Нина Дитинич - Тайна великого живописца
– Я тоже за первый, – поддержал его фотограф Слава Огородников. – Только как бороться? И с кем?
Остальные художники, Михаил Дроздовский и Марат Гареев, тоже выбрали борьбу.
Глубоко вздохнув, Арсений Чарущев заговорщицки произнес:
– Наши конкуренты решили уничтожить нас и выбрали опасный и преступный метод борьбы с нами… Если мы будем молчать и бездействовать – нам конец…
– А кто эти конкуренты? – вмешался Марат Гареев.
– Если бы я знал, – недовольно проворчал Чарущев. – На то они и конкуренты, что действуют тайно… Убийства – это их рук дело, и, надо сказать, удачный ход: видите, клиенты к нам больше не идут…
– И что мы делать должны? – не выдержал Данила Меньшиков.
– А вот это мы с вами должны продумать вместе… Вы среди своих товарищей художников и фотографов проведите разведку боем, поинтересуйтесь осторожненько, кто нашими методами пытается работать, кто нам хочет навредить?
– Понятно, – одобрительно зашумели сотрудники. – Это мы сделаем…
– Второе, нужно всю эту неприятную ситуацию развернуть в обратном направлении, то есть чтобы она работала на нас. Для этого необходимы толковые работники средств массовой информации, и если у вас есть знакомые в этой среде и предложения, как это сделать, я готов выслушать и финансировать…
Глава 11
Экскурс в историю фотографии
В девятнадцатом веке чтобы сделать фотографию, желающий иметь фото должен был сидеть неподвижно в течение двадцати минут, а для того, чтобы человек не шевелился, голову сзади крепко держала железная рогатка. Фотографии получались неясные, еле заметные, и приходилось подправлять, подрисовывать, одним словом, сильно ретушировать, или как это тогда профессионально называлось, «разделывать» акварельными красками.
Владелец фотоателье в городе Острогожске Воронежской губернии господин Данилевский нуждался в ретушере, и, узнав, что в Острогожске есть художник, фотограф-любитель господин Тулинов, предложил ему работу.
– Я, конечно, вам благодарен, – усмехнулся в усы вальяжный Михаил Борисович Тулинов, – но, к сожалению, вынужден отклонить ваше предложение, но вместо себя предлагаю взять моего ученика Ваню Крамского, не пожалеете…
Деваться Данилевскому было некуда, других ретушеров он не знал и взял Ивана на работу.
Увидев первую отретушированную молодым человеком фотографию, владелец ателье пришел в неописуемый восторг.
– Уважаемый Иван Николаевич! – шутливо воскликнул он. – Ваша работа восхитительна!
Польщенный шестнадцатилетний Ванечка Крамской расцвел от похвалы и с еще большим усердием взялся за дело.
Пока в Острогожске стоял драгунский полк, Ванечка с утра до вечера с упоением «разделывал» фотографии. Снималось почти все население Острогожска: военные и штатские, дамы, дети и древние старики. Почти в каждом доме стояли на комоде семейные фотографии.
Но вскоре полк ушел, доходы упали, Данилевский закрыл свое ателье и собрался уезжать. Расставаться с покладистым, трудолюбивым ретушером ему не хотелось, и он предложил Ване поехать с ним.
– Я из тебя отличного мастера сделаю, – посулил Данилевский. – Посмотришь матушку-Россию, увидишь, как люди живут, много денег заработаешь…
Крамской согласился, и хотя мать категорически запретила ему ехать с семьей Данилевских – ей казалось, что сын еще слишком молод, пропадет, – Ваня, обладая упорным характером, мать уговорил и стал собираться в дорогу.
Новая жизнь манила юного художника, он страстно хотел самостоятельности и с нетерпением считал дни до отъезда.
Наивный и восторженный Ванечка, сидя в своей маленькой комнатушке под завывание рвущегося в окно ледяного ветра, в октябре 1853 года писал в дневнике:
«Наконец настал для меня последний вечер дома, я должен завтра выехать в Харьков. Последний вечер я провожу в кругу своих родных и знакомых. В последний раз я вижу знакомые комнаты, мебель, свою гитару. Картины обвожу грустным взором; вот одна из них, моей работы: «Смерть Ивана Сусанина»… Вот и табачница, коробочки и прочие безделицы, вот, наконец, любимые мои книги, «Отечественные записки» и «Современник»… Все, все я вижу, наверное, в последний раз, и при этой мысли сердце болезненно сжимается…»
Конечно, Ивану было страшно уезжать в чужие края с малознакомыми людьми и горько покидать родной дом, но новая неизвестная жизнь манила его.
Глядя на худенького (в чем только душа держится) темноволосого, со скуластым личиком сына, мать не смогла сдержать слез, провожая своего дорогого мальчика. Она крепко обняла Ванечку.
– Береги себя, сынок… Пиши…
Перекрестив любимого сыночка, мать долго стояла на крыльце, провожая, слезящимся взглядом тарантас до тех пор, пока он не скрылся из вида.
Жизнь в семье Данилевского оказалась совсем не такой безоблачной, как мечтал Ванечка. Как только они оказались на новом месте, хозяин резко изменился по отношению к работнику. Стал груб с ним, чтобы меньше платить, стал придираться, Иван расстраивался и жаловался своему дневнику: «Не могу понять, отчего это происходит, что я своему… хозяину совершенно угодить не могу относительно разделки портретов. Но если судить по справедливости, то ему никак невозможно угодить. Странный человек мой хозяин!»
Очень скоро Иван понял, что Данилевский научить его ничему не может, потому что сам мало что умеет, что он обыкновенный хват и делец, а искусство ему абсолютно безразлично. Тогда Крамской решил уйти от него, но узнал, что уйти не может, так как, оказывается, подписал контракт с Данилевским и обязан отработать у него три года.
Суровый поворот судьбы не испугал Ивана, он обладал не только большим трудолюбием, но и оптимизмом, неистощимым терпением, крепким характером и не сожалел о своем решении. За три года он много чего повидал: мелькали города и лица. То Москва, то Нижний Новгород, то Тула, то Курск, то Орел… Новые места, новые люди… Чем больше он видел, тем больше ему хотелось узнавать. Рано повзрослев, Иван много читал, благодаря чтению многое начал понимать и о жизни, и о живописи, и об искусстве. К нему постепенно приходила человеческая и личностная зрелость, и все больше развивался его талант. «Разделывая» акварельными красками фотографии, он до скрупулезности изучал лица, выражения лиц, характеры, позы людей.
О живописи он думал постоянно. Думал наивно и восторженно.
«О! Как я люблю живопись! Милая живопись! Я умру, если не постигну тебя хоть столько, сколько доступно моим способностям… – писал он в своем дневнике в 1853 году. – Живопись я люблю почти до безумия…»
Из молодого наивного провинциала Иван Крамской постепенно превращался в человека опытного, начитанного, разбирающегося в людях, в окружающей жизни. Он много думал о своем будущем, о своей жизни, о жизни людей и понял, что нужно учиться, учиться по-настоящему, узнать тайны и законы живописи, чтобы стать художником. И для этого одних способностей мало, нужно основательно овладеть мастерством.
Отношения с Данилевским становились все хуже и хуже и закончились бурной ссорой, после чего Иван ушел из фотоателье и поехал в Петербург воплощать свою мечту в жизнь – поступать в Академию художеств.
Долгий путь на перекладных Крамской перенес терпеливо. В грезах о будущем он не замечал трудностей. Зимой 1856 года он добрался до Петербурга и снял квартиру на Васильевском острове, там, где снимали жилье ученики Академии художеств.
Иван долго не решался поступать в академию, очень стеснялся и только под нажимом своего друга Тулинова все же сдал экзамен, и сразу был принят. И благодаря своим большим способностям легко овладевал профессией, быстро перепрыгивал из класса в класс. Однако подрабатывать ретушью не бросил и каждый день по вечерам что-нибудь писал черным соусом: в основном это были заказные портреты с фотографий.
Хотя он успешно закончил обучение, Крамской разочаровался в преподавании и в преподавателях. Академический стиль псевдоклассики изжил себя, решил молодой художник. Иван скоро понял, что его друзья, коллеги по кисти, другие молодые художники думали так же, как и он, что методы обучения устарели, что им не дают возможности выразить себя, проявить свой талант, внести самобытность в искусство и нынешняя школа фальшива и стара. Искусство, как и жизнь, как время, не останавливается на месте и вечно меняется, как и все вокруг.
Мыслящий, начитанный, самостоятельный, Иван Крамской быстро стал лидером в среде своих собратьев-художников, искавших новые пути в искусстве, и неудивительно, что стал одним из руководителей знаменитого бунта четырнадцати. По окончании академии четырнадцать выпускников отказались от участия в дипломном конкурсе, заявив свое право писать сюжет выпускной картины по собственному выбору. Они отказались писать работы на заданную тему, потому что считали, что художник может проявить свой талант только в свободной, самостоятельной работе. Уверенные в своей правоте, они попросили Совет академии, в случае отказа пойти им навстречу, уволить их, предоставив звание свободных художников. И Совет академии за неслыханную дерзость, непослушание и отрицание установленных канонов вынес единогласное решение уволить «мятежников» из академии.
