Николай Сизов - Невыдуманные рассказы

Спасибо Вам за все, за отзывчивость Вашу — низкий поклон.

Галя Власенко.

Москва, Петровка, 38. Товарищу комиссару.

Сегодня наш самый светлый, радостный праздник. Зарегистрировались в горзагсе, как полагается. Даже начальство счастья пожелало. Леонид признается и кается, что он не прав, совсем не прав в отношении Вас, Ваших товарищей по службе. Спасибо, товарищ комиссар. Всегда, всегда будем помнить Вас.

Леонид, Галина Галаншины.

Эта переписка лежала в сейфе среди служебных бумаг одного заслуженного криминалиста, много лет проработавшего на Петровке. Листки уже чуть пожелтели. Я начал просматривать их и не мог оторваться, пока не прочитал все. В одну из встреч с комиссаром спросил его, знает ли он о дальнейшей судьбе своих подопечных. Или телеграмма была последней страницей этой истории?

Комиссар улыбнулся и не без гордости ответил:

— Нет, почему же? Просто последующие письма уже шли в мой домашний адрес, как к пенсионеру. А подопечные живы и здоровы. Есть за Тулой такой город — Новомосковск. Знаете? Ну так вот, там на Первомайской улице проживает семья Галаншиных. Муж, жена и двое хлопцев. Старший в этом году в школу пошел. Глава семьи, Леонид Петрович Галаншин, работает мастером деревообделочного комбината, жена — на стройке.

Помолчав немного, комиссар добавил:

— Был у них однажды. Рыбалка там на Иван-озере знаменитая. Думаю еще как-нибудь собраться.

УЛИЦА ВАСИЛИЯ ПЕТУШКОВА

— Слыхали, новый участковый-то... Петушков...

— А чего?

— Мешает, понимаешь, культурно отдыхать. Ни тебе песни поорать, ни дать по зубам кому-нибудь на танцах.

— Точно... Даже на троих у магазина теперь спокойно не сообразишь. Петушков, видите ли, считает, что для этого есть другое место. Ну, есть... А ежели я желаю выпить именно у магазина?

Так беседовали между собой одним теплым летним вечером на одной из тушинских улиц любители выпивки и дебошей.

— Нет, хватит, — с ухмылкой сказал некто Зенков, считавшийся главарем этой теплой компании. — Довольно... Надо поучить этого Петушкова... вежливости.

Решили воспользоваться первым же подходящим случаем. Вскоре он представился.

...Однажды вечером за оголтелые крики, нецензурную брань и похабные песни Петушков остановил группу молодых людей.

— А ну-ка, молодежь, потише.

И, показав на темные окна домов, добавил:

— Люди отдыхают.

— А что такое? Разве веселиться запрещено? — с наглой улыбкой и хитро подмигивая друзьям, спросил Зенков.

— Веселиться, Зенков, никому не запрещено. Но всему должно быть свое время. И потом веселиться не значит безобразничать.

— Смотрите. Инспектор-то, оказывается, знаком с нами, — осклабился вожак группы.

— Знаем, Зенков, знаем. И тебя и дружков твоих. Тоже известны.

— Вот что, Петушков, предлагаем тебе мирное сосуществование. Мы тебя не трогаем — ты нас.

Петушков посмотрел на своих собеседников. Они обступали его плотным кольцом, дышали водочным перегаром, в глазах у одних играло озорство, у других мутнела пьяная злоба.

«Шестеро. Многовато, — подумал Василий. — Как бы не сплоховать...» Но тут же одернул себя: «Кого бояться-то? Этих?» И спокойно ответил:

— Я согласен, Зенков, но при одном условии.

— Это при каком же?

— Ведите себя по-людски. А не то...

— А что будет в противном случае?

— Плохо будет, Зенков. Очень плохо. Испытывать не советую.

— Брось, лейтенант...

Рука Зенкова потянулась к кителю. Петушков стремительным рывком разорвал круг, но не отошел от него, а остановился в двух-трех шагах и твердым голосом сказал:

— Смотрите, Зенков, да и все вы. Предупреждаю. Не уйметесь — пеняйте на себя.

Кто-то из хулиганов подскочил было к Петушкову, замахнулся, но ударом в подбородок был отброшен. Василий, прищурясь, смотрел, прикидывал — кинутся на него или нет? На всякий случай занял более удобную позицию.

— Ну, кто еще хочет?

И, видя, что гуляки замешкались, предупредил:

— Будем считать инцидент исчерпанным. И запомните, что вам сказано.

Он повернулся к группе спиной и спокойно, не спеша пошел по улице. Конечно, он знал, что они смотрят ему вслед, конечно, могло быть все — и камень, и нож в спину, а может, что-нибудь похуже. Но ни оглядываться, ни торопиться было нельзя. Надо, просто необходимо было показать свое превосходство перед кучкой наглых бездельников.

Только дойдя до площади, Петушков разрешил себе остановиться и оглянуться. Уличные «герои» подались восвояси.

...Трудный участок достался молодому уполномоченному. Так и сказал ему начальник отделения:

— Участок один из самых сложных. Вы представляете себе свои обязанности? Свою ответственность? Пороху хватит? Я имею в виду волю, настойчивость, умение.

— О себе говорить трудно, но... постараюсь. Не боги горшки обжигают...

Не случайно майор задал этот вопрос. Зона, или, как она теперь называется, микрорайон, где предстояло работать Петушкову, слыл в Тушине самым беспокойным. Около фабрики люди по вечерам боялись выходить на улицу. Площадь вокруг Дома культуры кишела хулиганами, которые сходились сюда со всего Тушина и даже приезжали с северо-западных окраин Москвы — от Сокола, из Марьиной рощи и других мест.

Работа на таком участке требовала отдачи всех сил и энергии, воли и настойчивости, личной храбрости и главное — умения.

Конечно, не перед каждым жизнь впрямую, в лоб ставит вопрос: «А ну, покажи, на что ты способен, мужественное ли твое сердце, могут ли люди рассчитывать на тебя, не подведешь ли в трудный момент?»

Перед Петушковым этот вопрос был поставлен именно так...

Да, будет трудно. Но не такой был человек Василий Петушков, чтобы отступать перед трудностями или обходить их стороной. Этому научила его жизнь.

Теперь, когда его уже нет и сам он не может ничего рассказать нам о себе, послушаем, что говорят о Василии его друзья, товарищи, сослуживцы.

Мы идем с ними по шумной, оживленной улице. По той, что раньше называлась Фабричной.

Теперь это улица Василия Петушкова.

Мы смотрим на кудрявую зелень газонов, на людей, торопливо идущих по тротуарам, и говорим о том, чье имя написано на белой эмали таблички. Василий Петушков...

Мои собеседники рассказывают о нем охотно и много, приводя все новые факты, случаи, примеры. Говорят спокойно. Боль уже зажила. Но в памяти этих людей Василий Петушков всегда живой.

Вспоминает Федор Федорович Мигачев — один из ветеранов милиции:

— Петушков стремился быть повсюду впереди. Его работу в пример на каждом совещании ставили, понятно? Он четырнадцатого погиб. А в двадцатых числах в райотделе должен был обмениваться опытом с участковыми района. Не отделения, а всего района, понятно? Если уж на откровенность, так часто он оперативниками руководил, а не они им. Людей он знал. А они, если в отделение приходили с заявлениями, то иногда даже бывало, что не начальника, а Петушкова искали.

Любил он свою работу, очень серьезно к ней относился. Спросите, слышал кто-нибудь, чтобы он сказал: «Не могу, занят, кончил дежурство»? Никогда не говорил. И в тот день пошел к этому Гридчину. А ведь мог не пойти. Другой кто, возможно, и не пошел бы, но только не Петушков.

Следователь, работник прокуратуры Сергей Богомолов говорит:

— Прошло всего три года, как он пришел в милицию. А ведь три года службы в милиции — это годы тревожных дней и ночей. Трудно перечислить все, что сделал на своем участке Петушков. Он вкладывал в работу всю душу. Любил говорить с людьми, собирал вокруг себя молодежь, создавал дружины, домовые комитеты. К нему обращались по любым вопросам... Все видели в нем настоящего человека — смелого, решительного, непримиримого ко всему плохому в нашей жизни...

В разговор вступает Виктор Васильевич Пчелкин, который не раз помогал Василию, особенно на первых шагах его службы в отделении.

— Долго после его смерти там не было участкового. Не знали, кого назначить. Присматривались. Надо ведь обязательно держать участок. Нельзя сдавать того, чего добился Петушков. Домкомы, товарищеские суды, дружины. А главное — население. Они ждали участкового только такого, как Петушков. Не хуже. Обещали работать так же, как с Петушковым... Да, прекрасного человека мы потеряли...

Невольно настраиваюсь на воспоминания и я. Память уводит в давние, комсомольские времена.

...Молодежный вечер в просторном клубе.

Доклад был скучноват, трактовал он, помнится, какие-то довольно важные, но всем известные истины. Но разговор, разгоревшийся после доклада, захватил всех. Он давно уже перехлестнул и задачу вечера, и регламент, шел, что называется, по большому счету. Тема — о месте человека в жизни, о роли молодежи, о путях-дорогах юности...