Анатолий Силин - Убийца среди нас

— Я, сынок, образований не имею, — говорила ему, — а тебя вот, ей-Богу, вся иссохну, но выучу. — Рассказывала Демьяну об успехах сына, но того это нисколько не интересовало. Он начал пить по-прежнему, гулять, помощи в семье никакой. Зарплату теперь приходилось выбивать, проморгаешь — пропьет. Младший Красавин редко видел отца трезвым. Сколько себя помнил, ему за него всегда было стыдно. Отец им вообще не занимался: ему все равно — есть сын или нет, хорошо учится или плохо. Постоянно слышал от знакомых и соседей, на улице и в школе, что сын от непутевого родителя. Донимала ребятня, местные заводилы издевались, всерьез его не принимали. Больно было слышать: «Ах, это тот самый…» Особенно доставалось от Мишки Козлобаева и братьев Гунькиных. А что он им плохого сделал? Их из себя выводило, что Петя-Петушок учится лучше, что его нахваливают, а их критикуют, за что родители дают дома взбучку. Кому такое понравится? Вот и «воспитывали» Красавина. А после домашних выволочек вообще прохода не давали.

«Как быть? Что делать?» — не раз в слезах думал Красавин. Отцу не пожалуешься, у него на все один ответ: уйди с глаз долой, а то вломлю. Это когда пьяный, а трезвый плакался: «Что ж ты такой уродился доходяга, даже вмазать никому не можешь!» Рассказывал, как это у него получалось.

А мать всегда твердила одно и то же: «Стерпи, сынок, не связывайся с дураками. Им все равно хуже будет. Господь все видит и вознаградит за терпение».

Вот и терпел, и сносил обиды. Плакал по ночам, строил одну слаще другой картины мести.

Но как-то (это было в шестом классе) на большой перемене все-таки дал отпор Козлобаеву. Мишка в тот день совсем оборзел: хамил, обзывался, толкал. Красавин ко всему привык «не связывался». А Мишка еще наглел. От неожиданного толчка Красавин грохнулся на пол, больно ударившись головой об угол парты. На какое-то время совсем отключился, а потом кое-как поднялся, увидел стоявшую в углу метровую, всю в меловых пятнах линейку. Взял ее и что было силы треснул Мишке по лбу. Тот растерялся, закрутил головой, а его и без того выпуклые, будто приклеенные к глазницам глаза стали набухать влагой. И вдруг Мишка, этот драчун и обидчик, заревел во весь голос. Это видели и слышали все, кто был рядом и кто потом прибежал из соседних классов. Всех удивило — такой здоровяк, а орет от удара линейкой такого слабака Петьки. Мишка поорал-поорал и метнулся домой за отцом. Его папаша пришел в школу злой-презлой, и сразу в учительскую. Забегали, засуетились учителя, такой в учительской сыр-бор поднялся. Красавин был уже и не рад, что ударил Мишку. Классная руководительница, так всегда нахваливавшая его матери, сказала, чтобы он тоже сбегал за родителями. Будто не знала, что отец, если б и был дома, то в школу не пошел бы. А мать, как узнала, сразу в слезы — подобного с Петей никогда не бывало. Но пошла спасать своего ангелочка.

Оглядываясь по сторонам, будто в чем провинилась, мать вошла в учительскую, а Петр остался ждать своей участи в коридоре. У учительской стоял Козлобаев, рядом с ним крутились братья Гунькины. Они специально опоздали. «Хорошо, что уроки идут, — подумал Красавин. — Сейчас бы ребята словно мухи со всех сторон облепили. Это ж надо самого Мишку по башке трахнул!»

Со второго этажа спустился и прошел к учительской директор школы: строгий, подтянутый, еще недавно носивший офицерские погоны. Гунькиных от Козлобаева как ветром сдуло. Пробегая мимо Красавина, старший Гунькин, чуть приостановившись, негромко сказал: «Ну ты и натворил, Петух», — потом намекнул, что его наверняка исключать из школы будут. А младший Гунькин с восторгом добавил: «Везет же некоторым!»

Время шло, скоро должен раздаться звонок, а в учительскую так и не вызывали. Красавин подошел поближе. Козлобаев состроил рожу и погрозил кулаком. Засунув руки в карманы, Петр подошел еще ближе, тем самым показывая, что нисколько не боится.

Из учительской вышла старшая пионервожатая Елизавета Петровна. Ей девятнадцать лет, рослая, подвижная, с короткой стрижкой. Ребята звали ее тетей Лизой.

— Так-так, ждете, значит, голубчики, — сказала, остановившись рядом с Мишкой. Придирчиво оглядела сверху его голову.

— Болит?

— Ой, так болит, так болит! — заканючил Мишка.

— А у тебя, Красавин?

— Сейчас меньше.

Подошла, рукой голову потрогала:

— Э-э, да у тебя и в самом деле ушиб! Ладно, пошли в учительскую.

— А я? — удивился Мишка.

— Подожди здесь, и чтобы — никуда.

Петр, как только вошел, так сразу определил по глазам матери, что дело не такое уж безнадежное. Мишкин отец, наоборот, сидел, недовольно опустив голову.

— Красавин, — спросил директор, подойдя к нему, — ты зачем ударил линейкой Козлобаева?

— Он меня сам бил, постоянно…

— Но можно же как-то по другому. Сказал бы классному руководителю или Елизавете Петровне.

— Было бы хуже.

— Что верно, то верно, — вздохнула классная руководительница. — Паренек слабый и Козлобаев над ним просто издевался.

— Подтверждаю, — сказала Елизавета Петровна. — У него и сейчас голова травмирована. Козлобаев и Гунькин над ним не первый год потешаются, об этом вся школа знает. Сколько просили, уговаривали, предупреждали — им как о стенку горох.

— Согласны, — единодушно закивали и находившиеся в учительской преподаватели. — Козлобаев ведет себя безобразно, никому прохода не дает. Отцу надо им заняться. Это что ж такое!..

— Слышали? — спросил директор отца Мишки.

Тот еще ниже опустил голову.

Мишку из школы не отчислили только из-за того, что отец слезно упросил оставить его. А вечером дома устроил головомойку. На какое-то время Козлобаев и Гунькины от Красавина отстали.

В тот вечер отец Петра пришел домой как всегда «под газом». И надо же было матери ему обо всем рассказать. Не дослушав, отец больно щелкнул сына по голове.

— Ну и дурак же ты, Петруха, — сказал хриплым голосом. — Зачем бить в классе, да еще при людях? Надо подкараулить где потемней и как следует врезать, понял?

Петр смолчал, но про себя подумал, что Мишка оказался не такой уж герой и к тому же нытик и трус. Силен с Гунькиными, которых подкупает, а без них не рыпается. А Гунькиным лишь бы над кем похохмить. Это они заставляли Красавина гавкать по-собачьи на пожилую Марию Григорьевну, которая ставила братьям двойки за безграмотные диктанты, или громко материться, когда мимо проходил тугой на ухо учитель химии Иван Петрович. Все, кончено, теперь не дождутся. А Мишку еще проучит. Верно отец сказал: надо подкараулить и врезать. Только так, чтобы никто не видел. И у Красавина план мести созрел сам собой.

Ударить Мишку из-за угла Красавин не решался. Может быть, потом, но не в этот раз. У него появился другой план.

Напротив Красавина сидел Артем Струков, сын райвоенкома. Сильнее Струкова из ребят в классе никого не было. Артем добродушный, спокойный, никогда и ни с кем не связывался. На переменах большинство ребят обычно курили у туалета, а он или разминался на спортплощадке, или что-нибудь выстругивал ножом из дерева. У кого в классе не было его деревянных свистулек? Выстругивал он зверушек, ложки, трости с незамысловатым орнаментом. Нож ему подарил брат, он у него военный. Да и сам Артем собирался после школы поступать в военное училище. С ножом Артем почти никогда не расставался, только иногда, по забывчивости, мог оставить в парте. Мишка Козлобаев пытался выменять у него нож, но бесполезно. Хотел украсть, уж так он ему приглянулся, но и от этой затеи отказался. Хотя у ребят нет-нет да что-то из мелочи приворовывал и об этом все знали.

Красавин решил украсть этот нож и подложить его в Мишкину сумку. Надо только выследить, когда Артем оставит его в парте. Наконец ему это удалось, и нож тут же перекочевал в Мишкину сумку, а в дневник Струкова сунул нацарапанную кое-как записку из нескольких слов: «Нож в сумке Козла».

Прибежав с перемены, Артем ножа ни в сумке, ни в парте не нашел. Весь урок перекладывал тетрадки, учебники, возился, оглядывался, думал, что кто-то подшутил и сейчас отдаст. Несколько раз учительница делала ему замечания. Ножа не было.

Но, записывая в дневник домашнее задание, Артем наткнулся на «анонимку». Прочитав, стал тут же в упор глядеть на Мишку. Тот вначале улыбался, потом почувствовал неладное и стал отворачиваться. Закрыв глаза, Красавин радовался — получилось! Главное теперь — не проморгать, что дальше будет.

Прозвенел звонок. Учительница в этот раз в классе не задержалась, и Струков тут же подошел к Мишке. Тот хотел улизнуть, но был остановлен.

— Отдай нож, — сказал не то чтобы с угрозой, но с намеком: мол, хуже будет.

— Как-к-ой нож, ты что?.. — забормотал, ничего не понимая, перетрусивший Мишка.

— На фиг нужен мне твой ножик? Подумай сам — зачем он мне?!

— Смотри, — пригрозил Артем. — Если найду, ты у меня потом «пофигаешь».