Охота на тень - Камилла Гребе

— Разумеется, — заверил Манфред. — Мы уже обсудили это с прокурором.

На коленях Малин завибрировал телефон, и она покосилась на дисплей.

Андреас.

Она тут же вообразила, что с Отто что-то случилось. Малин вспомнила опрокинутый телевизор и здоровую шишку, которая до сих пор украшала гладкий детский лобик.

— Прошу прощения, — сказала она.

— Ответь, — бросила Будил, протягивая руку за стаканом воды.

Малин не имела ни малейшего желания разговаривать с Андреасом в присутствии Будил, но игнорировать её любезное разрешение она тоже не могла. Она не осмелилась бы его проигнорировать. А потому Малин взяла трубку, поднесла к уху и отвернула голову в сторону.

— Мы тебе не помешаем? — сухо спросила Будил в тот же миг, когда Малин ответила на вызов. Малин сразу поняла, что совершила ошибку.

— Да? — шепнула она.

— Отто заболел, — сказал Андреас.

— Заболел?

— У него жар. Тридцать девять градусов. Что мне делать?

— Ты давал ему Альведон?

— Нет. Хорошо, сейчас дам. И ещё кое-что, не забудь, у меня сегодня вечером матч.

— Прости, я сейчас на совещании с…

— Матч в Уппсале, так что ты должна быть дома не позже…

— Мне нужно заканчивать. Я перезвоню.

— Но…

Малин сбросила вызов и повернулась обратно к Будил. Её гладкое лицо было словно высечено из камня и не выражало никаких эмоций, но ручка выбивала по столу нетерпеливую дробь.

— Мне казалось, твой муж сейчас в декретном отпуске, — проговорила Будил.

— Прошу прощения. Мой сын заболел, и…

Голос Малин дрогнул.

Будил неторопливо сняла очки и положила рядом со своим стаканом. Потом она сцепила руки в замок, подалась вперёд и впилась взглядом в Малин. Девичье выражение лица словно ветром сдуло. Выражение лица Будил стало жёстким и неприступным, а один уголок рта немного приоткрылся, словно для того, чтобы выпустить наружу её неприкрытое недовольство.

— Малин Брундин, не так ли?

Малин кивнула.

— Позволь мне прояснить для тебя одну вещь, Малин. Если ты хочешь работать здесь, в моём отделе, тебе придётся заново расставить приоритеты. В этом здании есть множество вакансий для компетентных следователей. Тебе стоит их рассмотреть, если тебе сложно совмещать заботу о семье с работой.

С кончика языка Малин готовы были сорваться тысячи ответов, слова только и ждали, что их выпустят на волю. Всё, что нужно было для этого сделать, — это глубокий вдох. Но Малин молчала, словно онемев, потому что глаза Будил горели недобрым огнём.

— Это всё, — отрезала Будил, и взмахом руки обозначила, что все могут быть свободны.

42

Когда Малин вернулась домой, Андреас стоял в прихожей, держа в одной руке спортивную сумку, а в другой — клюшку для хоккея с мячом.

— Нужно бежать, — сказал он.

— Как дела у Отто?

— Спит, — ответил Андреас, перекинул сумку через плечо и открыл дверь.

— Ты дал ему Альведон?

— Не успел.

Малин чувствовала себя слишком разбитой после общения с Будил, чтобы выяснять, как могло получиться, что Андреас не успел дать ребёнку лекарство, если у него было для этого как минимум сорок минут.

— Будил взбесилась из-за того, что ты позвонил мне посреди совещания, — сказала она вместо этого.

— Будил — тупая пизда. Наплюй.

Он наклонился, чтобы поцеловать Малин, но та отвернулась.

— Пожалуйста, не надо…

Андреас сокрушённо вздохнул.

— Но это же правда. Она самая настоящая тупая пизда, и это всем известно. Послушай, мы поговорим об этом, когда я вернусь. Я тебя люблю, маленькая пу…

— Pussy?

Андреас расхохотался.

— Ты моя любимая пусечка-лапусечка.

Малин не смогла удержаться от улыбки.

— Удачи! Обещай выбить из них всё дерьмо!

Андреас послал жене воздушный поцелуй и растворился в летних сумерках. Малин услышала, как захлопывается дверь подъезда, а чуть погодя заводится машина.

А потом наступила тишина.

Она дала сыну Альведон. Потом прибрала за мужем, который сидел в декретном отпуске. Убрала сыр в холодильник, вытерла пятна с мойки, закинула в машинку потную спортивную одежду и трусы. Закончив с этим, Малин приоткрыла балконную дверь, чтобы немного проветрить, легла в кровать и принялась размышлять, что же такого натворила, чтобы навлечь на себя гнев Будил.

«Нужно сосредоточиться», — сказала себе Малин. «Нельзя себя накручивать каждый раз, как Отто засопливится. Главное — нельзя позволить личной жизни взять верх над карьерой. Да, действительно, нужно работать усерднее и действовать более профессионально».

На следующее утро Малин вместе с Манфредом поехали в Эстертуну, чтобы встретиться со Свеном Фагербергом и Робертом Хольмом — вышедшими в отставку комиссарами, которые руководили расследованием убийств в семидесятых-восьмидесятых годах соответственно.

Логично было бы назначить встречу в участке, но Фагербергу уже стукнуло девяносто, и он просил, по возможности, принять их у себя дома.

Когда Малин позвонила в дверь, ей открыл человек на вид не старше семидесяти пяти. Седые волосы его были похожи на щётку, клетчатая рубашка с коротким рукавом обтягивала выпуклый живот, а круглые щеки пылали нездоровым румянцем. Длинный шрам пересекал его лицо от уголка глаза до уголка рта.

— Роббан, — представился он, широко улыбнулся и протянул руку. — Свену сложновато передвигаться, поэтому он меня делегировал навстречу вам.

Малин и Манфред последовали за Роббаном в маленькую тёмную гостиную. Там пахло табаком и затхлостью. Все лампы были потушены, и Малин скорее ощутила, чем увидела, что на цветастом диване сидел худой человек.

— Здравствуйте, — сказала она. — Можно включить свет?

— Нет, — отчётливо произнес голос с дивана. — Вам известно, сколько нынче дерут за электричество?