Наталья Лапикура - Следующая станция – смерть
– По субординации поездные и вокзальные преступления – это дела не наши, а транспортной милиции. Но даже профессионал вечно на колесах жить не станет. Надо где-то отоспаться, отмыться, наворованное сбыть, а это уже наша территория. Когда-то поездные ходили в воровской элите. Серьезная компания. Тут ведь надо и актером быть, и психологом, и вообще организованным человеком. Поскольку поезд – это тебе не ГУМ: в любую секунду не выйдешь. Мало украсть – надо еще так на остановке сойти, чтобы тебя как минимум не запомнили. Кроме того, в Хацапетовке, откуда до цивилизации полдня автобусом, тоже не спрячешься. Одним словом, в поездные шли любители риска. У вокзальных проще – вокзал никуда не едет и клиентуры на нем хватает. Тут своя специализация существовала: кто возле касс карманы чистил, кто в залах ожидания «на доверии» работал, а кто-то пьяных обворовывал. Ну, алкоголь использовали и поездные – для надежности. Снотворное подсыпали преимущественно в СВ, там клиент особый, при деньгах. И свидетелей нету, только ты да «фраер». Клофелин появился с той поры, как снотворное начали только под круглую печать продавать. А с этой химией таких проблем нету. Что интересно, с клофелином работают, как правило, женщины. И то не какие-нибудь «марухи», на которых «зону» за три кеме видать. Мне рассказывали, что этот промысел начинали те, кто раньше «на доверии» работал. Запомни это на всякий случай. Сначала клофелин только в поездах капали. Теперь вот и на рестораны перешли. А что? Приятно и полезно. Выпили, закусили, поплясали, затем мужику «на коня» в стаканчик энное количество капелек, он и с копыт. Остается всего ничего: клиента на скамеечку, его кошелек себе на память, и – «спокойной ночи, малыши!»
– Меня иное интересует. У официанток, как правило, профессиональная память, особенно в таких ресторанах, как вокзальный. Там, если будешь ворон ловить, то высчитают больше, чем начислят. А вот нашу пару они так и не припомнили.
– Чтоб ты знал, Алеша, клофелинщица, если клиент «поплыл» до расчета, платит официантке из собственного кармана. Ей скандал не нужен, она не «динамо крутит», а серьезным делом занимается. Она, если завалится, то и в «зоне» спит на нижних нарах, поближе к батарее. Поэтому она специально так себя ведет, чтобы не привлекать внимания, – даже лишний раз вилкой об тарелку не стукнет. В нашей истории меня иное удивляет – до сих пор клофелинщицы своих клиентов до смерти не доводили. Им лишь бы соображалку отключить. И еще: эксперты сказали, что та химия, которую брюнетка подливала, намного сильнее клофелина. И оба раза доза такая была, что стопроцентный гаплык! А это уже на расстрельную статью тянет. Что-то оно не складывается, Алеша… Может, ей и не деньги нужны были? Например, сотворили ей покойнички когда-нибудь что-то такое, что только убийство душу успокоит? Как насчет мести?
– Этих мужиков ничего не объединяет, – возразил я. – Где Кратово, а где Рубежное. Они никогда друг друга в глаза не видели. Даже на партконференциях, я проверил…
– Господи, Сирота, ты словно не в милиции служишь! «Ничего не объединяет, в глаза не видели…» Я помню один эпизод с юной дурехой, она еще на суд в пионерском галстуке пришла. Согласилась вечером пойти на квартиру к случайному знакомому – взрослому дяде. Он ее напоил, избил и изнасиловал. Пионерка вырвалась, выбежала на улицу, тормознула машину: быстрей везите в милицию! Ага, сейчас! Там три бугая сидели – дали по голове, завезли на Берковцы, там изнасиловали и бросили без сознания между могил. Еще – слава Богу, что не убили. Взяли мы их всех. Так вот эти трое с четвертым, который фактически проходил первым, встретились на скамье подсудимых. Что характерно – не только по одной статье, но и по одному пункту вместе пошли. Хотя до этого друг друга в глаза не видели! Их объединила пострадавшая.
– А с ней что было?
– Да ты ее знаешь, Сирота. У нее теперь кликуха «Гроза трипдачи». Понял? Думаешь, если у нас человек человеку друг, товарищ и брат, то все чувство мести выродилось в анонимки? Если бы! А есть еще младшая сестра мести – зависть называется. Только она когда в гудок выходит, а когда с местью в паре бродит.
Любопытные философские размышления Старика прервали звуки шагов на лестнице. Все синхронно взглянули на часы: без четверти два. Ночи… Через наш иллюминатор мы увидели сначала овальную лопоухую башку на тонкой шее, затем всю фигуру, где-то под 180 см роста. Молодой человек был одет в спортивный костюм и какое-то подобие темной куртки, а обут в солдатские сапоги, которые и грохотали на весь коридор. Кто-то из наших прошептал:
– Он?
Я огрызнулся:
– Выйди и попроси его, пусть скажет «кукуруза». В объективке на Лысова было такое: не выговаривает букву «р».
Старик дал мне кулаком под ребро и жестом показал, чтобы открывали дверь. Хорошо смазанный замок даже не щелкнул. Тем временем лопоухий подошел к двери, за которой спала подруга Лысова, и рефлекторно вытер сапоги о тряпку возле порога. Старик уже поднял руку, чтобы дать сигнал, но в этот момент на потолке распахнулся люк, который мы считали забитым наглухо, и оттуда на голову дезертиру свалилось три мордоворота. Как потом выяснилось, войсковые «особисты». Бедняга даже не квакнул.
Когда солдатика откачали, а подругу хорошенько прижали, оказалось, что это не Лысов, а его сексуальный дублер, которому вообще-то не обещают любви до гроба, но зато регулярно пускают в койку. Часть, в которой служил солдатик, квартировала через две улицы, а самоволка для страдальца – не проблема.
Настоящего Лысова через месяц убили в перестрелке наши пограничники. Он прорывался в Китай.
Я спокойно вернулся к истории с отравленными транзитниками, радуясь, что дезертира убили не в нашей республике. Иначе пришлось бы милиции принимать участие в старинной партийной забаве: «награждение непричастных, наказание невиновных». Рассказывали, в аналогичных случаях шеф республиканского КГБ Федорчук, обязательно в присутствии самого Ве-Ве, снимал невидимую пылинку с мундира нашего министра и ласково интересовался: «Что ж это твоя милиция – совсем уже мух не ловит? Мои пограничники вынуждены твоих клиентов перехватывать. Словно шпионов для нас мало! Ну-ну! Я уже доложил Юрию Владимировичу Андропову». Поговаривали также, что наскакивать на командующего округом и его особистов председатель КГБ почему-то не решался. Возможно, позиция в Политбюро у военных была посильнее, чем у андроповцев. Поэтому все отыгрывались на легавых.
Наше хитрое начальство быстренько спроворило рапорт на Орджоникидзе, в котором особенно подчеркивалось, что милиция провела совместную с особистами операцию в обстановке, максимально приближенной к боевой. Сохрани нас, Боже, от реальной ситуации, – перестреляли бы друг друга! Лысов, говорят, половину пограничной заставы «дембельнул»: кого через госпиталь, а кого через гроб с музыкой… Нам в этот раз обошлось.
Еще до начала охоты на Лысова я разослал запросы относительно всех зафиксированных «химичек». Материалы поступили без задержки. Я рассматривал фотографии этих баб и размышлял о сексуальной неразборчивости некоторых мужчин. Какие действия собирались проводить с ними потерпевшие, я не имел ни малейшего сомнения, ибо для чего еще случайную знакомую в ресторан тянут. Наверное же – не для того, чтобы показывать ей там фотографии своих детей. Я лично этих барышень не то что никуда бы не приглашал, я бы за ними в гастрономе очереди не занимал! Таких в пору моей юности почему-то называли «вампиршами». Однако, эстетические вкусы – это одно, а следствие – совсем другое. Я показал все фотографии тем, кто видел нашу брюнетку в аэропорту. Сержант и медики сказали: даже близко не похожи! Мент добавил: «Та была настоящей дамой, а эти – лахудры!». Официантка оказалась ближе к истине: «Возможно, если бы кое-кого из них отмыть, причесать и раскрасить, то издали, через три столика, в тени что-то бы и напоминало. Но той, что вам нужна, среди них нет. Эти смотрят перепуганно или даже затравленно. А у той взгляд… – официантка поискала нужное слово, – резкий! Я что-то у нее спросила, так она на меня так глянула! И чуточку прищурилась».
Испуганный взгляд? А какой же он еще будет, если тебя фотографируют в следственном изоляторе, и не на добрую память гражданину начальнику. Взглянешь тут! Что там Старик ночью о мотивах рассказывал? Месть?… Ну, знаю я такую форму ревности. Может убийством закончиться. В порядке расплаты за реальную или придуманную измену. Но тут – не то. Слыхал я от старших оперов, что бывала месть за события еще времен войны, особенно 9-го Мая, после тостов «За Родину, за Сталина!» Опять-таки не подходит, поскольку война уже тридцать лет, как закончилась. Оба потерпевших в партизанских отрядах не состояли, бандеровцов из бункеров не выкуривали, на каких-либо врагов никогда не жаловались. Выходит, и это пустой номер. Хотя… тот же Старик рассказывал, как одному герою, ныне секретарю обкома, некий посетитель на личном приеме горшок с цветами об голову разбил. Оказалось, в годы войны его семью немцы расстреляли, а он уцелел, потому что у бабушки гостил. Сколько ему тогда было, лет пять, кажется? У этой бабуси после всего от горя с головой сделалось нехорошо. Вот она и вбила парню в голову: мол, могли твоих родителей и братьев с сестричками партизаны спасти, но не захотели. Задолбала мальца! Вот он вырос, разыскал бывшего партизанского командира – и горшок с цветами ему в лоб. А герой наш об этой семье и понятия не имел, ни в войну, ни после нее, так как его соединение вообще за три области от них стояло.
