. А я не уеду, пока этот выблядок жив.
— Ты, шеф, хочешь и сисю, и писю одной рукой обнять. Так не бывает. Особнячок не маленький, а мы не знаем даже, какой он внутри, и где этот друг там находится. В каких комнатах обитает.
Заговорил один из рексов, который свободно владел немецким и служил нам переводчиком:
— А что, если попробовать подлезть к горничной? Через нее можно было бы многое узнать.
Я посмотрел на него. Парень хоть куда. Высокий, стройный, сероглазый и светловолосый. Такие экземпляры водятся только в Германии и в Рязани. Я представил этого красавца на улице рядом с «австрийской телкой», как мысленно окрестил горничную Халина, и расхохотался.
— А что? — оживился Богданов. — Можно попробовать.
Фрейлейн приходила на работу в шесть тридцать утра, а уходила в восемь вечера. На следующий день в семь тридцать мы уже заняли диспозицию метрах в тридцати от особняка. В восемь ноль пять калитка с аляповатой баронской короной и девизом, выбитым на щите готическим шрифтом (бедный барон, знал бы он, что в его родовом гнезде будет проживать крупнейший деятель международного коммунистического движения и бывший завотдела ЦК КПСС), отворилась, и фрейлейн грациозно понесла свои девяносто килограммов по Кестнер-штрассе. Папик (такое прозвище имел находчивый реке) подмигнул нам и с видом ястреба, после длительного голодания заметившего в траве упитанную перепелку, ринулся за ней.
— Интересно, — сказал я, — клюнет австрийская телка на русского бычка?
— Не сомневайся, — усмехнулся Богданов, — она будет иметь дело со знатоком данного вопроса. Он стал мужчиной в тринадцать лет и с тех пор не переставал им быть ни на минуту.
— Как вернемся, выдашь ему дополнительную премию за габариты фрейлейн, — распорядился я.
— Баловство, — хмыкнул командир, — его только спусти с цепи, он здесь в Вене искоренит девственность, как безграмотность. Ладно. Пошли пивка хлопнем.
Папик пришел в гостиницу только в двенадцать ночи. Мы не спали и, как только дверь в его номере хлопнула, направились к нему.
Папик стоял возле минибара и жадно поглощал его содержимое. Вперемешку — шоколад, соленые орешки для пива, конфеты и вафли.
— Ну что? — спросил я.
Он сделал ладонью успокоительный жест.
— Как провел спецоперацию? Информацию добыл? — спросил Богданов. — И вообще, когда в Австрии демографический бум ожидается?
— Не все сразу, — сказал Папик, открывая банку с пивом. — Сегодня только установил тесные деловые отношения. А из информации только то, что ее зовут Магда. Магдалена.
— А что ж ты делал почти четыре часа?
— Устанавливал отношения, а потом беседовал о Моцарте. Кстати, она уже неплохо говорит по-русски. В воскресенье едем за город.
Прошла еще неделя. Папик исправно получал от Богданова шиллинги и убывал «на дело». Наконец, он сообщил, что завтра Магда освобождается раньше, потому что ее хозяин ужинает в ресторане.
В шесть вечера мы подъехали к особняку, и, когда Богданов уже начал тормозить, из знакомого садика выехал черный «мерседес», в котором помимо водителя сидели еще двое. Один на переднем сидении, а второй сзади. Богданов вел «мерс» профессионально, то отставая, то обгоняя, то прячась за идущие в одном ряду с нами автомобили.
Когда «мерс» подъехал к ресторану, мы увидели, что у входа Халина ждали еще двое. Один из них открыл заднюю дверцу, и человек в темном костюме вылез. Так вот ты какой, Халин. Затем все четверо (водитель остался в машине) прошли в ресторан.
