Елена Топильская - Ловушка для блондинов
Постовой скучал возле каре из пустых ящиков, которые огораживали место приземления брошенного через забор пистолета. Тут же бродил успевший принять на грудь свидетель — грузчик, которому пистолет чуть не на голову свалился. Тетеньки, припасенные мною в качестве понятых, мягко его пожурили. Я пристроилась на одном из перевернутых ящиков и быстро настрочила протокол. А пока понятые внимательно читали его, тихо переговариваясь, я успела в том же хорошем темпе допросить свидетеля. На территории хлебозавода одуряюще пахло свежим хлебом, и этот запах казался абсолютно несовместимым ни с каким злодейством. Понимаю оперов, которые ездят сюда обедать на трамвае, несмотря на то, что рядом с РУВД есть несколько бистро и пирожковых. Войдя через проходную в царство сдобы, мягких буханок и бубликов, забываешь про страсти-мордасти современной жизни, про производственные проблемы и даже про свой преклонный возраст; вдыхаешь этот непередаваемый хлебный аромат и начинаешь любить ближних…
Подошел криминалист, успевший в ожидании изъятия вещдока перекусить в местной столовой. Оттуда он предусмотрительно прихватил коробку, ловко запаковал в нее пистолет, причем брался за него в резиновых перчатках, что, впрочем, меня совершенно не убедило в перспективе найти на нем отпечатки пальцев. За все годы моей работы такого еще не было, пальцы на оружии почему-то никогда не находились.
Сделав на коробке необходимые надписи, криминалист заверил меня в том, что по прибытии медика они вместе сделают смывы и отпечатки с ладоней, запястий, из ноздрей и ушей задержанного, для обнаружения и фиксации следов продуктов выстрела, если человек незадолго до этого применял огнестрельное оружие. Положительно, запах свежего хлеба пробуждал в людях лучшие чувства. Этот криминалист никогда не имел репутации старательного работника и обычно не дело пытал, а от дела лытал. Тем приятнее было услышать такое из его уст, без всяких понуканий с моей стороны.
С сожалением покинув территорию хлебозавода, я с коробкой под мышкой подошла к группе оперов, взиравших на расстрелянное тело. Они порадовали меня тем, что медик уже в пути, и в принципе я могу начинать описывать пейзаж.
Мы с ними обсудили, какие дела могли привести господина Белоцерковского на место расстрела и какими делами он вообще зарабатывал себе на жизнь. Пока ясности не было. За разговорами незаметно пролетело время до прибытия дежурного медика, его “карета” подкатила одновременно с Костиком Мигулько, а на хвосте Костика Мигулько, естественно, сидел хорошо знакомый всем присутствующим доктор Стеценко. С прибывшим в качестве врача-специалиста в области судебной медицины доктором Пановым они просто обнялись и расцеловались; при этом, утопая в могучих объятиях толстого, но милого Панова, Стеценко из-за его спины корчил мне рожи, изображал эротическую томность и вообще вел себя совершенно неуместно. “Тут все-таки место происшествия, — строго подумала я, — и труп лежит в крови”.
Стеценко отцепился от Панова и пошел ко мне. Я хотела высказать ему все про неподобающие манеры, но близость хлебозавода оказала свое облагораживающее воздействие. Язвить расхотелось совершенно.
— Саша, извини, пожалуйста, — проговорила я, вдыхая неотвязный аромат свежевыпеченного хлеба. — Меня выдернули на происшествие…
— Да мне Костик все рассказал, — кивнул Стеценко. — Помочь?
— А как ты мне поможешь? Да у тебя и своих дел хватает…
Стеценко наклонился к моему уху:
— Маша, твои дела важнее.
— В смысле — следовательские дела важнее экспертных? — прикинулась я дурочкой; уж очень хотелось услышать продолжение.
— В смысле — дела любимой женщины.
Услышала, теперь моя душенька довольна. Все-таки мой бывший сожитель — редкостная обаяшка, тем приятнее от него слышать такие признания. Но сейчас тратить время на любезности неприлично, и так я разрываюсь: в данной ситуации осмотр трупа и допрос задержанного одинаково неотложные вещи. Ну и что же мне предпочесть? Меня уже потряхивала знакомая нервная дрожь, сопровождающая необычные дела, интересные профессиональные ситуации. Конечно, на такого профи, как наш сегодняшний киллер, ребят из убойного отдела маловато. Синцова бы сюда, он бы его развалил от носа до позвоночника за полчаса. Но, к сожалению, реалии таковы, что Синцову тут делать нечего. Он теперь раскрывает сексуальные убийства, которые, не в пример нашим вшивым заказникам, гораздо драматичнее. А то, что я этого клиента сама не развалю, ясно с первого взгляда. Не то, чтобы я была не уверена в своих силах, просто трезво оцениваю обстановку. Есть вещи, которые не для меня. Что называется, оперу — оперово, следователю — следователево.
— Ну хочешь, я сам съезжу в больницу, поговорю с доктором? — Сашка почувствовал, что меня уже закручивает профессиональный озноб.
— Без меня доктор с тобой разговаривать не будет. Может, завтра выберемся? Ты как?
Сашка кивнул. Во время разговора я не могла отделаться от какого-то неприятного ощущения, что-то царапало мне нервы, и не выдержав, я обернулась. В окошечке патрульной машины, стоявшей за моей спиной, мелькнула тень. “Ерунда, — подумала я, — это просто мнительность”. Но поежилась. Спину мне жег взгляд из окошечка, я готова была в этом поклясться.
Прибыв на базу, в РУВД, ребята из убойного, все до единого, сначала сходили и внимательно обозрели клиента, посаженного в продавленное кресло в наиболее приличном кабинете (джентльменский жест, с учетом того, что работать в кабинете придется женщине), после чего беззастенчиво предложили мне самой разговаривать с задержанным. Все корифеи сыска сошлись на том, что колоть его бесполезно. Да особо и не нужно, поскольку доказательств даже больше, чем достаточно. Конечно, хотелось бы узнать про мотивы убийства, а также про заказчика, что, в общем, взаимосвязано, но это вопрос стратегический, вопрос будущего, долгой кропотливой работы с применением спецтехники и спецприемов.
— Ты его в камеру оформи, — строили они планы, — а там будем его слушать и анализировать.
— А вы думаете, он в камере будет говорить? — сомневалась я.
Опера пожимали плечами. А что еще они могли предложить?
Так что пришлось мне заниматься клиентом. Труп осматривать я высвистала Горчакова, вернувшегося из городской. Клиент без удовольствия, но достаточно спокойно перенес процедуру получения смывов и отпечатков; юридическое оформление этой процедуры оставили на потом, поскольку мы с задержанным отъезжали к месту допроса, а медик оставался с Горчаковым на осмотре трупа.
После короткого совещания, в ходе которого были определены тактика и стратегия расследования, а именно: я занимаюсь клиентом, а подчиненные Кости Мигулько пробивают личность потерпевшего, Костик отвел меня в кабинет, где мне предстояло работать.
Задержанного охраняли два опера, руки у него так и оставались застегнутыми сзади, а еще одной парой на ручников он был пристегнут к батарее, но даже несмотря на это, я с трудом удержалась от просьбы дать мне охрану для допроса. Со мной такого давно не бывало.
Пожалуй, за всю мою богатую следственную жизнь мне повстречались только два человека, с которыми я боялась оставаться наедине в следственном кабинете.
Но оба они были тупейшими отморозками, а у этого был вид неглупого человека. И все же от него исходила такая волна опасности, что меня не могла обмануть его расслабленная поза. Эта расслабленность была показной, на самом деле он был собран и напряжен, и его собранность лишний раз доказывала, что он использует любую, даже эфемерную возможность уйти.
— Здравствуйте, — сказала я, остановившись у двери и примериваясь, куда лучше сесть, чтобы занять, во-первых, безопасную позицию, а во-вторых, чтобы удобно было с ним общаться; если, конечно, он захочет общаться.
Охранявшие его опера даже не стали вставать, уловив мою нерешительность; судя по всему, они были не прочь поохранять клиента во время допроса. Им он, похоже, тоже не внушал доверия.
Сам клиент даже не переменил позу, только чуть шевельнулся, и опера тут же напряглись. Он приподнял тяжелые веки и посмотрел на меня снизу вверх. Потом медленно перевел взгляд на Костика и мрачно спросил:
— А что у вас, кроме бабы, других следаков нет?
Костик не нашелся, что ответить.
— С бабой разговаривать не буду, — так же мрачно продолжил задержанный, и я с трудом удержалась, чтобы не сказать ему что-нибудь вроде “а куда ты денешься”, но вовремя поняла, что он провоцирует меня именно на это, на конфликт, выводит меня из себя, и подумала, что он еще более непрост, чем кажется. Если я на это клюну, никакой полезной информации из допроса я не извлеку, допрос сведется к взаимным колкостям.
— Баба пусть идет, под мужика ляжет, — добавил убийца и внимательно посмотрел на меня, просчитывая эффект от провокации.
