Патрик Александер - Смерть раненого зверя с тонкой кожей
– Боюсь, это секретная информация.
– Я так и думал.
– Мы также знаем, что он уже в Лондоне. Его сейчас разыскивают полиция и Особый отдел.
Нжала встал, давая понять, что беседа окончена.
– Что ж, спасибо за предупреждение, мистер Смит, впрочем, я полагаю, вы и джентльмены из Особого отдела профессионально обеспечите мне необходимую защиту.
– Безусловно, мы постараемся, – сказал Смит, – но, боюсь, не здесь.
– Простите?
– Этот отель. Не самое безопасное место. Слишком много входов, слишком много входящих и выходящих людей. С точки зрения безопасности, это совершенно неподходящее место.
– Мистер Смит, если вы полагаете, что я соглашусь запереть себя в посольстве и жить, как священник, давший обет безбрачия...
– Нет, сэр, совсем нет. У нас есть прекрасное место в деревне...
– Деревне?!!
Он повернулся к Артуру, который только что вернулся в комнату, пинками разбудив сонную и протестующую Эрминтруду и организовав для нее завтрак.
– Он хочет послать нас в деревню, Артур, потому что считает, что какой-то псих пытается нас убить. Этот. Помнишь его?
Он указал на фотографию Эббота.
Артур кивнул.
– Английский шпион.
Нжала повернулся к Смиту спиной.
– Я не выношу английскую деревню. Старые поместья. Эти продуваемые всеми ветрами дома, полные немыслимых людей, каждый второй из которых оказывается сыном приходского священника. И эти женщины с лошадиными лицами...
– Но это всего в часе езды отсюда, сэр, – сказал Смит почти в отчаянии. – И вы можете пригласить с собой своих друзей. Кого угодно.
– Он имеет в виду девушек, Артур.
– В сущности, кроме ночных клубов...
– Нет, мистер Смит. Единственным местом, которое мне здесь нравилось, был Оксфорд, но я тогда был значительно моложе. Итон был адом – населенным букмекерскими сынками. Я люблю Лондон, я счастлив в Лондоне, я остаюсь в Лондоне.
– Но, Ваше Превосходительство...
– И никакой псих не выгонит меня отсюда.
– Мы не уверены в том, что он сумасшедший, – Смит не знал, что сказать.
– Нет? После двух лет в одной из моих тюрем он далек от того, чтобы считаться нормальным. Это я вам лично гарантирую.
Смит попробовал что-то сказать, но остановился. Он только что заметил Эрминтруду, стоящую в проеме двери, ведущей в спальню, сонную и совершенно голую.
Что, черт побери, ему следовало делать? Как, согласно дипломатическому протоколу, следует вести себя, когда встречаешь голую проститутку, любовницу главы государства, приехавшего с официальным визитом? Он чувствовал, что это должно быть где-то установлено. Следует ли сделать вид, что он ее не заметил, будто бы ее нет? Или, может, сказать что-нибудь, на французском, конечно, на языке дипломатии (Enchante, madame, de faire votre connaissance)? В любом случае, он чувствовал, что в присутствии леди, обнаженной или нет, следует как минимум встать. Он встал и чопорно ей поклонился. Это не могло быть ошибкой.
Нжала и Артур, с некоторым удивлением наблюдавшие за Смитом, одновременно обернулись и увидели Эрминтруду.
– Эрминтруда, зайка моя, – сказал Нжала, – что ты тут делаешь?
– Прости, – пробормотала она, – не знала, что ты не один. – Она попыталась подавить зевок, но не сильно в этом преуспела.
– Выведи ее отсюда, Артур. И на этот раз сделай так, чтобы она больше вообще не появлялась.
Артур взял ее за руку, пробормотал что-то подбадривающее, и она пошла за ним, как ребенок во сне.
Смит, и так отличавшийся немалым ростом, рядом с сидящим и все еще смотрящим на него Нжала чувствовал себя еще выше и почему-то даже смешным. Он резко сел.
– Во всяком случае, – как ни в чем не бывало продолжил Нжала, – отель битком набит полицейскими, и я действительно не понимаю, как я могу быть в большей безопасности в каком-то полуразвалившемся доме у черта на куличках.
– Ну, для начала, мы смогли бы совершенно его изолировать.
– Как раз то, чего я боялся.
– Дня вашей же безопасности, разумеется. И это действительно необходимо...
– Прошу прощения, мистер Смит, нет, нет и еще раз нет. Если вы хотите охранять меня, охраняйте здесь. В дорогом старом грязном Лондоне.
* * *Этим утром Эббот тоже встал рано и первым делом убедился в том, что квартира все еще под наблюдением, хотя сменились и сами наблюдатели, и их машины (дневная смена, предположил он). Он считал, что через пару дней слежка прекратится, или, во всяком случае, будет не такой интенсивной, что позволит ему сделать свой первый шаг без значительных затруднений.
Он составил короткий список лучших отелей Лондона и нашел их телефонные номера, затем позавтракал с Джоан, вежливо слушая ее поразительно непоследовательную болтовню про служебные отношения, корпоративные романы (она работала в экспертно-статистическом отделе огромной страховой компании), растущие цены, полпенни там, пенни здесь, так что сначала незаметно, а потом, о Боже мой...
Эббот отключил голову и просто сидел, не воспринимая то, что говорилось вокруг. Эту привычку он приобрел за годы жизни в браке, и она легко вернулась к нему здесь и сейчас.
Она говорила и говорила, нервно стараясь заполнить паузы, которые ненавидела и которых попросту боялась. Ей казалось, что тишина – это черная пустота, в которой отношения погибают от нехватки слов. Конечно, она понимала, что большинство отношений, наоборот, погибают от переизбытка слов, но, подобно многим людям, не давала фактам разрушить вполне утешительную иллюзию.
Он заметил, что Джоан тщательно причесалась, накрасилась и надела облегающий халат, который подчеркивал плавные изгибы ее тела. Это была отчаянная мера – она всегда ужасно выглядела за завтраком. Ричарду неожиданно стало ее отчаянно жаль.
– Ты прекрасно выглядишь, – сказал он. – Правда.
Ошибка. Малейшее проявление жалости – страшная вещь. Поток слов прекратился. Она смотрела на него.
– Господи, если бы ты знал, как мне одиноко в этих чертовых казармах.
– Конечно, у тебя... есть друзья.
Опрометчивое замечание, но Эббот пытался отвлечь ее внимание от себя самой, что ему, разумеется, не удалось.
– Друзья? – она фальшиво рассмеялась. – Мои подруги, вернее мои бывшие подруги, все замужем и больше мне не доверяют. Да никогда и не доверяли. А сейчас они считают, что я представляю угрозу для их несчастных браков, один Бог знает, почему. Может, это викторианский пережиток, мол, разведенные – не слишком достойная компания, супругам не стоит впускать их к себе, как в Королевскую ложу на скачках в Эскоте. Остаются две старые девы, от одной из которых всегда пахнет тушеной говядиной. Мы вместе ходим в театры и на выставки, пьем чай и говорим об искусстве. Затем я возвращаюсь домой, тихонько кричу в шахту лифта или напиваюсь. Это все про женщин. Хочешь послушать про мужчин? Заметь, я не сказала друзей-мужчин, потому что с мужчинами невозможно быть друзьями, они считают, что мы не то чтобы реально существуем, понимаешь, о чем я? Вроде как временно. Да, они связываются с нами, но рассматривают нас, как нечто временное, что-то вроде досадной помехи. Может быть, они и нравы, может быть, нас нужно хранить в какой-нибудь каморке в дальнем конце сада и изредка вынимать оттуда с целью продолжения рода или получения удовольствия.
Джоан остановилась, зажгла сигарету и повертела в руках погасшую спичку.
– Прости, – сказала она, – но ты сам спросил.
Когда-то у нее был живой ум, сейчас находившийся в полнейшем смятении. Он бы хотел помочь ей, но единственным, чего она хотела, или думала, что хотела, получить от него, была любовь, которую он не мог ей дать.
Она нервно переломила спичку.
– Мне нужно одеваться и идти на работу. Тебе что-нибудь нужно?
– Не могла бы ты одолжить мне немного денег?
Он почувствовал облегчение, снова вернувшись к практическим вопросам.
– Наличными у меня есть только десять фунтов.
– Сойдет для начала.
– Сколько еще тебе понадобится?
– Я не знаю точно, но фунтов двести должно хватить.
– Двести фунтов? Зачем тебе столько?
– В основном, заплатить за гостиницу.
– А ты не можешь остаться здесь?
Эббот покачал головой.
– Они могут решить снова обыскать твою квартиру. Это маловероятно, но вполне возможно.
Она выглядела разочарованной.
– Джоан, дорогая, я никогда и не планировал оставаться здесь больше, чем на день-два, – как раз достаточно, чтобы собрать кое-какую одежду и раздобыть немного денег.
Она достала из кошелька десять фунтов и протянула ему.
– Я схожу в банк в обеденный перерыв.
Затем, сделав паузу, будто бы эта мысль только что пришла ей в голову, она спросила:
– А ты не можешь пойти в свой банк?
Эббот объяснил, почему не может этого сделать, и добавил:
– Я дам тебе письмо для моего адвоката, чтобы он вернул тебе деньги. У него есть доверенность на управление счетом.
– Хорошо.
