Александра Маринина - Стилист
Для посещения «Мечты» благодаря преступлению, совершенному в доме переводчика Соловьева, повод был всегда, чем Селуянов и не замедлил воспользоваться. В ночь, когда были совершены убийства Коренева и Собликовой, он уже был здесь в составе дежурной опергруппы, да и потом приезжал один или два раза, так что с единственным свидетелем, он же единственный подозреваемый, был знаком. Несмотря на то, что было уже около девяти вечера, Владимир Александрович обрадовался ему, чем немало удивил Николая, ибо тот помнил, что во время предыдущих встреч хозяин дома не показался ему человеком приветливым и искренне желающим помочь. Собственно, именно эта закрытость и заставила Селуянова настаивать на версии о виновности самого Соловьева.
Отпустив дремавшего в холле на стульчике милиционера поужинать, Николай предложил Владимиру Александровичу обсудить возможность проникновения в его дом случайного грабителя. На самом деле он хотел более подробно поговорить с ним о случаях появления на территории «Мечты» незнакомых людей.
– Вы постоянно находитесь дома, ваш коттедж стоит ближе к началу улицы, и люди, приезжающие или приходящие в дальние дома, должны проследовать мимо ваших окон. Давайте попробуем вспомнить все, что вы видели хотя бы за последний месяц, – начал оперативник.
– Я не большой любитель смотреть в окно. Вряд ли я чем-то вам здесь помогу.
– Но вы все же попытайтесь, – просительно улыбнулся Селуянов. – Я понимаю, что вы не могли видеть все и всех. Но в то же время не могу поверить, что вы не видели вообще ничего и никого. Так не бывает.
Разговор шел вяло, Соловьев явно не был настроен напрягать память и вспоминать, кого он видел из своих окон или во время прогулок. Коля понимал, что у Владимира Александровича нет ни малейшего интереса к разговору. Но ведь он обрадовался, когда Николай приехал. Селуянов не мог ошибиться. Почему?
Впрочем, ответ не заставил себя ждать.
– У меня к вам просьба… – неожиданно сказал Соловьев. – Насколько я знаю, в связи с этим делом вы допрашивали мою знакомую Анастасию Каменскую.
– Да, было такое, – осторожно подтвердил Коля.
– Видите ли… – Он замялся и некоторое время молчал, потом словно собрался с духом: – Я бы хотел, чтобы вы помогли мне с ней связаться. У меня есть только ее домашний телефон, но там уже несколько дней никто не отвечает. А служебный телефон она мне не оставила. Но у вас-то этот номер наверняка есть.
– Владимир Александрович, – мягко сказал Коля,– я не могу дать вам номер ее служебного телефона. Каждый человек вправе сам решать, кому оставлять свои телефоны. И если Каменская не хочет, чтобы вы звонили ей на работу, я не могу вмешиваться. У нее могут быть свои причины и резоны, которые мы с вами обязаны уважать. А что касается ее домашнего телефона, то, может быть, она уехала. На дачу, например. Погода стоит более чем теплая, и многие уже переселились на дачи до самой осени.
Соловьев молча уставился в окно. Пальцы рук, лежащих на прикрытых пледом коленях, крепко сцеплены, лоб перерезала глубокая морщина.
– Пожалуйста, – неожиданно тихо проговорил он, – я вас прошу, помогите мне. Для меня это очень важно.
– Это как-то связано с тем преступлением, над раскрытием которого мы работаем?
– Нет-нет, – быстро ответил Соловьев. – Уверяю вас, это чисто личное. Мы друзья, и сейчас я особенно нуждаюсь в ней как в друге.
Николай собрался было вежливо отказать, но в лице переводчика было столько мольбы, что оперативник дрогнул.
– Если будет возможность, я передам ей, что вы просите связаться с вами, – расплывчато пообещал он.
На другой день Селуянов ворвался к Насте в кабинет с перекошенным от ярости лицом.
– Ты что же творишь, мерзавка? – чуть не кричал он. – Глазки мужику строила, слова говорила, а когда он попался – в кусты? Одинокого инвалида в себя влюбить – невелик фокус! Попользовалась его добрым отношением в интересах дела и бортанула? Неприлично это, мать. Надо все-таки думать, что делаешь.
Настя подняла на него усталые после бессонной ночи глаза. Из ресторана они вернулись в пятом часу утра, и поспать ей удалось всего два часа. Голова была чумная и словно забита песком.
– Погоди, Коля, не так быстро. Давай все сначала и по порядку.
– Какой уж тут порядок, – буркнул он, немного остыв после того, как выпустил первый пар. – Никакого порядка нет. Почему ты не сказала Соловьеву, что у тебя домашний телефон сменился?
– А почему я должна была ему об этом говорить?
– Да потому, что он влюблен в тебя по уши. И страдает, между прочим. Звонит тебе день и ночь и не может понять, почему никто трубку не берет. Сидит в своей «Мечте» один как сыч, к каждому шуму прислушивается, все надеется, что его ненаглядная Настенька к нему в гости пожалует. Да он чуть не плакал, когда просил меня помочь связаться с тобой. Ты хоть понимаешь, что творишь?
– Коля, ты преувеличиваешь, – спокойно ответила она. – Ты все это сам придумал. И Соловьев тоже все это придумал от скуки и одиночества.
– А хоть бы и так! – снова взвился Селуянов. – Хоть бы и придумал. Но ты дала ему повод. Ты дала надежду. Нельзя играть людьми, даже если это нужно для раскрытия преступления. Неужели тебе его не жалко?
– Мне? Нет. Не жалко. Взрослый самостоятельный мужчина, имеет работу, собственный дом и более чем приличный доход. Почему я должна его жалеть?
– Ася, а тебе не кажется, что ты мелко и гадко мстишь ему? Я, правда, не знаю, за что, но впечатление такое складывается.
– Нет, Коленька, мне не за что ему мстить. Да, когда-то у нас был роман. Но он начался четырнадцать лет назад, когда я только еще заканчивала университет, и двенадцать лет назад закончился. Не могу сказать, что благополучно, но закончился. Без слез, скандалов и истерик. И никаких счетов между нами нет и быть не может. И не забывай, милый мой, что после моего появления в его доме он завел себе любовницу, Марину Собликову. А вот когда Марины не стало, да еще когда выяснилось, что она любила его исключительно из корыстных соображений, вот тогда он вспомнил про меня и придумал себе повод красиво пострадать. Я не считаю, что в этой ситуации я должна его жалеть и чувствовать себя виноватой.
– И ты можешь дать мне слово, что не делала этого специально?
– Могу.
– И можешь поклясться, что прячешься от него не из мести и не из ревности к Собликовой?
– Конечно, могу. – Настя рассмеялась, настолько чудовищным показалось ей само это предположение. – Коля, ну посмотри на меня. Я что, произвожу впечатление женщины, способной делать гадости из ревности? Да я, по-моему, и ревновать-то толком не умею. А за Соловьева не беспокойся, он не пропадет.
– Но ты все-таки позвони ему, – потребовал Селуянов. – Он мне может еще понадобиться, не хотелось бы, чтобы он считал меня необязательным болтуном. Я обещал, что поговорю с тобой.
– Интересно, зачем он тебе может понадобиться?
– Ну как же… Ох, черт, я ж совсем забыл тебе сказать, эксперты с уверенностью утверждают, что грязь, найденную в квартире Черкасова, принесли из «Мечты». Там не только бетон, там еще и почва какая-то особенная.
– Конечно, – фыркнула Настя, – что тебе какие-то пропавшие мальчики, что тебе маньяк-гомосексуалист! Наплевать. Вот страдания одинокого несчастного инвалида тебе ближе и милее, про них ты помнишь и устраиваешь мне тут воспитательные сцены.
– Ну ладно, – примирительно сказал Николай, – не злись. Ну виноват, признаю. Но ты тоже хороша.
После разговора с Соловьевым Коля зашел в несколько коттеджей, благо вечером почти все жильцы были дома. Посетил он в первую очередь тех, у кого в семье были люди, остающиеся днем дома. Всех их он спрашивал, не видели ли они человека, который шатается по улице вдоль коттеджей, присматриваясь к домам, и вообще не замечали ли они на своей территории чужаков. О происшествии в коттедже Соловьева знали все, поэтому расспросы никого не удивили. Легкое недоумение, правда, вызвал сам факт опроса, потому что со всеми уже подолгу беседовал на эту же тему высокий черноглазый сотрудник. Высоким черноглазым сотрудником был Миша Доценко, считавшийся непревзойденным специалистом по работе со свидетелями, которых нужно было заставить что-нибудь вспомнить и воспроизвести как можно ближе к реальным событиям. Однако итоги этих опросов оказались малоутешительными. Разумеется, в «Мечте» появлялись люди, которые там не жили. Гости, врачи, слесари, электрики, рабочие мусоросборки, почтальоны и прочая публика. На них обращали внимание и тут же забывали. Никто не смог припомнить, что видел незнакомого человека, который показался бы явно подозрительным и непонятно что здесь делающим. Может быть, незнакомые подростки? Знаете ли, их часто используют опытные воры для предварительной разведки, ведь подросток ни у кого опасений не вызывает. Нет, подростков тоже не видели.
