Эд Макбейн - Там, где дым
Вдруг в ветровое стекло что-то ударило. Я тотчас отклонился в сторону от – как мне показалось – смертоносной пули, резко повернул руль, выехал на зеленую обочину и ничком лег на соседнее сиденье. Но все было тихо. Я выждал три минуты, приподнял голову и посмотрел на ветровое стекло. Оно не разлетелось на куски, однако было покрыто трещинами – общий рисунок напоминал паутину. В середине паутины пулевое отверстие отсутствовало. Вместо этого был белый порошкообразный круг диаметром около трех дюймов. Может, кто-то бросил в машину камень? Я прополз по переднему сиденью и открыл дверцу пассажира – если кто-то целился в меня (пусть даже камнем), он ждал бы меня со стороны водительского места.
На капоте лежала птица.
Она не погибла от удара о ветровое стекло, но чувствовала себя отнюдь не бодро. Желтый клюв спазматически открывался и закрывался, крылья и когти вздрагивали то и дело. При внимательном рассмотрении пернатая оказалась вороном. Вообще птицы мне несимпатичны. Когда-то я даже написал об этом Альфреду Хичкоку. Впрочем, он не ответил. Я размышлял, что делать с крылатым нарушителем воздушного пространства, разбившим мне стекло и лежащим сейчас на капоте. У меня была страховка на случай аварии, но оплатят ли мне стоимость нового стекла?
– Как произошла эта авария, мистер?
– Ну, птица летела, знаете, и ударилась в стекло.
– Что ударилось?
– Птица. Ворон.
– Птицы не бьют стекол, мистер. Птицы летают быстро и ловко, а вороны – проворно.
Я посмотрел на едва шевелившегося ворона. Что с ним делать? Посылать ему цветы и открытки с пожеланиями скорейшего выздоровления? Ощущая неимоверную вину, я пошел к багажнику, открыл его и вытащил картонную коробку с сигнальными ракетами, фонарем, набором инструментов, цепями противоскольжения и пачкой патронов для пистолета тридцать восьмого калибра. Затем я освободил коробку, отнес ее к капоту и осторожно положил ворона внутрь. Я решил, что оставлю коробку в рощице у дороги. А вдруг кто-то пожелает сожрать проклятую птицу, прежде чем она как следует выздоровеет? Чертыхаясь, я поставил коробку на соседнее сиденье и захлопнул дверцу. Затем пошел к багажнику, взял гаечный ключ и выбил стекло, чтобы видеть дорогу. Пока я преодолевал полмили, что отделяли меня от дома, мне в лицо бил ветер, а из коробки раздавались хриплые звуки. Ворон еще не пришел в сознание, когда без двадцати четыре я внес его в квартиру. Из кухни, вытирая руки посудным полотенцем, появилась Лизетт.
Лизетт Рабийон – моя домохозяйка, ей шестьдесят три года, она высокая и стройная, с французским остроконечным носом, проницательными голубыми глазами и игривым стилем, не подобающим ее возрасту. Крутая и красивая старая шалава, в молодости сражалась в рядах Сопротивления во Франции, там заслужила свое прозвище Динамит – подрывая немецкие склады. В 1943 году ее отец был взят в заложники, когда отказался выдать имена молодых французов, застреливших двух немецких часовых. Комендант города вырвал ему язык. Потом ее отца поставили к церковной стене и расстреляли на глазах у Лизетт и толпы горожан. В настоящее время она проживает с человеком, который преподает французский в одном из университетов нашего города и переводит стихи и романы для нескольких элитных издательств. Я не сомневаюсь, что связь ее с профессором – страстная и горячая.
Она заглянула в коробку и спросила:
– Qu'est-ce que c'est?[5]
– Ворон, – сказал я.
– Где вы его взяли?
– Он сам свалился нам на голову.
– Скажите ему, пусть отваливает.
– Он ранен.
– Он сдохнет, и весь дом провоняет.
– Посмотрим, – сказал я и отнес картонную коробку в заднюю комнату. Тем временем у меня за спиной Лизетт бормотала что-то про «des oiseaux sales»[6].
Квартира, в которой я живу, состоит из восьми комнат, расположенных анфиладой. Мой кабинет – самая дальняя комната, ее окно выходит в парк. Лизетт не спорит со мной о том, как у меня организован дом, но ей даны строгие инструкции не пускать в квартиру незнакомцев. Входная дверь снабжена «глазком». В моем кабинете только одно большое окно. Оно расположено непосредственно против двери, а письменный стол стоит под прямым углом к ней. Стена позади письменного стола и стена напротив доверху заполнены книжными полками и книгами. Очень немногие из этих книг – романы (терпеть не могу романов), и у меня вообще нет детективов (не выношу детективы). Когда я сижу за столом, то перед собой вижу стену с книжными полками, другая стена с книжными полками – у меня за спиной. Дверь у меня справа, а окно слева, и через окно я могу любоваться прекрасным видом парка и домами, окаймляющими его с восточной стороны.
Картонку с вороном я поставил на край стола, сел и набрал номер похоронной конторы Абнера. Я хотел спросить его кое о чем.
– Слушаю, – сказал Абнер.
– Абнер, это Бенджамин Смок. У вас найдется минута для меня?
– Конечно, – сказал он.
– Тело мистера Гибсона снова у вас?
– Да, – сказал Абнер.
– Абнер, с телом все в порядке?
– В каком смысле?
– Вы не заметили каких-нибудь изменений? Кто-нибудь делал с ним что-нибудь, например, отчленил что-то или нанес какие-то повреждения?
– Нет, лейтенант. Тело абсолютно в том же состоянии, как до пропажи.
– Понятно, – сказал я. – Спасибо, Абнер.
Я повесил трубку и уставился на телефон. Абнер больше не был моим клиентом, пропавшее тело было найдено, дело закрыто – но так и не раскрыто. Если вор вломился в четыре другие похоронные конторы, прежде чем найти нужный труп у Абнера, почему же тогда он выбросил его? И главное: зачем он его похищал? Я попытался порадоваться тому, что эта кража поставила меня в тупик. Мне даже пришла в голову такая веселая шутка – пойти к Абнеру и арестовать его по обвинению в нарушении раздела 1308 Уголовного кодекса: «Мелким преступлением типа «судебно наказуемого поступка» считается действие по получению или покупке собственности стоимостью до ста долларов, если совершивший такое действие знал, что приобретает краденое». Труп Энтони Гибсона стал краденой собственностью в тот момент, когда вор похитил его посреди ночи. А Абнер получил эту собственность сегодня днем, и в любом случае эта собственность не могла стоить дороже ста долларов. «Абнер Бун, вы виновны в совершении преступления, квалифицируемого как «судебно наказуемый поступок», – шутил я сам с собой. Но шутка не радовала меня. Пока я не добьюсь ответа, почему четыре других морга были взломаны, пока не узнаю, почему вор выбрал тело Гибсона и потом выбросил, я не смогу честно сказать, что приложил все усилия для решения этой задачи. А потому я должен проверить все морги по списку Генри.
Я позвонил Марии и сказал, что, вероятно, меня не будет до вечера, но, если она хочет повидаться и нам ничто не помешает, я с удовольствием встречусь с ней попозже. Мария ответила, что будет рада встретиться со мной в любой час дня и ночи. Как раз в эту минуту пропищал ворон в коробке.
– Что это за звук? – спросила Мария.
– Птица, – сказал я.
– Не поняла?
– У меня гостит ворон.
– Как его зовут?
– У него нет имени.
– Отлично! Я придумаю, – воскликнула Мария.
– Не трудись, я выпушу его на волю, как только он поправится.
– Он болен?
– Он попал в автомобильную аварию.
– Он был за рулем или ехал пассажиром?
– Ему сейчас не до смеха. И мне тоже.
– Ладно, ворчун, позвони мне позже.
– Непременно, – сказал я.
Я положил трубку и посмотрел на птицу. Ворон начал проявлять признаки жизни – мигал глазами, слабо похлопывал крыльями. Я взял моток липкой ленты из верхнего ящика стола и крест-накрест заклеил открытую часть коробки – чтобы он не вылез, если придет в себя и захочет полетать по квартире в мое отсутствие, и снова снял трубку.
Мой многолетний опыт показывает, что всех автомехаников зовут Лу. Лу, механик, обслуживающий мою машину, перво-наперво порекомендовал мне избавиться от колымаги, так как от нее больше забот, чем пользы, – к тому же непатриотично ездить на иномарке. Затем он сказал, что придется отогнать машину в стекольную мастерскую, и, вероятно, к началу будущей недели стекло поставят. Скорей всего работа эта обойдется примерно в двести долларов. Я сказал, что пригоню машину немного попозже, повесил трубку и кисло уставился на мигающего, хлопающего крыльями проклятого двухсотдолларового ворона. Потом я заглянул на кухню, выпил стакан холодного молока, сказал Лизетт, чтобы не ждала к обеду, и вышел на улицу.
Глава 10
От авторемонтной мастерской я взял такси в сторону центра – к моргу, стоявшему первым в списке Генри. Это было более роскошное учреждение, чем скромная контора Абнера: в нем было восемь смотровых комнат и две часовни, здесь работали директор-распорядитель, помощник директора и еще штат из двенадцати человек, исключая водителей катафалка и лимузина. Директор оказался круглолицым господином по имени Гамильтон Пиерс. Я представился городским полицейским, расследующим эти таинственные взломы, и спросил его, сколько трупов находилось в его морге прошедшей ночью.
