Ю Несбё - Спаситель
— Что… что вы делаете, Харри?
Великан-полицейский застегнул пальто.
— Ухожу в рождественский отпуск, Юн. Спасибо за рассказ.
— Харри! Подождите…
Уверенность в том, что сейчас произойдет, за секунду-другую высушила его горло и рот, он с трудом выдавил:
— Мы можем поделить деньги, Харри. Слушайте, можно ведь поделить на троих. И никто ничего не узнает.
Но Харри уже повернулся и по-английски сказал Станкичу:
— Думаю, в сумке достаточно денег, чтобы многие из «Интернационаля» построили дома в Вуковаре. А мама твоя, возможно, пожертвует немного апостолу в соборе Святого Стефана.
— Харри! — Крик Юна звучал как предсмертный крик. — Все люди заслуживают нового шанса, Харри!
Полицейский, уже взявшись за ручку двери, остановился.
— Загляни в свое сердце, Харри. Ты наверняка найдешь частицу прощения!
— Проблема в том… — Харри потер подбородок. — Я прощением не занимаюсь.
— Что? — Юн опешил.
— Спасение, Юн. Избавление. Вот мое дело. Мое тоже.
Когда Юн услышал, как дверь за Харри с металлическим щелчком закрылась, увидел, как человек в смокинге поднял револьвер, и уставился в черную глазницу дула, ужас обернулся физической болью, и он уже не понимал, кто кричит — Рагнхильд, он сам или кто-то другой. Но перед тем как пуля пробила ему лоб, Юн Карлсен сформулировал вывод, к которому шел долгие годы сомнений, стыда и отчаянных молитв: ни криков, ни молитв никто не слышит.
Часть 5
ЭПИЛОГ
Глава 35
Вина
Харри вышел из подземки на Эгерторг. Настал малый сочельник,[60] и народ спешил мимо в поисках последних подарков. И все же казалось, на город уже низошел рождественский покой. Об этом свидетельствовали лица людей, улыбавшихся удовлетворенно, поскольку они успешно завершили подготовку к Рождеству, или же устало и смиренно. Мужчина в комбинезоне-дутике медленно прошагал мимо, покачиваясь, усмехаясь и выпуская из круглых розовых щек морозный пар. Правда, заметил Харри и лицо, полное отчаяния. Бледная женщина в тонкой черной кожаной куртке с дырой на локте, переминаясь с ноги на ногу, стояла у стены возле мастерской часовщика.
Молодой человек за прилавком оживился при виде Харри, поспешил отпустить клиента, которым занимался, и исчез в подсобке. Вернулся он с дедовскими часами, гордо положил их на прилавок.
— Ходят! — сказал Харри, приятно удивленный.
— Все можно починить, — ответил молодой человек. — Только заводите аккуратно, не перетягивайте пружину. Механизм — штука чувствительная. Попробуйте завести, сами почувствуете.
Харри принялся заводить часы, ощущая трение металла о металл и сопротивление пружины, и вдруг заметил, как взгляд молодого часовщика оцепенел.
— Простите, — сказал он, — можно спросить, откуда у вас эти часы.
— От деда, — ответил Харри, удивленный неожиданным благоговением в голосе собеседника.
— Не эти. Вот эти. — Часовщик указал на запястье Харри.
— Их я получил в подарок от прежнего начальника, когда он уходил от нас.
— Н-да… — Молодой человек наклонился к Харрину левому запястью, внимательно разглядывая часы. — Без сомнения, не подделка. Щедрый подарок, ничего не скажешь!
— Вот как? А что в них необычного?
Часовщик недоверчиво посмотрел на Харри:
— Вы правда не знаете?
Харри покачал головой.
— Это «Ланге-один Турбийон» фирмы «А. Ланге и сыновья». На задней крышке вы найдете серийный номер, который скажет, сколько экземпляров таких часов было выпущено. Если мне не изменяет память, их сто пятьдесят. У вас на руке одни из самых шикарных часов, какие когда-либо изготовлялись. Конечно, большой вопрос, насколько благоразумно носить их. Строго говоря, при нынешней рыночной стоимости эти часы лучше держать в банковском сейфе.
— В банковском сейфе? — Харри посмотрел на непримечательные с виду часы, которые несколько дней назад выбрасывал в окно. — Выглядят они не слишком изысканно.
— В том-то и дело. Их выпускали только с обычным черным кожаным ремешком, с серым циферблатом, ни брильянтов, ни грамма золота. Хотя то, что выглядит как заурядная сталь, на самом деле платина. Однако главная их ценность — инженерное ремесло, доведенное до уровня высочайшего искусства.
— Надо же. И сколько, по-вашему, они стоят?
— Не знаю. Но у меня дома есть каталоги с аукционными ценами на редкие часы, могу завтра принести.
— Мне достаточно округленной цифры.
— Округленной?
— Ну, приблизительной.
Молодой человек выпятил нижнюю губу, покачал головой. Харри ждал.
— Я бы, во всяком случае, не продавал их меньше чем за четыреста тысяч.
— Четыреста тысяч крон? — невольно вырвалось у Харри.
— Нет-нет. Четыреста тысяч долларов.
Выйдя из мастерской, Харри уже не чувствовал ни холода, ни усталой сонливости, которая по-прежнему сидела во всем теле после двенадцатичасового сна. И толком не обратил внимания на женщину с запавшими глазами, в тонкой кожаной куртке, со взглядом наркоманки, которая подошла к нему и спросила, не с ним ли она разговаривала несколько дней назад и не знает ли он чего о ее сыне, она не видела его уже четыре дня.
— Где его видели последний раз? — машинально спросил Харри.
— А как ты думаешь? Ясное дело, на Плате.
— Как его зовут?
— Кристоффер. Кристоффер Ёргенсен. Эй! Ты слушаешь?
— Что?
— Ты что, под кайфом?
— Извини. Тебе надо взять его фотографию, пойти в полицейское управление и подать заявление о розыске. Это на первом этаже.
— Фотографию? — Она расхохоталась. — У меня есть фото, где ему шесть лет. Как думаешь, годится?
— А поновее нет?
— Кто бы стал его снимать?
Мартину Харри нашел в «Маяке». Кафе было закрыто, но администратор Приюта впустил Харри с черного хода.
Он отыскал девушку в прачечной, расположенной за складом одежды, она стояла спиной к двери, опорожняя стиральную машину. Чтобы не напугать ее, он тихонько кашлянул.
Мартина повернула голову, а он смотрел на ее лопатки и затылок, думая о том, откуда в ней эта мягкая грация. И сохранится ли она навсегда. Девушка выпрямилась, наклонила голову набок, отвела от лица прядку волос и улыбнулась:
— Привет тебе, о Харри!
Она стояла всего в шаге от него, опустив руки. Он долго смотрел на нее. На по-зимнему бледную, но как бы странно светящуюся изнутри кожу. Чуткие, напряженные ноздри, удивительные глаза с каплями зрачков, с виду похожими на частичное лунное затмение. На губы, которые она бессознательно сперва поджала, чтобы увлажнить, потом сомкнула, мягкие и влажные, будто после поцелуя. Барабан сушилки урчал.
Они были одни. Мартина глубоко вздохнула, чуть откинула голову назад. До нее всего лишь шаг.
— Здравствуй, — сказал Харри, не двигаясь с места.
Она дважды моргнула. Потом быстро и слегка смущенно улыбнулась, повернулась к столу и начала складывать вещи.
— Я скоро закончу. Подождешь?
— Мне надо написать отчеты до наступления праздников.
— Завтра мы устраиваем здесь рождественский обед, — сказала она, полуобернувшись к нему. — Нет желания прийти помочь?
Он покачал головой.
— Другие планы?
На столе рядом с ней лежала «Афтенпостен». Целая полоса отведена солдату Армии спасения, найденному вчера вечером в туалете ословского аэропорта Гардермуэн. Газета цитировала комиссара Гуннара Хагена, который заявил, что полиции неизвестен ни убийца, ни мотив, однако здесь явно просматривается связь с убийством на Эгерторг, случившимся на минувшей неделе.
Поскольку жертвы были родными братьями, а подозрения полиции пали в первую очередь на неопознанного хорвата, газеты уже изощрялись в домыслах насчет возможной кровной мести. «Верденс ганг» указывала, что семья Карлсен неоднократно проводила отпуск в Хорватии и, учитывая хорватскую традицию кровной мести, подобное объяснение как бы напрашивается. Передовица «Дагбладет» предостерегала от предвзятостей, подчеркивая, что не стоит стричь хорватов под одну гребенку с преступными элементами среди сербов и косовских албанцев.
— Я приглашен к Ракели и Олегу, — сказал Харри. — Только что заходил с подарком для Олега и получил от них приглашение.
— От них?
— От нее.
Продолжая складывать вещи, Мартина кивнула, словно он сказал что-то такое, над чем надо бы поразмыслить.
— Значит, вы…
— Нет, — сказал Харри. — Не значит.
— Она по-прежнему с тем другим? С врачом?
— Насколько я знаю, да.
— Ты не спросил? — Харри услышал в ее голосе обиду.
— Это не мое дело. Он наверняка празднует Рождество со своими родителями. Вот и все. А ты здесь будешь?
