Фридрих Незнанский - Цена жизни – смерть
Азаров как-то странно посмотрел на Турецкого, словно почувствовал в его словах подвох.
— Вы уже не первый, кто выгораживает Сахнова. У вас, как я понимаю, есть какие-то факты?
— Никого я не выгораживаю, — возразил удивленный Турецкий. — Просто высказываю версию. Вполне допустимую. На тебя что, кто-то давил в связи с этим делом? Костя… Константин Дмитриевич в курсе?
— Я нашел одного бывшего пациента Сахнова. Он… подтвердил, правда при беседе, что наш уважаемый профессор снабжал пациентов наркотиками через доверенных сотрудников. Но официальные показания он давать отказывается — боится. И правильно делает, между нами говоря. Я что-то ничего пока не слышал о существовании российской программы защиты свидетелей. Так что хоть уверенность в причастности Сахнова у меня и есть, но фактов-то нет…
Азаров замолчал, выжидающе глядя на Турецкого, очевидно собираясь теперь услышать его историю. Вопрос о давлении он, между прочим, аккуратно обошел, подумал Турецкий. Вообще парень — явно не промах. С этим делом ходит наверняка как по минному полю, но до сих пор не подорвался и не наложил в штаны. Но не это сейчас главное. Когда Азаров сказал про бывшего сахновского пациента, у Турецкого затеплилась надежда, почти уверенность.
— Кто этот свидетель? — спросил он, стараясь не показать своей заинтересованности.
— Александр Борисович, — усмехнулся Азаров, — вы прекрасно понимаете.
— Ты мне не доверяешь? — выпалил Турецкий. — Нужно письменное указание от Меркулова?
— Я вам доверяю, Александр Борисович, я же рассказал вам о свидетеле, хотя в материалах по делу вы не найдете о нем ни строчки. Но мне не известны причины вашего интереса, а не зная их, я не могу гарантировать ему безопасность, да и вы сами, скорее всего, тоже. Есть еще и второе «но», которое все и определяет: я сам не знаю его имени.
— ?!
— Он вышел на меня самостоятельно и обещал поддерживать связь более или менее регулярно.
— Твой свидетель — мужчина?
— Я бы сказал, совсем пацан: ему лет двадцать максимум.
Промыслов отпадает. Обидно, подумал Турецкий. Ему тридцать два, и он наркоман, на двадцатилетнего никак не тянет.
— А когда этот тип лечился последний раз?
— По его словам, более года назад, но он может сознательно называть неверные сроки, чтобы я его не вычислил.
— А ты не пытался сфотографировать и предъявить карточку сотрудникам клиники для опознания?
— Нет, конечно, Александр Борисович, это было бы тактически неверно. Он сам на меня вышел и никаких рычагов, чтобы заставить его колоться, у меня нет. Пусть пока играет по своим правилам. Если я его засвечу — всем будет хуже.
Может, подумал Турецкий, Азаров допросил информатора-агента какой-нибудь службы МВД или ФСБ и не может его афишировать? Один черт… После некоторых колебаний Турецкий достал фотографию Промыслова и протянул Азарову:
— Поинтересуйся при встрече, что он о нем знает.
Азаров внимательно рассмотрел снимок:
— Кто это?
— Тоже пациент Сахнова, зовут Евгений. Пока все.
— Хорошо, договорились.
Азаров засобирался.
— Погоди, а мотив убийства Сахнова ты установил? — спросил Турецкий.
— Версий несколько. Наиболее вероятные, на мой взгляд, две: либо он не заплатил вовремя поставщикам, либо что-то не поделил с «крышей», — скорее всего, с большими звездами из МВД. Но вы сами понимаете: это только мои предположения, и вообще, дело дохлое. Ладно, Александр Борисович, я пошел, если что-нибудь выясню про вашего Евгения, сразу сообщу. Все, счастливо.
Темнит коллега, подумал Турецкий, глядя ему вслед. Если Сахнов действительно занимался распространением наркотиков — этого не скрыть от ближайшего окружения, как ни крути. Не может же, в конце концов, лечащий врач не заметить, что его пациент под кайфом. И насчет круговой поруки — тоже туфта, всегда найдется слабое звено в цепи империализма… А Азаров как следователь ведет себя странно, это видно с первого взгляда, хотел бы — поставил бы всех на уши в сахновской клинике. Но не поставил и оправдание нашел — была установка действовать без лишнего шума. Возможно, даже от Кости. Выходит, нашему юному другу указали на его место в истории. И он в целом согласился. А теперь потихоньку что-то там себе разнюхивает в надежде повысить свой статус.
Ползучий борец с мафией, придумал определение Турецкий. Оно ему понравилось, и от этого захотелось поскорее приняться за работу, но для начала выпить пива похолоднее. Потому что опять начиналась жара, и остатки вчерашней амстеловской роскоши нагревались в портфеле.
8
Расправившись с пивом, Турецкий занялся «скорой помощью», предположительно увозившей Промыслова вечером двадцатого июня.
Но оказалось, что к Промыслову эта «скорая» отношения не имеет: действительно, двадцатого июня в восемь сорок пять вечера был вызов на Цветной бульвар по поводу острых болей в животе. Женщину сорока пяти лет госпитализировали с подозрением на аппендицит, но выяснилось, что это пищевое отравление — дамочка объелась грибами.
Турецкий был искренне разочарован.
Значит, и это дорога в никуда.
Для очистки совести нужно теперь проверить названного Нинзей Вовика, а потом переключаться на нормальных знакомых Промыслова, в смысле ненаркоманов.
Перспектива отпуска стремительно отдалялась. То есть становилась все перспективней и перспективней.
9
Вовик проживал в классической пятиэтажной хрущобе.
Турецкий с Денисом подъехали к дому со стороны двора. И, не сговариваясь, начали изучать балконы. Ничего экстраординарного на этот раз не обнаружилось — самый большой оригинал на четвертом этаже в крайнем подъезде вывесил флаг ООН. Этажом ниже бабулька-огородница обихаживала грандиозных размеров кабачки.
— Смотрите, Сан Борисыч, чернобыльские овощи.
— Это вьетнамские кабачки, — выказал осведомленность Турецкий. — Вымахивают метра два длиной, а можно, кстати, не дожидаться, понемногу отрезать и трескать. А они тем временем заново отрастают. Единственная проблема: как их опылять. Им нужен специфический вьетнамский кабачковый ночной мотылек, который у нас не водится. А цветут они всего одну ночь, поэтому приходится целую неделю по ночам караулить с кисточкой, чтобы вовремя совершить акт искусственного осеменения.
Денис никак не прокомментировал глубокие сельскохозяйственные познания старшего товарища, чем заслужил молчаливое одобрение. Со вчерашнего дня, после посещения промысловской квартиры, когда выяснилось, что Денис в курсе жизненного цикла травников, а он, Турецкий, нет, «важняк», постоянно чувствовал собственную моральную устарелость. Он, похоже, отстал от этой самой жизни, причем, как это обычно и бывает, незаметно, но безнадежно.
Поднялись на четвертый этаж. В ту самую квартиру, где на балконе висел ооновский флаг. После этого всякие Кривенковы будут рассказывать, как тяжело выявить наркоманов, подумал Турецкий. Он вытер пот и позвонил в дверь.
В квартире определенно что-то происходило, кто-то чем-то бухал, матерился, включал и выключал воду, но на звонки в дверь упорно не реагировал. Турецкий продолжал настойчиво давить кнопку. Хозяин так же настойчиво его игнорировал.
Денис, несмотря на отменные физические кондиции, а может, и благодаря им, тоже покрылся потом и стал понемногу закипать.
— Заглюкался наш Вовик, — предположил он. — Под кайфом, урод, наверное, воображает, что стирает носки или делает генеральную уборку. Я, как назло, пива нахлебался, держусь из последних сил…
Турецкий укоризненно посмотрел на него. Денис немедленно смутился:
— Ну ладно, дайте, что ли, ногой попробую.
Турецкий посторонился, освобождая Денису оперативный простор. В это время из-за двери грохнул выстрел, через полсекунды еще один. Стреляли, наверное, из дробовика, картечью, в двери на уровне пояса образовались два отверстия с рваными краями, как раз напротив того места, где только что стоял Турецкий и куда намеревался заехать ногой Денис. Не дожидаясь, пока Вовик, или кто там еще, перезарядит свою берданку, Денис сделал то, что собирался, — что есть силы ударил ногой повыше замка. Дверь у Вовика, как и весь дом, была стандартная хрущевская — хилая, открывающаяся вовнутрь, но первый натиск выдержала.
Пока Денис примерялся, как бы приложиться еще сильнее, рискуя получить очередной заряд картечи в живот, Турецкий вытащил захваченный на всякий случай «макаров» и всадил три пули в замок.
Одновременно с Денисом они вломились в узкий коридор, ружье лежало на полу, — видимо, боеприпасы кончились. Истерзанную входную дверь тут же захлопнуло сквозняком.
— На балкон! — скомандовал Турецкий, первым сообразивший, откуда ветер дует.
