Виктор Галданов - Разберемся по-семейному
Барский покачал головой.
— Иногда у меня возникает вопрос, что у некоторых в голове вместо мозгов? Перед нами игрок, постоянно нуждающийся в деньгах. Можно предположить, что ради баб и бабок он пойдет на что угодно. И, несмотря на это, он получает допуск к секретной оборонной работе.
— Не жди от меня утешения, — раздраженно ответил Сияпин. — я об этом казанове вообще услышал в первый раз только когда он пропал. Он у них считался гением, вундеркиндом или чем-то в этом роде. Институт он закончил в двадцать лет и к тому времени был, насколько я знаю, автором тридцати научных работ. Возможно, через месяц он бы эмигрировал в Израиль, как и вся его родня, но его вовремя призвали в армию и, к счастью, не отправили в стройбат, а заперли в «почтовый ящик», закрытый завод, он же научно-исследовательский институт электронно-вычислительной техники. Его профессор, подрабатывавший в МГУ, а в основном вкалывавший в «почтовом ящике», уговорил директора забрать юношу к себе. И уж там-то он себя показал! Истерики, вопли, наглые выпады в адрес начальства, вопиющие нарушения трудовой дисциплины и неприкрытое хамство в адрес руководителей завода, а также страны, партии и правительства.
— И ему все это спустили с рук? — удивился Барский.
— Более того, весь первый отдел «почтового ящика» только и занимался тем, что отлавливал анонимки против этого наглого рядового Ефима Моисеевича, как он требовал себя называть. Первый вопрос директора завода, когда он приходил поутру на работу, был: «Ну и что за эту ночь натворил жиденок наш пархатый?» А пацан наотрез отказался жить в казарме и потребовал на заводе отдельной комнаты с телевизором и радиоприемником. Потом ему стали доставлять все западные журналы, каких он только мог пожелать от «Физикал ревью» до «Плейбоя», сигареты только «Мальборо», это в восьмидесятом-то году. Ну и представь себе, что на него нарвался сам генерал Кравцов Генрих Эдуардыч во время инспекции завода. Шел себе тихо-спокойно в сопровождении директора и его камарильи, и вдруг услышал звуки рок-н-ролла. У него сходу нюх срабатывает, он шасть вбок, по коридорчику, за угол, остальные в ужасе только поспевают за ним. И что же — в накуренной комнате, стены которой увешаны плакатами с голыми шлюхами из «Плейбоя», на полу валяются пивные банки! (оцени, в восьмидесятом-то году), а на тахте возлежит юнец двадцати лет отроду и тащится под музыку «Роллингов»! Генерал от ужаса и ярости дар речи потерял, только захрипел что-то и руками замахал. А нахал так нагло и заявляет: «Господа военные, вы-таки мне немножечко мешаете.» Генерала выводят под белы ручки, и тут ему вдогонку звучит израильский гимн «Шолом-Алейхем». Итог — сердечный приступ у генерала, директора завода сняли, а что у пацана, как думаешь?
— Дисбат? — с надеждой спросил Барский.
— Дембель, ласточка моя, и не только дембель, но и трехкомнатная квартира в центре города, автомобиль и дача. Кстати, именно в том году меня не пустили на работу в Лондон из-за того, что моя дочка умудрилась попозировать какому-то итальяшке-фотографу, учти, в совершенно одетом виде.
— Ничего не понимаю, — пробормотал Барский. — И этой гниде доверили работу над сверхсекретнейшим оборонным проектом?
— А кому же еще нужно было ее доверить, как не автору? — вопросом на вопрос ответил Сияпин. — Больше того, ты помнишь прошлогоднюю сделку с Малайзией о продаже ей наших истребителей? Мы на этом заработали почти восемьдесят миллионов долларов. Так вот, эти летающие гробы и гроша ломаного не стоили бы, если бы не компьютерные системы автопилотирования и наведения, которые придумал Фима Лифшиц. В результате сейчас он живет так, как ни в каком Израиле бы не смог. У него нет проблем с жильем, приходящие домработницы поддерживают дом и дачу в идеальном порядке, холодильник по утрам забит битком продуктами, когда он желает съездить на работу, к дому подкатывает черный лимузин с шофером. Правда, с деньгами еще не все ладно, поскольку началась конверсия и завод частично перепрофилировался и зарплаты стали выдаваться заметно реже, а премии вообще прекратились.
— То есть, вы создали ему все условия для того, чтобы он задумался об эмиграции.
— Он невыездной до конца жизни.
— То есть, вы и это ему объяснили? Тогда неудивительно, что лошадь увели из стойла, — коротко сказал Барский.
— Может быть, и нет. По мнению руководителей проекта, Лифшиц и так в последние месяцы не знал, над чем работал. Они ставили перед ним конкретные требования, и он разрабатывал схемы, которые могли бы функционировать определенным образом в пределах заранее заданных параметров. Но он не имел представления о том, над чем шла работа в целом.
— Да ну? — скептически обронил Барский.
— По крайней мере, так они говорят.
— Остается надеяться, что это действительно так, — отозвался Барский. вставая.
— Эй! Меня не интересует, как ты там строишь отношения с оборонкой, — торопливо сказал Сияпин. — Мне надо поговорить с этой его любовницей.
— Никаких проблем. Дам тебе знать через пару часов.
Барский вышел, не обращая внимания на то, что пытался втолковать ему Сияпин.
* * *— Не нравится мне это дело, — сказал майор Зацепин. — И от тебя я что-то не вижу помощи, Валера.
Барский смотрел поверх головы следователя на портрет Дзержинского. Интересно, подумал он, почему в зданиях, где люди служат закону, всегда царит угрюмая атмосфера?
— Девушка ничего не знает об убийстве.
— Это я сам решу, — сказал Зацепин, глядя на Барского через нижнюю половину бифокальных очков. — Я не хочу думать, что она замешана в этом деле. Из материалов о ней следует, что она девушка порядочная, хоть и взбалмошная. Единственный человек с сомнительной репутацией в ее окружении — это ты. Но в силу каких-то причин в ее квартире прирезали урку. Ты говоришь, что девушку выманили телефонным звонком незадолго до того, как это случилось. Совершенно очевидно, что в ее квартире было нечто, привлекающее внимание не только блудного урки. Не думаю, что мое желание задать ей несколько вопросов выглядит так уж неразумно.
— Как насчет завтра? — спросил Барский.
— Какого черта, завтра? — парировал Зацепин. — Убийца разгуливает на свободе, а ты хочешь, чтобы я отказался от встречи с девкой, у которой может быть необходимая мне информация, только на том основании, что ее это расстроит. Послушай, Барский…
— Мне безразлично, расстроится она или нет. Мне не безразлично то, что ее могут прихлопнуть. Мы имеем дело не с убийцей-одиночкой, — прервал его Барский. — Я предлагаю сделку. Ты мне отдаешь Фиму Лифшица, и через полчаса Наташа будет у тебя.
— Лифшиц, — проворчал Зацепин. — Всем он нужен, и тебе, и ФСБ, и вы пытаетесь обскакать друг друга, чтобы заполучить его раньше других. Я бы тоже не отказался побеседовать с ним пару часов, хотя бы для порядка.
— Ты хочешь сказать, что Лифшицем должен заниматься именно ты? — вопросительно поднял бровь Барский.
— Бред! ФСБ считает, что его нет в городе, а они редко ошибаются. Сияпин думает, что ты ввязался в это дело из-за этой его девчонки и ее сестрицы. Из всех ее знакомых только он один выбивается из общего ряда. И поскольку им так интересуются наверху, то мы, низовая розыскная структура, должны отойти на второй план. — Он чиркнул зажигалкой и начал раскуривать сигарету. — Я почти решил положить этому конец.
— То есть? — мягко спросил Барский.
— Я могу тебя засадить за то, что ты мешаешь правосудию. Прячешь потенциального свидетеля. Не сообщаешь о преступлении. Укрываешь…
— Именно я сообщил о преступлении. И давай не будем говорить об этом, потому что ничего такого ты мне не сделаешь. И я не собираюсь объяснять, почему именно.
Зацепин пожал плечами.
— Может быть, в другой раз. Почему бы тогда тебе не пойти отсюда на хер? В таком случае я мог бы закрыть дело вне зависимости от тебя.
— Идет. Только скажи мне, что ты нашел в квартире.
— Ты же там был.
— У меня не было времени заниматься отпечатками пальцев.
Зацепин вздохнул.
— Сохранившиеся отпечатки ничего не дают. Несколько твоих. Несколько — того парня на вещах, которые он потрошил. Отпечатки Наташи и Марины. Из них свежие принадлежат только Наташе и жмурику. Внутренняя дверная ручка вытерта.
— А Лифшиц?
— Мы нашли несколько отпечатков, которые могли принадлежать ему, но все они старые. Возможно, три или четыре недели.
— На ноже тоже ничего?
— Ну да. Ручка кустарная, на лезвии следов нет. Он сделан их рессорной стали, довольно прочной. Другими словами, у нас нет ничего, кроме сильного желания поговорить с хозяйкой квартиры.
Барский встал и потянулся.
— Звучит вполне разумно. Подожди пару часов. Я тебе позвоню.
Судя по выражению лица Зацепина, он не очень в это верил.
