Ю Несбё - Пентаграмма
Она села за письменный стол.
— Что?
Бьёрн Холм увидел, как она смешно хмурит брови.
— Вот как. — Она отложила телефон и посмотрела на него, будто не веря тому, что только что услышала. — Харри говорит, что знает, кто совершил все эти убийства.
Бьёрн не ответил.
— Проверь, свободна ли лаборатория, — сказала она. — Нам подбросили новую работу.
— Какую работу? — осведомился Бьёрн.
— По-настоящему дерьмовую.
Эйстен Эйкеланн сидел в такси на стоянке неподалеку от Санктхансхёуген и, полуприкрыв глаза, смотрел на длинноногую девушку, которая сидела в кресле на тротуаре перед «Явой» и обогащала свой организм кофеином. Шума кондиционера не было слышно из-за громкой музыки, раздававшейся из наушников.
«Faith has been broken, tears must be cried…»
Злые языки утверждали, что автор этой песни — Грэм Парсонс, а Кит и «Роллинг Стоунз» украли ее для альбома «Липкие пальцы», пока были во Франции, пытаясь всеми мыслимыми и немыслимыми способами прослыть гениальными.
«Wild, wild horses couldn't drag me away…»
Эйстен вздрогнул: одна из задних дверей открылась. Человек, наверное, незаметно подошел сзади, выйдя из парка. В зеркале Эйстен увидел загорелое лицо с мощными челюстями, глаза закрывали зеркальные солнечные очки.
— До Маридальского озера. — Голос был приятным, но в нем чувствовались командные нотки. — Если не затруднит.
— Да нет, — пробормотал Эйстен.
Он выключил музыку, в последний раз затянулся и выбросил окурок из окна.
— Куда именно к озеру? — спросил он.
— Поехали, потом скажу.
Они поехали вверх по Уллеволсвейен.
— Обещали дождь, — попытался завязать разговор Эйстен.
— Потом поговорим, — отрезал голос.
«Это вместо чаевых», — подумал Эйстен.
Через десять минут позади остались многоэтажные дома, и они оказались среди двориков и домиков близ Маридальского озера. Этот переход от города к деревне всегда ему нравился, а однажды пассажир-американец даже спросил его, не проезжают ли они музей под открытым небом.
— Там дальше можешь повернуть налево, — сказал голос.
— В лес? — спросил Эйстен.
— Да, конечно. Что ты нервничаешь?
Эйстен снова взглянул в зеркало, но мужчина пересел, и теперь можно было видеть только половину его лица.
Сбавив скорость, Эйстен включил левый поворотник и свернул на гравиевую дорожку, поросшую травой.
Что-то ему не понравилось.
С обеих сторон дороги ветки, играя на свету зелеными листьями, словно приглашали их в чащу. Эйстен ударил по тормозам. Колеса в последний раз шаркнули по гравию, и машина остановилась.
— Извините, — сказал он зеркалу. — Недавно чинил ходовую часть. К тому же здесь мы не ездим. Если хотите, я могу позвонить — и пришлют другую машину.
Казалось, человек на заднем сиденье улыбается. По крайней мере, одной половиной лица.
— А с какого телефона ты собираешься звонить, Эйкеланн?
Эйстен почувствовал, как волосы на шее встали дыбом.
— С собственного? — прошептал голос.
Мозг Эйстена лихорадочно перебирал варианты ответов.
— Или с телефона Харри Холе?
— Не понимаю, о чем вы, мистер. Дальше я не поеду.
Человек рассмеялся:
— Мистер? Ты ошибаешься, Эйкеланн.
Эйстен хотел было сглотнуть подступивший к горлу ком, но сдержался:
— Слушайте, раз уж я вас не довез, куда нужно, можете не платить. Выходите, а я пока вызову другую машину.
— Если верить твоему личному делу, ты головастый, Эйкеланн. Так что, думаю, понимаешь, что мне нужно. Ненавижу штампы, но я добьюсь своего во что бы то ни стало, и ты сам можешь выбрать: по-хорошему или по-плохому.
— Не понимаю, о чем… ай!
Человек ударил Эйстена по затылку, чуть выше шеи, и он, невольно подавшись вперед, с удивлением заметил, что глаза наполняются слезами. Не из-за боли — нет, этот удар был из тех, которыми обмениваются в школе, готовя настоящие побои на потом. Но слезные железы, наверное, уже поняли то, что отказывался признать мозг: начались серьезные проблемы.
— Где у тебя телефон Харри, Эйкеланн? В бардачке? В багажнике? Может быть, в кармане?
Эйстен не ответил. Его мозг продолжал в бешеном темпе отбрасывать варианты. Кругом — лес. Что-то подсказывало, что человек на заднем сиденье хорошо натренирован и догонит Эйстена за считанные секунды. Есть ли у него сообщники поблизости? Может, стоит нажать кнопку тревоги и разослать этот сигнал остальным автомобилям? Имеет ли он право вовлекать в это других?
— Понятно, — сказал человек. — Значит, по-плохому. Знаешь что? — Эйстен не успел среагировать, а он уже обхватил его за шею и вдавил в кресло. — Так я и думал.
Очки у Эйстена слетели. Он протянул к ним руку, но не достал.
— Поднимешь тревогу — я тебя убью, — прошептал мужчина ему в ухо. — Не в фигуральном, а в самом буквальном смысле. Умертвлю.
Хотя в мозг Эйстена Эйкеланна не поступал кислород, он слышал, видел и чувствовал запахи на удивление хорошо: видел сеть капилляров на обратной стороне собственного века, различал запах одеколона своего пассажира и слышал в его голосе повизгивающие радостные нотки.
— Где он, Эйкеланн? Где Харри Холе?
Эйстен беззвучно открыл рот, и человек ослабил хватку.
— Я не понимаю…
Горло сжали снова.
— Последняя попытка, Эйкеланн. Где твой собутыльник?
Эйстен почувствовал боль и мучительное желание жить, но он знал, что скоро все закончится. В подобных переделках он бывал и раньше. Это просто переходная стадия. Скоро разговор пойдет куда спокойней и приятней. Шли секунды. Мозг начал отключать отделы, отвечающие за чувства. Первым отказало зрение…
Хватка опять ослабла, и к мозгу хлынул поток кислорода. Зрение вернулось. Боль тоже.
— Мы все равно его найдем, — произнес голос. — А уж ты выбирай, хочешь ты пережить это событие или нет.
Эйстен почувствовал, как что-то холодное и твердое скользнуло по виску, по кончику носа… Вестернов Эйстен в жизни пересмотрел немало, но видеть револьвер сорок пятого калибра на таком близком расстоянии ему еще не доводилось.
— Открой рот.
А на вкус пробовать — уж тем более.
— Считаю до пяти и стреляю. Если захочешь что-то сказать, кивни. Желательно раньше, чем я скажу «пять». Раз…
Эйстен пытался совладать со страхом смерти. Говорил себе, что люди мыслят рационально и этот человек ничего не выиграет, если убьет его.
— Два…
«Логика — на моей стороне», — думал Эйстен. У дула был вкус металла и крови, и от этого начинало подташнивать.
— Три. И не расстраивайся о машине, Эйкеланн. Я тщательно все уберу и вымою после себя.
Эйстен почувствовал, как тело начинает дрожать, это была непроизвольная реакция, и он мог только отметить ее, но не прекратить. Вспомнилась ракета, которую он как-то видел по телевизору. Та тоже подрагивала за несколько секунд до того, как ее отправили в холодное и пустое космическое пространство.
— Четыре.
Эйстен кивнул. Энергично и несколько раз.
Револьвер исчез.
— Он в бардачке, — задыхаясь, сказал он. — Он сказал, что я не должен ни выключать его, ни отвечать на звонки. А сам взял мой.
— Да плевал я на ваши телефоны, — ответил голос за спиной. — Я хочу услышать, где Холе.
— Я не знаю. Он ничего не сказал. То есть сказал, что нам обоим будет лучше, если я ничего не буду об этом знать.
— Соврал. — Это прозвучало мягко и спокойно, и Эйстен не понял, злится его пассажир или забавляется. — Лучше будет только ему, Эйкеланн, не тебе.
Холодный револьвер ожег щеку, словно раскаленный утюг.
— Погодите! — выпалил Эйстен. — Харри что-то говорил. Вспомнил. Он сказал, что спрячется дома.
Эти слова выскользнули очень быстро, и ему показалось, будто он недостаточно четко все произнес.
— Мы там были, идиот.
— Да я не про тот дом, где он живет. Дом в Оппсале, где он вырос.
Человек на заднем сиденье рассмеялся, и тут же дуло револьвера попыталось залезть Эйстену в ноздрю. Стало больно.
— Мы отслеживали твой телефон в течение нескольких часов, Эйкеланн, и знаем, из какого района Холе звонил, это не Оппсал. Ты попросту врешь. Иначе говоря «пять».
Послышался писк. Эйстен закрыл глаза. Писк не прекращался. Он уже умер? Писк начал складываться в мелодию. Что-то знакомое. «Пурпурный дождь». Принс. Это звонил мобильный.
— Да, слушаю, — откликнулся голос с заднего сиденья.
Эйстен пока не решался открыть глаза.
— В «Андеруотере»? В пять? Хорошо. Собирайте всех парней, я еду.
Эйстен услышал шорох одежды. Время шло. Он услышал, как лесная птица громко затянула свою трель. Красиво. Что это была за птица, он не знал. А должен бы. Но главное — зачем. Нужно знать, зачем она поет. Теперь он уже никогда этого не узнает. На плечо легла ладонь.
