Валентин Иванов - Желтый металл
Томбадзе размышлял, куда он денет это золото. Ему самому, то-есть для удовлетворения частных заказов, нужно было не более двухсот граммов, и то с большим запасом. Намечалось требование на три корпуса для дамских ручных часов, по десять-двенадцать граммов каждый, несколько колец, коронки. Словом, пустяк. Зато такая работа была самой выгодной. Грамм золота выходил почти по сто рублей: ведь песок был хотя и не рафинированного, но высокопробного металла. В нем заключалось девяносто частей чистого золота, семь частей серебра и три части примесей других металлов.
Так уверяла Антонина Окунева, и, как думал Леон, она не обманывала. Леон не скупился на лигатуру, щедро добавлял серебро, а все же вещицы из сибирского песка выходили яркие, красивые. Подпольный ювелир смело уверял заказчиков:
– Я сделал тебе не пятьдесят шестую, а семьдесят вторую пробу, слово чести, друг! Золото старое, хорошее, из старинных вещей наших славных предков, друг!
Поезд бежал красивейшими местами Кавказа, а Леону было на них наплевать. Он привык к горам и не находил в них ничего особенного. «Горы есть горы, и все тут, дарагой…» Леон не понимал приезжих, которые восхищались кавказской природой. «Природа?.. Ва! Деньги…» Когда есть деньги, всякая природа хороша. А без денег? Леон по-своему понимал поэтов: пишут – получают деньги. Получают за глупости? Пусть!
Единственное стихотворение, которое ему действительно нравилось, содержало следующие мудрые строчки:
Вот барашек поднял крик,
Это блеет мой шашлык.
Помидор совсем в соку,
Это соус к шашлыку.
Он так и воспринимал жизнь, Леон Томбадзе, – брюхом. Но брюхом в широком смысле этого слова: не одним лишь вместилищем для шашлыков, вин и прочих элементарнейших наслаждений.
Он был весел, любезно-обходителен, ласков с людьми, отлично танцевал лезгинку и некоторые другие танцы, играл на баяне и на гитаре. На военной службе, в своей части, писарь Леон Томбадзе пользовался репутацией весельчака и хорошего товарища. У него были качества, которые, быть может, ценнее способности к высокой доблести и к суровому подвигу самопожертвования. Ценнее, конечно, для того, кто имеет такую репутацию, но не для нашей армии и не для целей, которым она служит…
Человечество удивительно как богато разнообразием и противоположностью характеров. Попытка охарактеризовать какой-либо народ одной, якобы лишь ему присущей чертой закончится смешной и нелепой неудачей. В одной книжке двухсотлетней давности, в этаком солидном научном труде страниц на полтораста, ученый немец изложил «всемирную» географию, снабдив чудовищные по своему неправдоподобию сведения кратчайшими характеристиками народов. В разделе «Италия» он сообщил, что итальянцы народ бедный и «занимаются тем, что занимают друг у друга». Столь же удивительные открытия были сделаны этим автором в части русских и других народов.
Опасно, очень опасно вообразить себя художником, одним мазком кисти вершащим все…
И действительно, не всегда так просто разгадать под вежливыми манерами, под свойственной иным людям обходительностью в обращении их подлинную сущность. Встречаются и совершеннейшие эгоисты. Вы можете общаться с таким человеком год, два, будете считать его своим другом, личностью безупречной, и вдруг ваши и его интересы в чем-то столкнутся (или вы увидите, как столкнулись его интересы с интересами другого человека), и вы будете поражены той легкостью, той даже беспечностью, с которой ваш «друг» совершит любую подлость. Подлость по вашему мнению, не по его. На него как-то трудно сердиться, – он не поймет. Он обладает органической способностью к самоуверенной гадости и искренне убежден, что лишь идущее ему на личную пользу и хорошо в нашем мире. Он никогда не раскается, убеждать его – потерянное время. Его можно испугать, потому что под аллюрами храбреца он последнейший трус. Это человек-желудок.
Итак, вернувшись домой после демобилизации, Леон Томбадзе привез хорошую характеристику из части, медали и один орден, правда, потерявший для него значение с отменой некоторых материальных преимуществ, которые давала орденская книжка.
Сейчас, в вагоне, Томбадзе рассуждал сам с собой о трех вещах. Первая – вернее, первоочередная: кому повыгоднее сбыть излишек металла? Вторая: как добиться, чтобы Нина бросила мужика Окунева? Томбадзе с Окуневым не встречался, но, как всегда бывает в таких положениях, со слов жены составил себе понятие о муже как о совершеннейшем чудовище. И третья: как не упустить скупку золотого песка после того, как Нина расстанется с Окуневым?
Леон прихвастнул «своей Нине»: он не знал, откуда еще, кроме нее, можно доставать желтый металл. Он лучше знал, куда его сбывать.
2Но и со сбытом дело обстояло не так уж хорошо. Всякая частная торговля процветает в условиях конкуренции. Даже подпольно-уголовные сделки, чтобы продавец краденого мог набить цену, нуждаются «в рынке», то-есть в нескольких покупателях. Для крупных партий у Леона Томбадзе имелся лишь один покупатель, и возлюбленный Антонины Окуневой находился в невыгодной для купца позиции.
Как-то, еще в прошлом году, когда Гавриил Окунев сговаривался с Леоном Ираклиевичем Томбадзе о первых партиях металла – партиях мелких, по сто-двести граммов, – ювелир сообразил, что у него самого найдется не так уж много заказчиков на золотые безделки. Упускать же желтую струйку, от которой немало налипнет на пальцы, ему не хотелось. И тут Леону вспомнился один «интересный человечек».
Томбадзе обитал в небольшом городе Н-ке, отделенном несколькими часами езды от С-и. В Н-ке же в собственном доме проживал некий Арехта Григорьевич Брындык, сильный старик лет под шестьдесят, мастер на все руки. Он и слесарил, и столярничал, и рисовал красками. Потрафляя вкусам местного мещанства, Брындык разрисовывал клеенки и холсты, превращая их в настенные «ковры». Художник доходчиво и лихо изображал русалок с пышным телом и с газельими глазами, на берегу ручья в томительных позах, или задумчивых дам с зонтиками, дам «старинного покроя», с тончайшими талиями, широчайшими бедрами, со сливочным низким декольте. Словом, малевал Брындык совершенную дрянь, но в ярких красках и, надо все же признать, с каким-то намеком на фантазию, что и обеспечивало сбыт. Брындык работал не кустарем-одиночкой, он состоял членом артели «Кавказ».
Он должен был понимать толк и в золоте…
Леон, бывший в те годы «зеленым» подростком, помнил, что за несколько лет до войны Брындык работал старателем в системе «Севкавзолото». Помнил и знал потому, что встречал Брындыка на базаре, где тот подторговывал с рук продуктами и товарами, получаемыми в магазинах золотоскупки за сданное золото.
Потом Брындык исчез. Говорили, что он был арестован за спекуляцию золотом и что вообще он был не столько старателем, сколько охотником за другими старателями, но не с винтовкой в лесу, как в старину в Сибири, а с рублями: Брындык якобы скупал золотой песок и самородки.
Года через два или через три после окончания войны Брындык вновь появился в Н-ке, постаревший, но сильный и попрежнему важный в манерах – хозяин. Зажил в том же доме, что прежде. И говорил: «мой дом», хотя владелицей числилась жена.
Брындык жил собранно, уединенно, строго. Никто не видал его пьяным, и мало кто его посещал. Редких посетителей Брындык встречал в пристройке к дому – обширной, как сарай, комнате, где в углах валялся всевозможный хлам, а на вбитых в стены гвоздях и на самодельных полках покоился столярный и слесарный инструмент, кисти, краски. На земляном полу стояли подрамники для заправки «ковров».
В пристройке застоялся запах махорки, клея и красок. Такая смесь служила как бы основой для какого-то цепкого и не совсем приятного запаха, повсюду сопутствовавшего самому хозяину.
Пристройку эту, где роль кровати исполнял деревянный топчан, Брындык витиевато именовал своим «апартаментом», про жену же говорил просто – «она», если ему изредка приходилось упоминать о супруге.
«Она» и проводила к хозяину Леона Томбадзе, впервые появившегося во владении Брындыка с целью завязать деловые отношения. Преследуемый по пятам здоровенным псом (если не хозяйка – порвет!), Леон проследовал в пристройку. «Она» тут же ушла, а хозяин предложил Томбадзе круглую затейливо-самодельную табуретку и уставился на гостя серо-зелеными глазками.
Не смущаясь ни нависшими над глазами сивыми бровями, ни хмурой нелюбезностью Брындыка, Леон приступил:
– Есть золото, дорогой. Хочешь сделать дело? Не хочешь – скажи. А-а?
– Ишь, шустрый, – воркнул Брындык. – Вас звать Томбадзе? – Он помнил Леона. – Ну, покажьте, что есть.
Леон достал плоскую аптечную склянку.
– Образец? – спросил Брындык.
Леон пожал плечами.
Брындык опять испытующе воззрился на посетителя:
– Та вы не бойтесь. Сколько всего у вас есть металла?
