Энн Перри - Невидимка с Фэрриерс-лейн
И он тоже предпринял собственное расследование маршрутов Патерсона, начав с того, что опять обратился к театральному швейцару. В этот час дня в театре царила странная тишина. Все вокруг было бесцветным, в окна сочился серый дневной свет, не слышалось смеха, не чувствовалось возбуждения, которое всегда царит перед спектаклем; не было ни актеров, ни музыкантов, развлекающих толпу. Присутствовали женщины-уборщицы. Они сидели на ступеньках сцены с чашкой чаю и читали программки.
Питт нашел Уимбуша в его маленькой комнатке за сценой.
– Да, сэр. Мистер Патерсон опять приходил. – Уимбуш задумчиво прищурился. – Дней шесть, может, пять назад.
– Что он вам говорил?
– Да все об убийстве мистера Блейна, сэр. Как вы тогда. И я рассказал ему все то же, что и вам.
– Что же он сказал?
– Ничего. Поблагодарил меня, а потом ушел.
– А куда, вы не знаете?
– Нет, сэр, он не сказал.
Но Питту и не надо было обращаться к швейцару, он и так все знал.
Томас снова поговорил с костюмершей Тамар Маколи, но та повторила то же самое. Да, Патерсон приходил к ней и задавал все те же вопросы, и она ответила ему то же, что уже говорила Питту.
Томас ушел из театра и повернул на север, к Фэрриерс-лейн. Стоял поздний день, холодный, серый. Тротуары блестели от дождя, ветер гонял мусор по канавам.
Инспектор шел мимо нищих, уличных торговцев, лоточников и праздношатающихся, которые, съежившись от холода, искали себе ступеньки, на которых можно было бы устроиться на ночлег. Жаровня, в которой однорукий инвалид жарил каштаны, была единственным крошечным островком тепла, а огонь под ней – таким же единственным огоньком в сгущающейся мгле. Вокруг жаровни теснились с десяток человек. Это напомнило Питту о тех людях, которые, наверное, вот так же стояли у жаровни в ту ночь, когда был убит Кингсли Блейн. Томас знал из документов их имена. Они все значились в материалах судебного расследования. Он снова заглянул в свой список, чтобы освежить их в памяти.
Найти их снова было мало шансов. Они могли перебраться в другое место, изменить образ жизни на более благополучный, а могли, напротив, совсем захиреть. Могли заболеть, могли уже покинуть сей свет или сесть в тюрьму. Смертность среди них была высока, а пять лет – достаточно долгий срок.
Интересно, Патерсон побеспокоился найти хоть одного из них? Или уличного мальчишку, Джо Слейтера? Но он наверняка разыскивал цветочницу. Если она, конечно, еще продает здесь цветы.
На расстоянии нескольких сотен шагов от Фэрриерс-лейн Питт почувствовал, как та непреодолимо его притягивает. Иногда с трудом удерживая равновесие на влажном булыжнике, он ускорил шаг, словно мог что-то упустить, если станет медлить. Вот Питт завернул за последний угол и увидел впереди себя налево черную узкую расщелину Фэрриерс-лейн. Он сбавил шаг. Ему хотелось пройти по ней, и в то же время переулок внушал отвращение. Желудок свело, ноги окоченели.
Питт остановился напротив. Как говорил Патерсон, уличный фонарь находился примерно в двадцати шагах от переулка. Ветер громыхал листами железа на крышах и гнал по дорогам обрывки старых газет. Уже заметно смеркалось, и фонарщики уже зажгли газовые фонари. Однако Фэрриерс-лейн казалась темной и непроходимой. Питт остановился примерно там, где кучковались в ту ночь бродяги, и перешел на другую сторону улицы. Он очень отчетливо видел какую-то мужскую фигуру, но лица, пока не подошел и не очутился под фонарем, не мог разглядеть.
Томас прошел улицу. Пульс у него участился, горло перехватило. Вот она, Фэрриерс-лейн. Переулок был узкий, дорога под ногами гладкая, но Питт почти ничего не видел впереди, кроме очертаний стены прямо перед конюшенным двором. Однако там тоже должен быть свет. Еще шаг-два, и Питт увидел его слабое мерцание. Он представил себе, как Кингсли Блейн избрал эту кратчайшую дорогу, чтобы пройти через переулок в клуб, где ожидал встретиться о Девлином О’Нилом. Думал ли он, что его может кто-то поджидать, когда из-под неверного света уличного фонаря свернул в окутанный тенями переулок? Явилось ли для него нападение совершенно неожиданным?
Шаги Питта звучно отдавались по камням, походка была напряженная, ему было страшно. Туман душил его, дыхание стало прерывистым. Теперь он видел фонарь на стене, освещающий конюшенный двор впереди. Это тогда была конюшня, теперь же здесь находился кирпичный склад. Инспектор тихо, медленно вошел во двор, пытаясь вообразить, как все происходило в ту ночь. Что видел тогда Кингсли Блейн? Кто его ждал? Аарон Годмен, худощавый, хрупкий, очень подвижный актер, одетый, как одеваются, чтобы пойти в театр, с белым шелковым шарфом на шее, поблескивающим в свете конюшенного фонаря, с длинным заостренным кузнечным гвоздем в руке? Или то был кинжал, так и не найденный до сих пор? Да какое это, в сущности, имеет значение? Ведь гвоздь или кинжал было легко потерять. Конечно, полиции не удалось найти ни того, ни другого, и это понятно. Достаточно бросить оружие в водосточную трубу.
Но, может, вместо Годмена его ожидал кто-то другой? Джошуа Филдинг, например… А может, даже сама Тамар, понукающая Филдинга свершить задуманное?
Отвратительная, чудовищная мысль. Даже не понимая почему, Томас поспешно ее отбросил, остановился и внимательно огляделся вокруг. Вот там, слева, наверное, расположена конюшня на шесть стойл. Одна дверь казалась новее, чем остальные.
Питта слегка затошнило, и он снова вышел в темноту переулка, даже не вышел – почти выбежал. Выскочив на улицу и задыхаясь от ужаса, с сильно бьющимся сердцем, инспектор резко остановился и с минуту так стоял. А затем пошел обратно, к Сохо-сквер, где продавали цветы. Теперь Питт шел так быстро, что все время натыкался на прохожих. Он громко стучал каблуками по камням тротуара, дыхание его все еще было учащенным и неровным.
Цветочница стояла на обычном месте – низенькая толстая женщина, закутанная в коричневую, с ржавым оттенком, шаль. Она машинально протянула Томасу букетик из разных цветов и затянула, как обычно, нараспев:
– Свеженьких цветочков, мистер? Купите букетик свежих цветов для своей леди, сэр. Сорваны только сегодня. Посмотрите, какие еще свеженькие. Подышите вместе с ними деревенским воздухом, сэр.
Питт порылся в кармане и вытащил трехпенсовик.
– Да, пожалуйста.
Она не спросила, не надо ли сдачи, а просто схватила монету и подала ему два букета; лицо ее просияло от удачной сделки. Становилось все холодней; по-видимому, весь день в целом был для нее неудачным.
– Давно здесь торгуете? – спросил Питт.
– С шести утра, сэр, – ответила она, нахмурившись.
Мимо них прошла пара, направляющаяся в гости. Длинная юбка женщины намокла от влажной мостовой, шелковый цилиндр мужчины блестел от дождя.
– Я имею в виду, давно ли вы торгуете на этом месте?
– О, наверное, лет четырнадцать… – Она сощурилась. – А почему вы спрашиваете?
– Значит, это вы видели Аарона Годмена после совершения убийства на Фэрриерс-лейн?
Где-то в дальнем конце площади заржала лошадь и выругался кучер.
– Прошу прощения, сэр, но зачем вам это знать? – спросила торговка, настороженно взглянув на него.
– Вы знали мистера Годмена?
– Видела, как он выступает.
– А как он был одет в ту ночь? Не помните?
– Ну, в пальто, конечно, ведь поздно уже было. А что же еще он мог надеть?
– В цилиндре, белом шелковом шарфе?
– Да что вы! Это же актер был, бедняга, а не богатей какой-нибудь.
– Вы как будто о нем жалеете?
– Ну и что? Даже если и жалею? Этот ублюдок Блейн обрюхатил его сестру, шлюху несчастную, но парня, бедолагу, все равно повесили.
– Но был ли на нем белый шарф?
– Я уже говорила – он был одет, как на работу.
– Значит, шарфа не было. Вы в этом уверены?
– Ага. Да сколько мне еще вам повторять? Не было на нем никакого шарфа!
– А вы случайно не встречались недавно с полицейским Патерсоном?
– А если и встречалась?
Питт сунул руку в карман и достал полшиллинга.
– Пожалуй, еще прикуплю цветочков.
Торговка молча взяла монету и вручила ему четыре букетика. Чтобы не уронить цветы, Томасу пришлось наполовину засунуть их в левый карман. Мимо прошли двое джентльменов в вечерних костюмах, поблескивая цилиндрами и удивленно оглядывая Питта и его собеседницу.
– Вы недавно видели Патерсона?
– Да, он приходил позавчера. Спрашивал опять обо всем. Я ему ответила, как тогда. А затем пробили часы. – И она кивком указала на часы, висевшие на здании за ее спиной. – И он спросил меня о них.
– А что спросил? Разве не из-за этих часов вы решили, что Годмен подошел к вам без четверти час ночи?
