Эд Макбейн - Убийство в запертой комнате
— А вы? Тоже ненавидите Кареллу? Но вы с ним даже не знакомы!
— Плевать мне на Кареллу. Я любила своего мужа. Этого более чем достаточно.
— Вашего мужа арестовали, потому что он нарушил закон. Он стрелял в человека. Не хотите же вы сказать, что Стив должен был вручить ему за это похвальную грамоту. Послушайте, миссис Додж, будьте благоразумны.
— Я любила мужа, — еще раз повторила Вирджиния.
— Миссис Додж, я вам скажу кое-что еще. Решайте сами — либо вы женщина, которая понимает, что такое настоящая любовь, либо безжалостное чудовище, которому ничего не стоит взорвать все к черту. Одно из двух. Решайте, кто вы?
— Женщина. Потому я и пришла сюда, что я женщина.
— Ну, так и ведите себя как женщина. Бросьте револьвер и уходите поскорей, подальше от беды.
— Ни за что!
— Послушайте, миссис Додж…
Вирджиния словно окаменела на стуле.
— Довольно, приятель, — сказала она. — Можешь замолчать. Этот номер не пройдет.
— Какой номер? — удивился Клинг.
— Не надо строить из себя невинное голубоглазое дитя. Не верю.
— А я и не думал никого из себя строить…
— Хватит! — рявкнула она. — Надоело! Ишь, ласковый теленок выискался.
— Миссис Додж!
— Все, я сказала!
В дежурной комнате опять наступило молчание. Стенные часы с белым глумливым циферблатом выплевывали на пол минуту за минутой. За окнами уже совсем стемнело. Застрекотала машинка. Клинг оглянулся: за столом у окна пристроился Майер. Он печатал что-то в трех экземплярах. Свет от плафона падал на лысую макушку Майера и отражался от нее наподобие нимба. Коттон Хоуз подошел к картотеке и вытащил ящик, заскрипевший на роликах. Полистав карточки, он подошел к столу у другого окна и уселся за него. В тишине раздался всхлип холодильника.
— В таком случае прошу прощения за беспокойство, — сказал Клинг Вирджинии. — Так мне и надо. Я-то думал, что вы человек, а вы ходячий труп.
Внезапно в коридоре возникло какое-то завихрение. Вирджиния напряглась на своем посту. Клингу на мгновение показалось, что она вот-вот нажмет на спуск револьвера.
— Проходи, не стесняйся, — раздался мужской голос, и Клинг понял, что вернулся Хэл Уиллис. И действительно, вскоре показался Уиллис, да не один.
Его пленница не вошла, а скорее влетела в комнату, словно порыв ветра. Высокая молодая пуэрториканка с высветленными волосами, в лиловом пальто нараспашку, из-под которого виднелась красная блузка с низким вырезом, приоткрывавшим великолепие форм, с узкой талией и крутыми бедрами, подчеркнутыми прямой черной юбкой. Несмотря на праздничный наряд, она была не накрашена, да этого ей и не требовалось: безупречный овал лица, яркие карие глаза, полные губы и прямой аристократический нос. Разве что среди белоснежных зубов затесалась одна золотая коронка. Из пленниц, которые когда-либо переступали порог следственного отдела восемьдесят седьмого участка, эта была едва ли не самая красивая.
Впрочем, через порог она не столько переступила, сколько была через него перетащена. Хэл Уиллис держал в правой руке наручники, кольцо которых сомкнулось на запястье пленницы. Оказавшись у перегородки и тщетно пытаясь освободиться, девица на все лады ругалась по-испански.
— Давай-ка сюда, cara mia[2], — говорил Хэл, — входи и успокойся. А то подумают, что тебя тут кто-то обижает. Давай, Liebchen[3], вот сюда. Эй, Берт! Неплохой улов, а? Пит, нравится тебе моя новая подружка? Только что бритвой перерезала горло одному молодому человеку, чик-чик!
Уиллис замолчал.
В комнате стояла странная тишина.
Сначала он посмотрел на лейтенанта, затем на Клинга, потом в тот угол комнаты, где молча трудились Хоуз и Майер.
Наконец он увидел Вирджинию Додж, в руке которой был револьвер калибра ноль тридцать восемь, направленный дулом в сумку.
Его первым побуждением было бросить наручники и вытащить револьвер. Но Вирджиния опередила его.
— Сюда, — сказала она, — и поживей. Оружие не вынимать!
Уиллис и пуэрториканка прошли в комнату.
— Bruta![4] — выкрикивала девица. — Pendega! Hijo de la gran puta![5]
— Заткнись, — устало отозвался Уиллис.
— Pinga[6], не унималась она. — Грязная полицейская сволочь.
— Заткнись, Бога ради, заткнись! — взывал Уиллис.
Девица была на целых три дюйма выше Уиллиса, рост которого еле-еле дотягивал до минимального для полицейских — метр семьдесят пять. Ниже его не было, пожалуй, детектива во всей Америке. Узкий в кости, с настороженным взглядом на худом лице, Уиллис знал дзюдо не хуже, чем уголовный кодекс, и мог уложить бандита на обе лопатки быстрее, чем шестеро кулачных бойцов. Едва заметив револьвер в руке Вирджинии, он стал думать, как бы обезоружить ее.
— Что происходит? — обратился он к собравшимся.
— К нам пожаловала дама с револьвером и бутылкой нитроглицерина в сумке, — пояснил Бернс. — В случае необходимости она готова взорвать себя, а заодно и нас.
— Ясно, — отозвался Уиллис. — У вас тут не соскучишься. — Он замолчал и посмотрел на Вирджинию. — Не позволите ли мне снять пальто и шляпу?
— Сначала положите оружие на стол.
— Очень предусмотрительно с вашей стороны, — отозвался Уиллис. — Признаться, вы меня пугаете. У вас действительно в сумке бутылка с нитроглицерином?
— Да.
— Я из Миссури, — сообщил Уиллис и сделал шаг по направлению к столу. — Там у нас народ недоверчивый.
В голове у Клинга промелькнуло: вот и все! Он успел заметить, как Вирджиния еще крепче прижала револьвер к сумке, и напрягся в ожидании страшного взрыва, которого, решил Клинг, уже не миновать. Но она другой рукой вынула из сумки бутылку с бесцветной жидкостью и осторожно поставила ее на стол. Уиллис, взглянув на бутылку, спросил:
— А это, часом, не вода из крана?
— Вам и правда не терпится узнать, что там? — осведомилась Вирджиния.
— Мне-то? Неужто я похож на героя?
Он приблизился к столу. Вирджиния поставила сумку на пол. Жидкости в бутылке было примерно с пол-литра.
— Ладно, — сказал Уиллис. — Сначала сдадим оружие.
Он отстегнул от ремня кобуру с револьвером и аккуратно положил ее на стол, не спуская глаз с бутылки.
— Веселенькая история, — продолжал Уиллис. — А в честь чего выпивка, мадам? Если бы я знал, что здесь званый прием, я бы хоть приоделся. — Он издал было смешок, который застрял у него в горле, когда он увидел выражение лица Вирджинии. — Прошу прощения, — сказал он. — Я и не подозревал, что у нас здесь собрался симпозиум руководителей похоронных контор. А что, Пит, прикажешь делать с задержанной?
— Спроси у Вирджинии.
— У Вирджинии? — Уиллис расхохотался. — Ну и денек у нас сегодня, ребята. Знаете, как зовут вторую? Анжелика! Вирджиния и Анжелика! Непорочная Дева и ангел! Как быть, Вирджиния? Что прикажешь делать с моим ангелочком?
— Пусть сядет.
— Бери стул, Анжелика, — распорядился Хэл. — О Господи, это какой-то кошмар. Располосовала человеку горло от уха до уха. Одно слово — ангелочек. Садись, ангел небесный. Видишь бутылочку на столе — в ней нитроглицеринчик.
— Чего? — не поняла Анжелика.
— В бутылочке, говорю, нитроглицеринчик.
— Ой! Это который в бомбах?
— Он самый, ангел мой.
— Бомба? — ужаснулась Анжелика. — Madre de los santos![7]
— Вот и я про то, — отозвался Уиллис, и в его голосе прозвучало нечто похожее на уважение.
Глава 6
Майер Майер, сидевший у окна и печатавший отчет на машинке, видел, как Уиллис отвел пуэрториканскую девицу в глубь дежурной комнаты и предложил ей один из стульев с высокой спинкой. Потом Уиллис снял с пленницы наручники и повесил их себе на ремень. К нему подошел лейтенант, они обменялись несколькими словами, затем Хэл, уперев руки в бока, повернулся к Вирджинии Додж. Судя по всему, Вирджиния разрешила им допросить задержанную. Очень любезно с ее стороны.
Майер Майер, сохраняя невозмутимый вид, вернулся к своему отчету.
Майер был совершенно уверен, что Вирджинии Додж и в голову не придет проверять, что он печатает. И еще был уверен в том, что теперь, когда в дежурную ворвалась эта пуэрториканская торпеда, он сможет бесконтрольно делать все, что не вызывает явных подозрений. Все свое внимание Вирджиния Додж сосредоточила на вновь прибывшей девице, которая без устали выдавала полицейским сочные ругательства. Майер был уверен, что сумеет выполнить первую часть плана.
Он не был уверен в другом — в своем английском.
Письменный английский никогда ему не давался. Когда Майер учился в юридическом колледже, его письменные работы неизменно оставляли желать лучшего. И все же каким-то чудом ему удалось получить диплом. Вскоре, однако, им заинтересовался дядя Сэм и пригласил его послужить в армии Соединенных Штатов. Через четыре года веселой армейской жизни (встать, лечь, кругом, бегом, об стенку лбом!) он благополучно демобилизовался. К тому времени он твердо решил, что нет никакого смысла убивать следующие десять лет жизни на то, чтобы наладить адвокатскую практику. Конторская работа уже не прельщала Майера Майера. Поняв это, он поступил в полицию и женился на Саре Липкин, за которой ухаживал еще в колледже.
