Елена Топильская - Белое, черное, алое…
Дамы все так же послушно расписались в протоколе и, не задавая лишних вопросов, так и ушли снова на свою вахту под дверями помпрокурора Кочетовой.
— Машка! Скажи, где был бумажник? — тут же вцепился в меня Горчаков.
— В больнице, у лечащего врача Скородумова, доктора Пискун, в сейфе лежал, — устало ответила я, разглядывая свои туфли и думая, что сапоги опять грязные; надо же, почти весь день на машине ездила, а сапоги все равно умудрилась извозить.
— В больнице?! Как тебе это в голову пришло?
— Очень просто. Там они уже были, там уже искали, значит, второй раз не полезли бы. А Галину Георгиевну я давно знаю. Когда мы с Кораблевым туда ездили, я, соблюдая конспирацию, зашла к ней под благовидным предлогом и попросила похранить пакет с вещами ее больного.
— Ну, а что Анджела?
— Ой, Лешка, я же со вчерашнего дня извелась вся: как же я ее в РУБОПе оставила, что там с ней делать будут, как показаний добиваться?..
— Ну, Машка, я с тебя смеюсь, — и вправду рассмеялся Алексей. — Это же не второй отдел уголовного розыска, рубоповских-то ребят мы же знаем как облупленных, что они такого страшного могли с ней сделать?
— Ну не знаю, еще Кузьмич так многообещающе сказал, что она, мол, все расскажет…
— Ну и что?
— Приезжаю я туда, с замиранием сердца спрашиваю, как там Анджела? Кузьмич мне широко улыбается и ведет в кабинет к Кораблеву, там сидят Анджела, Ленечка и еще один опер, я его раньше не знала, симпампунчик такой, косая сажень в плечах. Анджела пьет кофе, курит, а они вокруг с зажигалками вьются и воркуют над ней. Анджела улыбается, хихикает, с ними заигрывает, меня увидела и говорит: а что же вы так долго не шли, я хочу дать показания, давайте писать протокол… Я ей — сейчас ваш адвокат придет, а она — мне не нужен адвокат, давайте записывайте, чего я буду говорить.
— Ну ты хоть подождала адвоката? — спросил Горчаков.
— Обижаешь… Конечно, я ее с адвокатом допрашивала, в качестве дополнительной гарантии добросовестности следствия. Полный расклад, Денщиков в дерьме по уши, она еще эпизод вымогательства дала, о котором мы не знали.
Причем она рассказала, что ей известно про обыск у Скородумова, что инструктаж оперов происходил при ней, Игоречек Денщиков им втолковывал, что им надо искать любые кассеты, где фигурирует его особа, иначе им кран-ты. Потом, когда стало известно, что Скородумов в больнице, Денщиков ужом извивался, чтобы заполучить его вещички, поскольку подозревал, что тот кассеты с собой носит. А потом она по поручению Денщикова звонила регулярно в больницу и интересовалась состоянием Скородумова, поскольку имела жесткие инструкции — в любое время, если станет известно о его смерти, сообщить на пейджер Игоречку.
— Как себя в травмпунктах вести, мол, мазочки на стекла, и тэ пэ… Это Денщиков ее учил?
— Вестимо, — кивнула я.
— Лучше бы этот гад смрадный по своим делам вещдоки хоть раз правильно упаковал, — в сердцах сказал Лешка. — Слушай, а где Денщиков такую способную девушку подцепил?
— Ха, это самое интересное. В бассейне, как и Костенко. А бассейн, знаешь, где?
— Где?
— В клубе «Фамилия».
— Где?!
— Да-да, у Нателлы Ивановны. Там, конечно, только избранные отдыхают, но Игоречка прокурор города привел, а Костенко пришел вместо своего генерального директора, тот не смог почему-то и отправил Костенко вместо себя с абонементом.
Только они там плавали, а Анджела массажисткой трудилась, чего нигде не афишировала, ни в каких травмпунктах. Не работает, и все. Кроме того, она мне игриво сказала, что она, конечно, «би».
— Чего?!
— Деревня! Объясняю: бисексуалка…
— Что, сразу с двумя может?
— Дурак!
— Ну, «би» она, и что?
— А то, что она хоть с рубоповцами и кокетничала, но мне тем не менее заявила, что мужики — это так, фигня, женщины ей нравятся больше, а вот, в частности, ее хозяйка, Нателлочка-это что-то! При этом именно Нателлочка ее приучила к садомазохистским игрищам, так что с потерпевшими по вымогательствам она не особо себе на горло наступала — Маша, у тебя телефон надрывается, наверное, Сашка тебя уже с фонарями ищет, — прервал меня Горчаков.
Я поднялась, но трезвон в моем кабинете прекратился, зато зазвонил Лешкин аппарат. Сняв трубку, он протянул ее мне:
— Это Василий Кузьмич.
— Я слушаю, Василий Кузьмич, — сказала я в трубку.
— Хорошо, что я тебя застал, Машечка. Приезжай-ка срочненько, я тебе машинку пришлю.
— А что случилось-то, Василий Кузьмич?
— Мы по взрывникам работаем, есть интересная информация. Сейчас мы кое-какие действия предпринимаем, может потребоваться твое присутствие, чтобы сразу и закрепить.
Я встала и пошла к себе одеваться.
— Маш, может, с тобой поехать? — крикнул мне вслед Лешка.
— Да ладно, Лешенька, отдыхай.
В РУБОПе мне первым делом налили чаю и придвинули тарелку с большим бутербродом с вареной колбасой. Но я отказалась. На бутерброды с колбасой, хоть батон был очень свежим, а колбаса вкусно пахла, я уже смотреть не могла, организм просил чего-то горяченького.
Василий Кузьмич мне объяснил, что они тут еще побеседовали с Анджелой — покурили, кофейку попили, полюбезничали, — и она назвала им один адрес, где, Кузьмич уверен на сто один процент, находится мастерская по изготовлению радиоуправляемых подарочков. И как раз после этого «наружка» отчиталась: подхватили бывшего опера Сиротинского наконец и довели его прямиком до этого самого адреса, где он и засел. Надо сейчас выписать обыск на этот адрес, без санкции прокурора, неотложный, рабочий день уже кончился, и хорошо бы проехаться вместе с ребятами в адрес.
— Ты в машине посидишь, пока они там хату посмотрят, а потом сразу сориентируешься — допросить кого, изъять, задержать, ну сама увидишь.
Сиротинского возьмут, так надо будет с ним вопрос решать. Ладно, Машечка? — Он заглядывал мне в глаза.
— А кто поедет? — спросила я, смирившись с неизбежным.
— Твой другая Кораблев и наши старшие товарищи из ГУУРа и ГУОПа.
— Да-а? — удивилась я. — Неужто тряхнут стариной и покажут, как надо работать?
— Ну! — подтвердил Кузьмич. — Потом будешь рассказывать, как тебе повезло, с такими зубрами выезжала.
— Это им повезло, раз они со мной выезжают, — мерзким голосом сказала я.
— Ну ладно, это вы там с ними определитесь.
Пришел Кораблев, а за ним подтянулись москвичи.
— Ну что, никого больше не надо в подмогу? — спросил их Василий Кузьмич.
— Не надо, — загрохотали в два голоса эти здоровяки.
Кораблев только плечами пожал. Пока спускались вниз, он обратил внимание на мои грязные сапоги, сообщил, что некрасиво женщине расхаживать по присутственным местам в нечищеной обуви, и посоветовал купить специальную губку, которую можно носить с собой, и в случае необходимости протирать грязные сапоги. Вот он без такой губочки никуда не выходит, и в доказательство он достал из кармана куртки и продемонстрировал мне губочку в пластмассовой коробке.
В машине нам было никак не рассесться, поскольку мужики галантно предоставляли мне переднее сиденье, но москвичам даже вдвоем было не поместиться сзади, а уж Кораблеву там было совсем некуда головушку приклонить.
Я плюнула и пошла назад, села в угол, все равно мне сразу на месте не выходить; ко мне всей тушей прижался москвич с блестящим галстуком (из ГУОПа, подумала я, гууровец сегодня в галстуке в полосочку), а на трех квадратных сантиметрах у двери устроился Ленька. По дороге добрые дяди из Москвы рассказывали про эту самую банду взрывников и про то, что бандитские умельцы там взяли обыкновение минировать оставленные ими помещения, и даже не оставленные, просто вышли в магазин — и заминировали. Два участковых у них так подорвались, устройство сработало один раз на открывание двери, второй раз — аж на голос.
Когда мы подъехали к нужному дому, москвичи стали выяснять, куда выходят окна искомой квартиры. Высчитали с большим трудом окна, после чего один из них спросил Леньку:
— Парень, ты вооружен?
— Вооружен, — Кораблев показал им пистолет.
— Ну давай иди вперед, мы тебе спину прикроем. Сначала лучше нам всем гуртом по лестнице не топотать, а как войдешь, мы сразу за тобой.
— Ладно, — согласился Кораблев.
Он вышел из машины. Я видела, как он достал из кармана губочку и протер свои и без того сверкающие ботинки. Потом аккуратно губочку упаковал обратно, вытащил ствол, передернул затвор, дослав патрон в патронник, и вошел в парадную.
Мы стали ждать. В машине тихо играла музыка. Москвичи притихли и даже не разговаривали друг с другом. Я закрыла глаза и откинула голову на спинку сиденья. Почему они не идут за Ленькой? — подумала я. Вроде бы уже пора, он давно подошел к квартире. Они же обещали ему спину прикрывать! Я открыла глаза, подняла голову и убедилась, что москвичи сидят, как и сидели. Я, конечно, не особо сильна в их оперских манерах, но ведь они русским языком обещали ему спину прикрыть… Они сидели не шелохнувшись, глядя перед собой, а я ругала себя за то, что стесняюсь задать им вопрос: чего они ждут? Почему не идут вслед за Кораблевым? Из подъезда, в котором скрылся Ленька, донесся какой-то звук. Я вздрогнула, но они даже не шелохнулись. И вдруг я поняла, чего они сидят: они ждут, подорвется он или нет. Если нет, спустится за ними, а если хата заминирована, они услышат. И словно отвечая на мои мысли, в парадной глухо ухнуло. Послышался звон стекол, грохот. Чуть погодя кто-то крикнул.