Николай Сизов - Невыдуманные рассказы
— Нет, нет, спасибо. Я подожду. У меня соседи по общежитию десять лет ждут этих квартир. Пусть им сначала...
И в то же время эта настоящая скромность и даже какая-то застенчивость не мешали зреть и крепнуть в характере Петушкова иным качествам — воле и хорошей, чистой гордости.
Случилось у него в жизни так, что проверку этих свойств его характера взял на себя самый, казалось бы, близкий человек.
В автобиографии он об этом пишет лаконично, скупо:
«В 1945 году женился на Кузнецовой. В марте 1955 года жена от меня уехала с гражданином Сергеевым, с которым была знакома ранее».
Немногословно. Но сколько душевной боли, мужской и просто человеческой обиды стоит за этим сдержанным тоном.
Когда Василий, будучи в армии, получил письмо с этой новостью, он не поверил. Перечитывал его не раз и не два.
Лида, его Лида, о которой он никогда не вспоминал без теплого комка в груди, с которой было столько скромных и волнующих радостей, строилось столько планов на будущее, его Лида ушла, уехала с другим... Это не укладывалось в сознании, казалось чудовищным, неправдоподобным, чем-то вроде нелепого сна.
Неотступно сверлил вопрос: почему? Что случилось? Разве не был он самым мягким и самым внимательным к ней? Разве не ей, Лиде, завидовали многие заводские девчата? И разве не он старался экономить каждую десятку, чтобы их молодая семья имела все, что нужно для более или менее обеспеченной жизни?
Более или менее обеспеченной... Вот в этом-то и крылась причина. Подругам Кузнецова объяснила откровеннее, чем ему:
— Что это за жизнь? Только и думаешь, как бы дотянуть до получки. И так до конца дней? Ну, нет. Рыба ищет, где глубже, человек — где лучше.
Когда Василий узнал об истинной причине ухода жены, ему сделалось легче. Обидно было только, что не сразу понял ее, не распознал раньше.
И, хотя рана саднила еще долго, он постепенно смирился с потерей.
Через год с небольшим Лида вернулась. Богатые посулы старого знакомого, за которыми она погналась, оказались призрачным миражем.
— Как же ты теперь? — спросили подруги.
— Вася добрый, он простит.
Но женщина ошиблась. Доброта не поборола гордости. Петушков не простил. И хоть говорил с бывшей женой так, будто сам виноват в чем-то, — тихо и смущаясь, — но слова были такие, что переспрашивать было ни к чему.
— Все, что было, Лида, прошло. Ворошить не будем. Тебе хочется жить богато. Любыми путями, но богато. А я хочу и буду жить прежде всего честно. В этом корень всего. Так что будем считать дело законченным...
Когда Василий вернулся из армии, он сразу пошел на родной завод. Долго ходил по цехам, приглядывался ко всему новому, что появилось здесь за эти годы, примерял, на что он сам годен, обдумывал, за какое дело взяться.
— Ну, так как? Куда? Заводу-то, надо полагать, не изменишь? — допытывались друзья.
— Не собираюсь. Хочу сюда, к вам. Так и скажу, когда буду в горкоме.
Две отпускные недели пролетели незаметно. С жадным любопытством Петушков вглядывался в московские улицы, любовался чудесными, выросшими недавно домами, катался по новым линиям метро, ходил по театрам. Но хоть и хорошо было прогуливаться по столице, а без дела становилось скучно. По всем законам он мог отдыхать еще целый месяц, а при желании и больше. Петушков, однако, поспешил в горком партии, чтобы решить, где работать.
Здесь его знали многие, а секретарем был уже знакомый нам Василий Пушкарев. Когда-то вместе затевали они то строительство трамвайной линии в Тушине, то городскую техническую конференцию молодежи, то поездку по старым русским городам...
Пушкарев встретил его радостно.
— Петушков заявился? Совсем? Очень хорошо. Давно прибыл? Две недели. И молчал. Нехорошо. Ну, ладно. Рассказывай, где и как служил, что вообще новенького?
Пушкарев был все так же немногословен, серьезен и вдумчив, только сероватый цвет лица да усталый взгляд показывали, что достается секретарю горкома изрядно. Удивительно умел слушать людей этот человек, умел расположить их на душевный разговор. Незаметно пролетело добрых полчаса. Петушков спохватился. Но Пушкарев успокоил его:
— Не спеши. Расскажи, где побывал по приезде, что видел, что у нас понравилось, что — нет...
Петушков задумался. Видел он за эти две недели многое — и в своем родном Тушине, и в Москве. И все ему нравилось.
— Чего ж тут может быть не по вкусу? Ведь все свое, близкое, — с улыбкой, чуть удивленно ответил он на вопрос Пушкарева. — А настроили всего столько, что глаза разбегаются.
— Так-то оно так. Но и прорех много: тебе со свежим-то взглядом они, поди, заметнее.
Вот с торговлей, например, плоховато, магазинов мало. Трамвай, что мы с тобой когда-то строили, устарел как вид транспорта. Жалуются люди — шуму, звону много. За метро бьемся. С отдыхом молодежи неважно....
— Верно, плоховато, — живо подхватил Петушков. — Домов-то вон сколько, народу живет многие тысячи, а время проводят, фланируя по улицам. И хулиганы опять же. Вечером то в одном, то в другом месте драка.
— Вот-вот, — согласился Пушкарев. — Это ты верно заметил. Борьба против этого уродства — одно из неотложных наших дел. И, если говорить откровенно, я к этому и разговор веду... Какие думки насчет работы? Куда намерен податься?
— На завод. К своим.
— Понимаю. В знакомой-то гавани якорь бросать куда сподручнее.
Пушкарев задумчиво глядел на Петушкова. Он хорошо его знал и уже строил свои планы о будущем Василия. «Да, безусловно, подходит, очень здорово подходит. А армия его еще больше отшлифовала», — думал он и все тверже убеждался в том, что надо использовать Василия на работе в милиции.
— Как смотришь, если направим тебя в органы Внутренних дел, в милицию?
Петушков с недоумением посмотрел на Пушкарева:
— Почему в милицию?
— Ну, а почему нет? Характер у тебя есть, не трус, с людьми работать умеешь. А теперь еще армейская закалка прибавилась. Вполне подходящая кандидатура.
— Но почему милиция? Никогда не думал о таком варианте.
— Вариант очень интересный, уверяю тебя. И если ты как следует подумаешь, уверен, что согласишься.
— Не знаю, право. Честное слово, не знаю. Никогда такая мысль в голову не приходила.
— Ну и что ж тут такого? Подумай, прикинь, взвесь все. Неволить тебя не буду, но подумать прошу.
— Хорошо, подумаю.
Петушков хорошо знал своего тезку, как и все в Тушине, и глубоко уважал его. Он был уверен: Пушкарев неразумного не посоветует. Но предложение все-таки было слишком неожиданным.
Теперь, проходя по улицам, Василий с обостренным вниманием приглядывался к работе постовых милиционеров, работников ОРУДа. Как-то на развилке Волоколамского и Ленинградского шоссе разговорился с молоденьким постовым. Тот охотно рассказал о своей службе.
— Служба-то какова? Служба у нас важная. Ухо держи востро. Видите, — показал он рукой вокруг себя, — район-то какой. Людей тыщи, машин тоже. А домов, заводов, учреждений... И везде порядок должен быть.
И хотя служил парень в милиции, как оказалось, всего полгода, говорил о своем деле с гордостью. Эта встреча оставила что-то теплое и хорошее в душе Петушкова.
А дома его ждал пригласительный билет на городской актив народных дружин, присланный из горкома партии. Петушков улыбнулся — понял, что это забота секретаря.
— Верен себе. Если за что уцепится — не отстанет. Доканает-таки он меня, сделает милиционером, — вслух сам себе сказал Василий. И, выутюжив обмундирование, отправился на актив.
Собрание проходило в Доме культуры строителей. Здесь была и безусая молодежь, и серьезные, малоразговорчивые рабочие, инженеры, техники с соседних предприятий. Порой слышались громкие задорные голоса тушинских трикотажниц. Пришло много отставных военных — капитанов, майоров, полковников и пенсионеров без званий.
Ораторы сменяли один другого и просто, без тени хвастовства, как о чем-то очень обыденном говорили о своих ночных дежурствах, о патрулировании на тушинских улицах, о работе оперативных групп. Вот паренек рассказывает, как они, несколько дружинников, разняли пьяную драку, как обезоружили двух отъявленных хулиганов. Девушка с чулочной фабрики говорит, как комсомольцы вместе со старыми рабочими фабрики поймали с поличным группу расхитителей.
В перерыве Пушкарев спросил Василия:
— Ну как?
— Очень интересно. У вас там такая работа раскручена, что мне и делать нечего.
Пушкарев возразил на шутку серьезно:
— Ну нет. Мы эту работу только начинаем. А есть в городе и такие микрорайоны, где дело обстоит совсем плохо. И актива нет, и нарушений много, хулиганы распустились, сам же заметил...
После собрания Пушкарев пригласил Василия:
— Пойдем, походим по Тушину, подышим воздухом.
Они вышли на вечерние, ярко освещенные улицы. В скверах сидели заядлые шахматисты, «козлятники». По широким тротуарам прохаживались парочки. Слышался смех, шутки, то тут то там вспыхивала песня...
