Сергей Саканский - Проклятье древней гробницы

Ольга оглянулась:

– В туалет.

Дверь закрылась, удалив с пола помещения солнечный прямоугольник. Лебедева пожала плечами, Жаров заметил, как мелькнула и скрылась за краем блузки лямка ее лифчика.

– Обиделась, – сказала Лебедева. – Только вот я не понимаю, на что.

– Не хочу вникать в ваши отношения, – равнодушно произнес Жаров, хотя, конечно, именно это и было ему нужно.

– И правда, – Лебедева вздохнула. – У нас с вами ведь есть много интересного, о чем поговорить.

Жаров смотрел на женщину. Она, как всегда, была одета очень легко. На шее у нее висел крупный кулон. Жаров осторожно взял его в руки и принялся рассматривать. Типичный жест донжуана. Лебедева придвинулась к нему ближе, изогнувшись, словно волна. Также типичный жест.

– Это подарок моей бабушки, – сказала она. – Антиквариат.

Жаров однако не просто так пригляделся к этой вещице: она о чем-то напомнила ему. Какая-то мысль, связанная с подобным украшением, барахталась в его голове – не именно с этим бабушкиным кулоном, но с чем-то очень похожим, с чем-то, что он видел, и почему-то оно беспокоило его.

Нет, не выплыла на берег эта мысль. Жаров отпустил кулон и тот беззвучно провалился обратно в сумеречную ложбинку.

– А вы случайно не знаете, что может означать «черный оракул»? – спросил он.

Лебедева рассмеялась:

– Черными в нашем деле могут быть только археологи.

Вернувшись в редакцию, Жаров в который раз набрал в поисковике эти загадочные слова, но большинство ссылок вело на мультипликационный Канадский сериал 2004 года. Смотреть этот сериал Жарову очень не хотелось, хотя фантастическая возможность того, что где-то в надцатой серии энного сезона спрятан ключ к тайне, все же маячила на горизонте.

Помогла, как ни странно, его легкая влюбленность, вернее, мысль о женщине, с которой он беседовал сегодня, якобы по делу, почти целый час. Он запускал хитрые приманки, манил и подсекал – тщетно. Лебедева ни намека не проронила насчет того, что тем злосчастным утром посещала покойного художника на его квартире.

Думая о ней, он вспомнил, ее слова о черных археологах. Смутная догадка посетила его. Жаров в который раз прослушал больничную запись, последние слова умирающего Художника: Черный… Орф… Черный Орахл… Р-р-р… Ру-у… Руль… Ру-уф…

Вне всякого сомнения, «черный оракул» просто почудился в этом невнятном бормотании. Боревич хотел сказать: «черный археолог». Единственным таким археологом, которого Жаров знал, был Рудольф.

Он позвонил Пилипенке и изложил свои соображения. Тот удивился:

– Да? А есть такой?

– Есть! – ответил Жаров. – Один из моих подписчиков. Как-то даже прислал статейку. И на выставке он крутился… Странно, что ты его не знаешь.

– Не попадался. Это ж не моя специальность.

– Но на выставке они не общались, я точно помню. Что если они знакомы, но по каким-то причинам скрывали это?

– Знаешь, я ценю твои детективные способности. Ты, пожалуй, встреться с ним и поговори как журналист. Вдруг, он и вправду в этом замешен?

Пилипенко похвалил его с обычной иронией. Это и понятно: кто у нас великий Холмс, а кто – недоумок Ватсон? Так себе писатель какой-то…

Жаров полистал свои адресные записи и набрал номер. Уже через час Жаров и Рудольф сидели в открытом кафе на Набережной, перед ними возвышался небольшой приветливый городок: высокий кувшин, две кружки с пивом, две плошки с сушеными кальмарами. Рудольф выступил с короткой предварительной речью:

– Признаться, меня удивляет внимание прессы к моей скромной персоне. Я ведь не профессионал, а так, археолог-любитель.

Жаров соврал ответно:

– Я работаю над большей обзорной статьей о раскопках, и мне надо знать мнения разных людей.

– Весьма польщен, конечно, но право не знаю, как смогу вам помочь. За пиво, однако, спасибо.

Рудольф прихлебнул из своей кружки, жестом подтверждая благодарность.

– Мы можем и повторить, – сказал Жаров, также сделав большой глоток и критически осмотрев свою кружку, в которой осталось совсем немного.

Рудольф пожал плечами. Жаров продолжал:

– Меня, как владельца особой газеты, которая целиком посвящена различным непознанным, неформальным темам, очень интересует то, что происходит на этих раскопках. Вы, конечно, знаете легенду о гробнице Тутанхамона…

Рудольф неопределенно махнул рукой. Жаров, как ему показалось, правильно истолковал его жест и немедленно наполнил из кувшина кружку Рудольфа, затем – свою.

– То-то и оно, что легенду, – пригубив, прокомментировал опрашиваемый. – Вы уж поверьте опытному непрофессионалу. Я на своем веку множество скелетов повидал. Ничего такого страшного не происходило в этих заколдованных могильниках. Да и с самими черными… То есть, археологами-любителями – тоже.

– Никаких таинственных явлений? – поговорил Жаров, чувствуя, что его голос звучит разочарованно.

– Были, но только одного, весьма специфического порядка.

Он наклонился к Жарову через стол и добавил, понизив голос.

– Сомневаюсь я, что это на самом деле могила Овидия. Они могли ошибиться. А могли просто подделать артефакты.

– Разве так бывает?

– Еще как бывает. Это и есть специфические явления. Вот, например, гробница Тутанхамона, которую вы вспомнили… Есть версия, что это – одна из крупнейших фальсификаций двадцатого века. Ее масштабы были столь огромны, так велика значимость находок, а главное – их стоимость, что те, кто сотворил фальсификацию, не остановились перед целой серией убийств. Отсюда и возникла теория «проклятия древней гробницы».

Говоря, Рудольф постоянно прикладывался к кружке. Закончив свою речь, он поставил кружку на стол, будто подтверждая свои слова звучным стуком. Жаров воскликнул:

– В таком случае, это не были несчастные случаи! Простите за каламбур. Между прочим, художник перед смертью произнес ваше имя.

Рудольф насмешливо посмотрел Жарову в глаза.

– Вы журналист или следователь?

– Я журналист и старый друг следователя. Еще пивка?

Он протянул кувшин, наклонил над кружкой Рудольфа, тот быстро закрыл ее ладонью. Жаров ткнулся кувшином в руку собутыльника, кружка Рудольфа повалилась набок и пиво выплеснулось ему на колени.

– Упс! – как бы извинился Жаров. – Прошу прощения.

Он и вправду сделал это не нарочно, но позже ему казалось, что как раз такого казуса и ожидала вся эта леденящая душу история, будто бы в каком-то жутком образе стоящая за портьерой.

– Я, пожалуй, пойду, – сказал Рудольф. – Сожалею, что ничем не мог вам помочь.

Он встал и быстро ушел. Жаров пробурчал себе под нос, глядя вслед уходящему:

– Еще как помог…

Утром он ворвался в кабинет следователя. Увидев его на пороге, как сказали бы в старом добром романе, «с горящими глазами», Пилипенко спросил:

– Еще одна сенсация? Выкладывай.

– Еще одна? – с возмущением спросил Жаров.

– Ждем Минина с докладом. У него что-то очень важное.

Тут только Жаров заметил, что в кабинете присутствует еще и лейтенант Клюев, как всегда, в форме, именно этой формой и сливаясь с казенной мебелью. Жаров прошел через кабинет и устроился на подоконнике.

– У меня тоже сенсация. Сенсация века. Не менее значительная, чем открытие могилы Овидия.

– Что же может быть интереснее этого открытия?

– То, что никакого открытия не было.

– Как это?

– Я встретился с этим теневым… То есть – черным археологом. Но теневым – все же специалистом в этой области. Он предполагает, что это захоронение – фальшивка.

– Неужели? И кто же смастерил ее – наша красавица археологиня? Та самая девушка, на которой ты хочешь жениться?

– Вот еще! Я что же – говорил о женитьбе?

– Нет, но ты же вообще, теоретически озабочен этим вопросом.

– Отстань.

Пилипенко сделал преувеличенно изумленное лицо и развел руками. Сказал:

– Тогда получается, что все эти убийства совершила она.

– Да что ты говоришь!

– Просто делаю выводы из твоего сообщения. Руководительница экспедиции не могла подделать могилу в одиночку. У нее были сообщники. Возможно, как раз пожилой профессор и художник. Возможно, что она решила убрать их как посвященных в тайну… Впрочем, ерунда… Наконец-то! – он оглянулся на дверь, за которой были слышны всем хорошо знакомые шаркающие шаги.

Дверь открылась и вошел Минин.

– Итак? – кивнул ему Пилипенко.

– У меня достаточно мрачные данные касательно художника, – на ходу сказал эксперт.

Он протянул следователю свою бордовую бархатную папку.

– Он был отравлен? – спросил Пилипенко разворачивая папку. – И это не грибной яд?

– Грибной, – угрюмо буркнул Минин.

– Так в чем же мрак-то?

– Да ты почитай.