Энн Перри - Невидимка с Фэрриерс-лейн
Ребенок на сцене был удивительно похож на дочь Кэтлин, только это был мальчик, или же, по крайней мере, казался им, потому что был одет в костюм мальчика. Разница между обоими детьми была, наверное, всего в несколько месяцев. Ребенок остановился перед Тамар Маколи, своей матерью по сюжету пьесы и, разумеется, в жизни.
Ребенок Кингсли Блейна от еврейки – прекрасное дитя, совершенное внешне, безо всяких физических недостатков. Тамар носила его, наверное, в одно и то же время, что и Кэтлин – свою дочь.
И вдруг со страхом и замиранием сердца Шарлотта поняла, почему Ада чувствует себя виноватой, почему на ее лице отразился страх, который появлялся и прежде, – и что это за чувство, которое заставляет кровь выступать из-под ногтей Проспера.
Нет, не Аарон Годмен убил Кингсли Блейна, и не Джошуа Филдинг, якобы убивший из ревности к нему, и не Девлин О’Нил – чтобы завладеть Кэтлин. Это был Проспер Харримор, который ненавидел и боялся всего чужого и того, в чем видел причину своего собственного физического несовершенства. А потом история повторилась с его дочерью: ей тоже изменил муж, и тоже с еврейкой, в то время как дочь была беременна от неверного мужа – и значит, дитя тоже должно родиться с каким-нибудь недостатком.
Не было никаких доказательств вины Проспера, только собственная убежденность Шарлотты в том, что Проспер – убийца. В этом она не сомневалась нисколько. Виноват был он. Об этом говорило лицо Ады. Об этом же говорил его взгляд, устремленный на ребенка на сцене.
Глава одиннадцатая
– Харримор? – не веря своим ушам, переспросил Драммонд. – Но это же чепуха, Питт! Ради бога, зачем бы ему убивать? – Шеф стоял в своем рабочем кабинете около книжного шкафа. В камине горел яркий огонь, распространяя по комнате тепло. – Он мог узнать, что Блейн обманывает его дочь, но ни один человек в здравом уме не станет убивать за это, причем таким ужасным образом! Он достаточно легко мог все это прекратить, если бы просто поставил перед Блейном вопрос ребром! Ведь, в конце концов, тот зависел от него материально. – Драммонд пронзительно посмотрел на Питта. – И, пожалуйста, не рассказывайте мне, что это он поджидал Блейна на Фэрриерс-лейн во дворе конюшни, что они из-за этого подрались и так далее. Ерунда это. Он со всеми удобствами мог предъявить Блейну ультиматум в своем собственном доме. Ведь и Кингсли жил там же. Ему незачем было таким необычным способом заманивать Блейна на Фэрриерс-лейн, да еще в полночь. Можете придумать что-нибудь получше, чем уверять меня, что Проспер Харримор лишился рассудка. Он заслужил прекрасную репутацию в деловом мире как в высшей степени уважаемый – во всяком случае, насколько это возможно – коммерсант.
Питт едва заметно улыбнулся.
– Вы отмели как раз те аргументы, которые я не собирался приводить.
– Что? – нахмурился Драммонд. Он был раздражительнее и невнимательнее, чем обычно, и не так быстро схватывал мысль собеседника. Томас знал, что он заметно охладел к расследованию.
– Я только сказал, что вы спорили с теми доводами, которых я даже не приводил.
– А! Так почему же вы все-таки верите, что у Харримора были причины для убийства зятя? Каким образом вы пришли к такому заключению? Об этом вы ничего еще не сказали!
Питт закусил губу, чувствуя неловкость.
– Вот это объяснить довольно непросто. Это вывод Шарлотты. – Томас быстро глянул на Драммонда, но не увидел раздраженного нетерпения, которого ожидал. Он набрал воздух в легкие, словно собирался глубоко нырнуть. – Она завязала и поддерживала знакомство с Адой Харримор, матерью Проспера, и не раз подолгу с ней разговаривала. Мы знали, что та питает недобрые чувства по отношению к евреям, но я лично думал, что это из-за уверенности, будто еврей убил мужа внучки, причем варварским, отвратительным способом. – Питт глубже засунул руки в карманы – вольность, которую он не позволил бы себе в присутствии любого другого начальника. – И очень многие испытывали то же самое чувство, даже не зная ничего ни о Кингсли Блейне, ни о Годмене. Но, оказывается, ее антисемитизм возник гораздо раньше, может быть, еще в детстве. Она считает, что евреи нечисты и виноваты в распятии Христа.
– Но они действительно его распяли, – обеспокоенно заметил Драммонд.
– Да, конечно, – устало возразил Питт, – но ведь все участники того события – хорошие, дурные и равнодушные, даже сам Христос – были евреями! А также и Дева Мария, и Мария Магдалина, и все апостолы. И все ветхозаветные пророки – тоже.
– Да, это так. – Драммонд выглядел озадаченным, словно такая мысль пришла ему на ум впервые. – Но какое это все имеет отношение к Аде Харримор и тем более к Просперу Харримору?
– Миссис Харримор придерживается того взгляда, который разделяют другие, – смущенно объяснил Питт, – особенно специалисты по разведению элитных пород скота – мне приходилось с этим встречаться, когда я жил в деревне, – что, например, если породистая сука сбежит и свяжется с непородистым кобелем, то родится ублюдок.
– Питт! Ради бога, старина! – взорвался Драммонд. – Какого дьявола, о чем вы толкуете?
– Тогда сука становится пропащей, – докончил Томас. – Все ее выводки будут уже не элитные.
– Ну, вам, наверное, об этом лучше известно, чем мне.
– Да. И Ада Харримор решила, что женщина, вступившая в сексуальную связь с евреем, тоже будет осквернена и эта связь скажется и на ее потомстве.
– Но какое это имеет отношение к убийству Проспером Харримором зятя? – нетерпеливо спросил Драммонд.
– Когда Ада носила Проспера, муж изменял ей с еврейкой. А Проспер возьми да и родись хромой, – устало закончил Питт. – И она решила, что это прямой результат связи. И внушила это предубеждение Просперу. Он винит в своем физическом недостатке отца. А когда он узнал, что Кингсли изменяет его дочери, вступив в любовную связь с еврейкой, а Кэтлин в то время тоже была беременна, он решил пойти на ужасный насильственный акт и прекратить все это, опасаясь за будущее дитя и остальных детей, которых родит дочь.
– Боже праведный! – Драммонд слегка покачал головой. – Я всего этого и не знал. Неужели здесь есть какая-то правда? И такое может повлиять на будущее потомство?
– Да нет же, конечно! – яростно возразил Питт. – Просто злобная, невежественная чепуха. Но есть люди, которые по своему невежеству верят в эту чушь, и Харриморы из их числа. Старая Ада прямо так все и выложила Шарлотте.
Драммонд смутился, что и сам он, хоть на мгновение, поддался суеверию, и слегка покраснел.
– Неужели Ада так считает?
– Да, именно так. И что именно из-за этого Проспер родился с физическим недостатком.
Шеф вздохнул.
– Но доказательств против Проспера у вас нет?
– Нет. Пока нет.
– Значит, постарайтесь их найти. Наверное, я воздержусь до поры от того, чтобы объявить Аарона Годмена невиновным в убийстве, пока мы не найдем исчерпывающих доказательств.
– Сделаю все, что смогу. Я опять пойду к театральному швейцару и попрошу вспомнить все как можно точнее.
Томас направился к двери и уже хотел было открыть ее, но Драммонд заговорил снова.
– Питт!
– Да, сэр?
– Когда это расследование будет закончено, я подам в отставку. Я уже сообщил об этом заместителю начальника округа. Я рекомендую вас на мое место. И прежде чем вы успеете возразить, скажу, что это будет для вас отнюдь не кабинетная работа. Вы сможете оставить себе солидное поле действий как следователь и сыщик, чем вы сейчас и занимаетесь. – Драммонд едва заметно улыбнулся, но в его улыбке были лишь доброта и уважение. – Вам, правда, не на кого будет положиться так, как я полагаюсь на вас. Вам придется самому заниматься наиболее сложными делами, особенно с политической подоплекой. Не отказывайтесь от моего предложения, не подумав как следует.
Томас с трудом сглотнул. Вряд ли стоило удивляться предложению, но он удивился. Он думал, что стремление шефа к отставке преходяще, но теперь понял, что это из-за Элинор Байэм, а значит, решение окончательное.
– Спасибо, сэр, – ответил он тихо. – Мне будет вас очень недоставать.
– Спасибо, Питт. – У Драммонд был смущенный и довольный, но и несколько печальный вид. – Смею надеяться, что время от времени мы будем встречаться. Я… – Он остановился, не зная, как выразить то, что хотелось сказать.
Питт улыбнулся.
– Да, сэр. – Он встретился с Драммондом взглядом, не сомневаясь, что все и так понятно, без слов. – Теперь пойду повидаться со швейцаром, – заключил Томас.
А Мика Драммонд теперь чувствовал чрезвычайное облегчение. У него, можно сказать, стало легко на сердце – не только оттого, что он принял решение, но и потому, что связал себя обещанием. Теперь и Питту известно о его решении. И для порядочного человека в данном случае отступления быть не может. В финансовом отношении он не пострадает. Денег, конечно, станет меньше, потому что он лишится жалованья. Для Питта такое жалованье будет очень серьезным подспорьем, для Драммонда же оно было приятной, но ни в коей мере не необходимой суммой. Он унаследовал значительные средства и занял свою должность по праву происхождения, а не вследствие повышения по службе. Его назначили на эту должность, во-первых, из-за того, что в прошлом он был военным, обладал административными способностями, но прежде всего потому, что был благородного происхождения, то есть человеком, на которого можно положиться, который легко управляет людьми одного класса, характера и привычек с теми, кто его назначал.
