Ю Несбё - Спаситель
Tea прикусила верхнюю губу.
— А чем, собственно, эта работа так важна для тебя и для Рикарда?
Юн пожал плечами.
— Армия оплатила нам обоим учебу в Офицерском училище, а затем еще четырехлетний курс экономики в Коммерческом институте. Рикард наверняка думает так же, как я: мы обязаны выдвинуть свои кандидатуры, когда в Армии есть работа, для которой подходит наша квалификация.
— А может, ни один из вас ее не получит? Папа говорит, в Армии никогда еще не было главного управляющего моложе тридцати пяти.
— Знаю. — Юн вздохнул. — Никому не говори, но вообще-то мне же легче, если должность достанется Рикарду.
— Легче? Но ведь ты больше года отвечал за все сдаваемое внаем ословское имущество?
— Верно. Только ведь главный управляющий отвечает за всю Норвегию, Исландию и Фареры. Тебе известно, что Армия только в Норвегии владеет двумястами пятьюдесятью земельными участками с тремя сотнями зданий? — Юн легонько хлопнул себя по животу и с привычно озабоченной миной уставился в потолок. — Нынче я случайно глянул на свое отражение в стекле витрины и поразился собственной малости.
Последнюю реплику Tea пропустила мимо ушей.
— Рикард слышал от кого-то, что тот из вас, кто получит эту должность, станет следующим командиром.
— Командиром? — Юн негромко рассмеялся. — Ну это мне вовсе ни к чему.
— Не говори глупости, Юн.
— Я и не говорю, Tea. Мы с тобой куда важнее. Скажу, что не рвусь на должность управляющего, и мы объявим о помолвке. Я могу заняться другой важной работой. Экономисты Армии тоже нужны.
— Нет, Юн, — испуганно сказала Tea. — Ты у нас самый лучший и должен работать там, где принесешь максимум пользы. Рикард мой брат, но ему недостает… твоего ума. Все-таки с объявлением о помолвке можно пока повременить.
Юн пожал плечами.
Tea взглянула на часы.
— Сегодня тебе надо уйти до полуночи. А то Эмма вчера в лифте сказала, что встревожилась, когда у меня среди ночи хлопнула дверь.
Юн спустил ноги на пол.
— Не пойму, как мы только можем тут жить.
Она посмотрела на него с укоризной:
— Здесь мы, по крайней мере, заботимся друг о друге.
— Н-да, — вздохнул он. — Заботимся. Ладно, тогда спокойной ночи.
Она придвинулась к нему, скользнула ладонью под рубашку, и он с удивлением почувствовал, что рука у нее влажная от пота, будто она только что разжала кулак. Она прильнула к нему, дыхание участилось.
— Tea, мы не должны…
Она замерла, потом со вздохом убрала руку.
Юн недоумевал. До сих пор Tea не делала попыток приласкаться, наоборот, словно бы побаивалась физического контакта. И он ценил эту ее стыдливость. А она вроде как успокоилась, когда после первого свидания он сказал, что в уставе написано: «Армия спасения считает воздержание до брака христианским образцом». И хотя кое-кто полагал, что слово «образец» и слово «предписание», которое в уставах используется применительно к табаку и алкоголю, все ж таки неравнозначны, он не видел причин из-за такого рода тонкостей нарушать данный Богу обет.
Он обнял ее, встал, вышел в туалет. Запер за собой дверь и открыл кран. Подставил руки под струю воды, глядя в зеркало, где отражалось лицо человека, которому вообще-то полагалось быть счастливым. Надо позвонить Рагнхильд. Покончить с этим. Юн глубоко вдохнул воздух. Он вправду счастлив. Просто иные дни несколько напряженнее, чем другие.
Он утер лицо и вернулся к Tea.
Приемная травмопункта на Стургата, 40, залитая резким белым светом, в это время суток, как обычно, здорово напоминала человеческий зверинец. Какой-то трясущийся наркоман встал и ушел через двадцать минут после появления Харри. Как правило, они и десяти минут не могли высидеть. Харри хорошо его понимал. Во рту он по-прежнему ощущал вкус спиртного, пробудивший давних его недругов, которые отчаянно закопошились внутри. Нога жутко болела. А поход на контейнерный склад — как девяносто процентов всех следственных действий полиции — ничего не дал. Ладно, свидание с Бетт Дэвис отложим до следующего раза, пообещал он себе.
— Харри Холе?
Харри поднял голову — перед ним стоял мужчина в белом халате.
— Да.
— Идемте со мной.
— Спасибо, но, по-моему, сейчас ее очередь. — Харри кивнул на девчонку, которая сидела закрыв лицо руками.
Врач наклонился к нему:
— Она тут уже второй раз за вечер. Подождет.
Прихрамывая, Харри зашагал за белым халатом по коридору, вошел в тесный кабинет с письменным столом и простеньким книжным шкафом. Никаких личных вещей.
— Я думал, в полиции свои врачи, — заметил доктор.
— Отнюдь. Обычно нас даже без очереди не пропускают. А откуда вы знаете, что я полицейский?
— Извините. Я Матиас. Просто шел по коридору и увидел вас.
Врач с улыбкой протянул руку. Зубы ровные, один к одному. До того ровные, что напрашивается мысль о вставной челюсти, но только на миг, потому что все лицо такое же симметричное, чистое, с правильными чертами. Глаза голубые, со смешливыми морщинками, ладонь сухая, пожатие крепкое. Прямо как в романе из жизни врачей, подумал Харри. Врач с теплыми руками.
— Матиас Лунн-Хельгесен, — сказал тот, испытующе глядя на Харри.
— Понятно. Вы имеете в виду, я должен знать, кто вы.
— Мы встречались. Минувшим летом. На садовой вечеринке, у Ракели.
Харри прямо оцепенел, услышав из чужих уст ее имя.
— Вот как?
— В общем, это я… — быстро и тихо сказал Матиас Лунн-Хельгесен.
Харри хмыкнул, медленно кивнул.
— Больно мне очень.
— Понимаю. — Лицо Лунн-Хельгесена приняло серьезное и сочувственное выражение.
Харри закатал штанину.
— Вот здесь.
— Ах, вот вы о чем… — Матиас Лунн-Хельгесен улыбнулся в легком замешательстве. — Что случилось?
— Собака укусила. Можете обработать?
— Ничего страшного нет. Кровотечение остановится. Я промою раны и наложу повязку с лекарством. — Он наклонился ближе. — Н-да, три раны от зубов. Сделаем укольчик от столбняка.
— До кости прокусила.
— Обычное ощущение.
— Нет, я имею в виду, собака вправду… — Харри осекся и задышал носом. До него дошло, что Матиас Лунн-Хельгесен думает, будто он выпивши. Да в общем-то вполне обоснованно. Полицейский в порванном пальто, покусанный собакой, с подмоченной репутацией, и выпивкой от него разит за километр. Наверно, вот так он его изобразит, рассказывая Ракели, что ее бывший опять сорвался.
— …Вправду здорово прокусила.
Глава 4
Понедельник, 14 декабря. Прощание
— Trka! — Он рывком сел в постели, слыша эхо собственного голоса меж пустых белых стен гостиничного номера. Телефон на ночном столике трезвонил вовсю. Он схватил трубку.
— Thisisyourwake-upcall…[1]
— Hvala, — поблагодарил он, хотя прекрасно знал, что голос записан на пленку.
Он в Загребе. И сегодня летит в Осло. Чтобы выполнить важнейший заказ. Последний.
Он закрыл глаза. Опять видел сон. Не про Париж и не про другие заказы, они ему никогда не снились. Снился всегда Вуковар, та осень, осада.
Сегодня ему снилось, как он бежал. Снова бежал под дождем, снова в тот вечер, когда отцу отняли руку. А четыре часа спустя отец умер, хотя врачи сказали, что операция прошла удачно. Сердце просто остановилось. И тогда он убежал от матери, убежал в темноту, под дождь, к реке, сжимая в руках отцовский пистолет, к позициям сербов, а они запустили осветительную ракету и стали стрелять по нему, но он не обращал внимания, только слышал хлюпанье, с каким пули врезались в склон, а склон вдруг исчез, и он упал в громадную бомбовую воронку. И вода поглотила его, поглотила все звуки, стало тихо, он пытался бежать под водой, но не двигался с места. Чувствуя, как руки-ноги цепенеют и наваливается сон, увидел в беспросветной черноте что-то красное — словно птица, взмахивающая крыльями в замедленном фильме. А когда очнулся, лежал закутанный в шерстяное одеяло, над головой раскачивалась голая лампочка, и от стрельбы сербской артиллерии в глаза и в рот сыпались крошки земли и штукатурки. Он их выплюнул, и кто-то, наклонясь к нему, сказал, что из воронки с водой его вытащил сам капитан Бобо. И показал на лысого мужчину возле лестницы, ведущей из бункера наверх. Мужчина был в форме, с красной косынкой на шее.
Он снова открыл глаза, взглянул на термометр, который положил на ночной столик. С ноября температура в комнате не превышала шестнадцати градусов, хотя администрация гостиницы уверяла, что отопление работает на полную мощность. Он встал. Надо спешить, автобус в аэропорт будет у входа через полчаса.
Глядя в зеркало над умывальником, он попробовал представить себе лицо Бобо. Но оно, словно сполохи северного сияния, растаяло под его взглядом. Снова зазвонил телефон.
