Спираль зла - Бернар Миньер
Он никогда не сможет забыть эту картину, как не сможет забыть мертвого Венсана в выгребной яме. Посреди бассейна сидела Артемизия на одном из своих надувных кресел, которые он видел только в фильмах. Купальника на ней не было, зато был черный распахнутый плащ с капюшоном, который оставлял открытым черное нижнее белье. Ее сплетенные точеные ноги босыми ступнями ритмично шлепали по воде, и от них расходились маленькие волны.
Зал был погружен в полутьму – свет проникал сюда только через бассейн и через коридор. Он снизу освещал лицо Артемизии, и Сервасу пришла на ум сцена из единственного фильма ужасов, который он видел: «Кэрри».
Мартен долго простоял так, словно парализованный, не в силах отвести глаз от жуткого зрелища.
Лицо Артемизии было залито кровью. И не только лицо: в крови были плечи, грудь, живот и вообще все тело. Кровь текла из мелких порезов, которые она наносила себе маленькими ножницами, держа их в правой руке, и стекала по розовой резине надувного кресла, образуя на поверхности воды пятно, которое постепенно росло.
И это еще не всё.
Левая рука Артемизии потрясала зажженной золотой зажигалкой. Огонек был такой же маленький и хрупкий, как зажигалка. Сервас заметил, что кровь у Артемизии была какая-то странная: при таком освещении она выглядела маслянистой. Точно так же выглядело и красное пятно вокруг надувного кресла. По пятну разбегались радужные отблески, и в воздухе подозрительно пахло бензином. И только тогда Сервас разглядел пластиковую канистру, плавающую позади Артемизии, и бросил тревожный взгляд на Самиру.
– Артемизия, умоляю тебя! – рыдал Делакруа. – Артемизия, не делай этого!
Но она не обращала на него ни малейшего внимания – не отрываясь, смотрела только на Серваса и Самиру.
– Я знала, что вы собираетесь сюда явиться, – сказала Артемизия еле слышным голосом, и Сервас спросил себя, сколько же крови она уже потеряла.
– Откуда вы это узнали?
– Час тому назад я раскинула карты, и они мне сказали, что вы уже в пути… Ваша карта, майор, тринадцатая. «Смерть». Она знаменует конец… Ее коса остро наточена, и ее действие окончательно… Эта карта призывает не противиться неизбежному.
– А какова ваша карта? – тихо спросила Самира.
Сервас заметил, что она тайком косится то направо, то налево. Как и он, Чэн искала выход. И он пытался понять, какой еще трюк их ожидает. Интересно, каким образом Артемизия умудрилась угадать, что они скоро будут здесь, выбрать удачный момент, чтобы убить собак, и приготовиться принять их, порезав себе лицо и тело и облив себя бензином?
– Моя? Но это же очевидно, – сказала Артемизия, улыбнувшись залитыми кровью, словно ярко накрашенными, губами. – Я – Дьявол, аркан чрезмерности и разнузданности. В марсельском Таро Дьявол – андрогин, существо двуполое. Его магнетизм позволяет ему устанавливать свои законы и манипулировать другими, порабощая их. Свой блестящий разум и могучую волю он направляет исключительно на службу своим желаниям. А желания его безграничны. Как желания Кеннета и других членов нашего маленького… братства. Вы представить себе не можете, майор, сколько людей лелеют фантазии о власти, богатстве и сексе, и способны на тяжкие преступления, чтобы все это заполучить, особенно если им дадут гарантии, что их не поймают и ничем не надо будет расплачиваться. Разумеется, эти фантазии никогда не реализуются. Но мы не довольствуемся одними мечтами…
– Мы? – спросил Сервас.
– Кеннет Цорн, еще горстка людей и я.
– Это вы убили Маттиаса Ложье?
Артемизия согласно опустила веки и с трудом приподняла подбородок, безвольно уроненный на грудь. Она быстро слабела… Стоит ей щелкнуть зажигалкой – и бензин вспыхнет.
Женщина презрительно ухмыльнулась.
– Этот бедняга Маттиас почувствовал угрызения совести, раскаялся, видите ли… К богу обратился… И захотел откупиться, свидетельствуя против себя… И против нас… Он всегда был слабаком… Как же вы нашли нас, майор?
Сервасу показалось, что он насквозь промок от пота. А его сердцу вдруг стало слишком тесно в груди. И это огромное сердце продолжало биться, хотя сам он даже пошевелиться не мог.
– Жюдит Янсен, она же Талландье, та самая студентка, что гостила у вас… По причине психического заболевания, апофении, Жюдит повсюду видит какие-то знаки. Она выдумала историю со смертью своей матери, которая якобы случилась во время съемок «Орфея» и в результате которой ваш муж ее якобы убил. Однако, сама того не зная, умертвив двух членов съемочной группы, она заставила нас начать расследование и навела на след реальных преступлений, гораздо более ужасных, чем те, что она выдумала. Список этих преступлений составил Валек в отделении парижской полиции. Их совершили вы и ваши друзья. Конечно, Андреас Ферхаген пытался себя оправдать, утверждая, что его роль в этих преступлениях ограничивалась тем, что он вербовал жертвы для ваших садистских игр, а что будет с ними дальше, он якобы не знал…
– Игры тут ни при чем, – вдруг оживилась Артемизия. – Это началось еще в университете, когда нам было по двадцать лет… На факультете мы с Кеннетом дружили. Правда, Кеннет не был еще ни Кеннетом, ни Цорном, а был просто Керном. Мы оба увлекались оккультизмом, эзотерикой, спиритизмом и всем, что было связано с этим жанром… Все началось действительно в виде игры, это верно: сексуальная магия, псевдочерные мессы, карты Таро, столоверчение… в общем, обычное дело. Мы забавы ради собирали вокруг себя других студентов. А потом, шаг за шагом, и сами начали во все это верить. Мы изучали все, что попадалось под руку: само собой, Алистера Кроули, и еще Марию Нагловскую, Юлиуса Эволу, историю «Золотой зари», ОТО, Элифаса Леви, сатанизм, герметизм, орфизм… Мы предавались самым изощренным сексуальным извращениям. Вера создает магию, которая потом сама подпитывает веру.
Сервас задумчиво слушал эту болтовню. Гнев не покидал его; но то был гнев еще и на сообщников Артемизии, сотворивших такое с Венсаном. Он отчаянно пытался найти хоть какое-то решение, чтобы не сжечь себя на огне ярости, как на жертвенном пламени.
– Кеннет обладал блестящим умом и был начисто лишен сентиментальности – не то что я, майор, со всеми моими слабостями. Но схожесть наших взглядов в области морали и философии была удивительна. Именно в ходе обмена мнениями, в ходе обсуждений и опыта наш проект обрел форму. Речь шла не о вульгарных оргиях, а о сложных и опасных
