Валерий Маслов - Москва времен Чикаго
— Мешали. И я не хотел бы попасть туда снова, — откровенно заявил допрашиваемый.
«Может, в этом причина? — размышлял Усков. — И он действительно боится снова загреметь в СИЗО?.. Хотя вряд ли только в этом!»
— В таком случае прошу вас честно отвечать на мои вопросы. Вы подтверждаете, что были в составе преступной группы, организовавшей хищение казенных денег?
— Это клевета! — категорично заявил Титовко.
«Ясно, — расстроился Усков. — По-доброму разговаривать с этим господином не придется».
— Боюсь, вы начинаете испытывать мое терпение. И я начинаю подумывать, а не изменить ли мне вновь вам меру пресечения?
— Вы не можете это сделать!
— Ошибаетесь, очень даже могу. И на этот раз вам не помогут никакие высокие заступники. Да они, по-моему, вряд ли и захотят это делать. Вы ведь уже не руководитель департамента правительства?
Это был болезненный удар для Титовко. Он не предполагал, что эта плохая новость так быстро достигнет Ускова. Поэтому наклонил голову, чтобы скрыть беспомощность, охватившую его.
— Достаточно, например, мне составить протокол, что вы, находясь под залогом, не явились ко мне вовремя на допрос или совершили иное незначительное правонарушение. Вы же знаете наши возможности.
Титовко подавленно молчал.
— Я жду, господин Титовко. Или мне посадить вас в одну камеру с Джевеликяном?
При упоминании этого имени допрашиваемый вздрогнул так, словно его тряхнуло током. Андрей моментально воспользовался своим открытием:
— Если будете молчать, я составлю протокол.
— Но ведь я к вам явился!
— А кто это подтвердит? Я? Ни в коем случае!
— Это шантаж!
— Называйте как угодно, мне все равно. Я, например, могу квалифицировать ваше преступление как грабеж. По вашей вине людям теперь не выплатят вовремя пенсии или зарплаты. Сколько вы успели награбить у государства? Несколько миллиардов? А сколько бы еще нахапали, если бы мы не обнаружили ваш преступный анклав! Я жду.
Титовко поднял взгляд на следователя. В его глазах стояли слезы.
— Пощадите! Вы губите все, что я создавал долгие годы: карьеру, репутацию, честь.
— Ну, допустим, о чести в данном случае и речи быть не может. А остальное — дело наживное. По крайней мере я обещаю вам, что оставлю вас до суда на воле. В ответ на добровольное признание. Имейте в виду, что следствие располагает доказательствами вашей вины: записями ваших разговоров, свидетельскими показаниями и другими.
Допрашиваемый подумал, затем резко махнул рукой:
— Записывайте.
Усков сделал знак, и секретарь включил записывающую аппаратуру. Титовко довольно подробно рассказал о том, как возникла идея, как ее осуществляли. Однако главный упор он делал на вину не свою, а Джевеликяна. Настолько, что следователь был вынужден задать ему новые вопросы:
— Вы все время делаете упор на вину Джевеликяна. Но ведь он в это время находился в следственном изоляторе и не мог участвовать в организации несанкционированного проникновения в компьютерную систему Центробанка!
— Ошибаетесь! — Похоже, Титовко вновь обрел былую уверенность. — Он собрал нас в своем логове, где скрывался, на бывшей даче Сталина в Сочи. Это он организовал ту комнату с аппаратурой на своей загородной даче здесь, в Москве. Это он осуществлял руководство операцией из тюремной камеры по персональному телефону мобильной связи. Кстати, господин следователь, кто позволил матерому преступнику, который обвиняется в таком тяжком преступлении, иметь в тюремной камере средство связи с внешним миром?
Это уже была наглость. Похоже, что оправившийся после первого испуга Титовко перешел в наступление. К тому же он был прав. Следователь, ведущий дело, обязан был не допустить подобного нарушения правил режима следственного изолятора.
Поэтому Усков, привыкший задавать вопросы, не был готов сразу на него ответить. Но это длилось считанные секунды. Следователь пристально посмотрел на обвиняемого и четко, с болью в голосе ответил:
— Я не обязан здесь отвечать на ваши вопросы. Но все же скажу. Это породила та система, которую вы так ударно строите, господин Титовко. Так же, впрочем, как и то, что вы совершенно противозаконно сейчас находитесь на свободе!
— Как же так? — опешил Титовко. В его голове мелькнула тревожная мысль, уж не известно ли Ускову, что он так и не заплатил сумму залога? Но, похоже, следователь об этом не знал. Потому что он заговорил совсем об ином.
— Согласно Уголовно-процессуальному кодексу залог не может применяться к лицам, обвиняемым в совершении тяжких и особо тяжких преступлений. А ваши подвиги, господин Титовко, тянут не меньше, чем на десять лет. Так что скажите спасибо, что я закрываю глаза и на это нарушение закона.
— Понятно, — только и смог вымолвить Титовко. Он уже очень жалел, что пошел на этот допрос один, а не в сопровождении, например, того ушлого адвоката. Но, как известно, жадность губит фраера. А Титовко, сэкономив на адвокате те деньги, вряд ли мог рассчитывать теперь на его доброжелательное к себе отношение.
— Спасибо, господин Титовко. На сегодня хватит. Вам осталось внимательно прочитать ваши показания и подписать каждый лист.
А про себя следователь подумал:
«Конечно, Титовко прав насчет того, что я дал такие послабления Джевеликяну. Но я тем самым убил нескольких зайцев одним выстрелом. Джевеликян под постоянным контролем в изоляторе. А злоба на бездействие своих недавних друзей и наличие возможностей припугнуть их уже сыграли свою роль: Титовко не был бы так разговорчив и не валил бы всю вину на Мягди, если бы тот уже не выполнил свою угрозу».
…После визита Ускова перепуганный мэр буквально заметался по своему кабинету. Ему хотелось срочно принять меры, чтобы замести следы. Но прежде он все-таки хотел переговорить с Титовко, чтобы узнать, что делается там, в столице.
Наконец на третий день ему удалось дозвониться. Трубку на этот раз взял не секретарь в приемной, а сам хозяин. И сразу же оборвал все эмоциональные восклицания Петракова:
— У меня слишком мало времени, чтобы все объяснять. Тем более по телефону. Лучше приезжай ко мне завтра.
— Не могу, — вздохнул мэр.
— Почему?
— Усков взял с меня подписку о невыезде.
— И до тебя добрался?! Вот падла! Меня сегодня полдня на допросе терзал!
Петраков чуть не задохнулся от такой новости:
— Как он посмел?!
Титовко злобно хохотнул:
— Вы там, в провинции, спите и мух не ловите! Посмел?! Да он меня арестовал и два дня гноил в лефортовском изоляторе! Вот тебе и посмел! Спасибо Николаю Николаевичу — вытянул.
— Тебя он вытянул, а кто меня будет вытаскивать?
— Что за истерика, Вячеслав Иванович? Дал подписку и сиди у себя, нос в столицу не показывай. Это сейчас самый лучший способ доказать, что ты нигде не участвовал. Понял?
— Понял-то понял, да что мне делать?
— Повторяю, ни-че-го! А что надо, ты, надеюсь, уже сделал.
Вот такую установку и надо было получить Петракову. Он сразу приободрился, несмотря на сразившую его весть о том, что сам Титовко, пусть и два дня, но все же просидел в тюрьме.
Теперь он знал, что надо делать. И потому попрощался гораздо более спокойным тоном, чем начал свой телефонный разговор. Тем более что Титовко обещал его держать в курсе.
А про себя мэр подумал: «На таких высоких постах люди абсолютно спокойно себя чувствовать не могут никогда. Значит, с этим надо просто смириться».
Почти несколько дней Усков не выходил из своего кабинета. Он прилежно трудился над составлением обвинительного заключения по уголовному делу номер ноль-ноль двести шестьдесят один дробь два. Была затребована масса необходимых документов, справок, выводов специалистов, приобщены к делу свидетельские показания, признания обвиняемых. Один из причастных к данной преступной группе сидел в следственном изоляторе, другой был отпущен под залог, а к третьему применена мера пресечения — подписка о невыезде.
Когда следователь наконец одолел последний том этого дела, к которому он шел не один год, он выпрямился в кресле за новым столом, которым оснастили его кабинет после пожара, и легко, свободно вздохнул. Он завершил то, к чему так долго и упорно шел.
Теперь можно было идти к начальству и докладывать о проделанной работе.
Виктор Васильевич понимающе встретил отшельника и даже попросил секретаршу приготовить им кофе покрепче.
— Ну, Шерлок Холмс, рассказывай!
— У меня получается много, но что скажет прокурор?
— А что получается у тебя?
— Пожалуйста. Самые серьезные претензии к Титовко. Этому господину вменяется статья сто семьдесят — злоупотребление служебным положением. Он неоднократно использовал для организации этой преступной группы по перекачке государственных денег в личный карман спецсвязь, правительственную машину со спецномером, свое влияние и власть. В деле более двухсот эпизодов, свидетельствующих об этом.
