Фридрих Незнанский - Опасно для жизни
Прошло еще сорок минут. Еще несколько автомобилей остановились около дома на Литейном. Но среди выходивших мужчин Турецкого не было.
Двери парадного открылись, и в проеме возникла все та же давешняя старуха с полной сумкой в руках. Альгерис, чертыхнувшись, резво спустился с лестницы и, не дав старухе опомниться, вышел на улицу, захлопнув за собой дверь.
— Это ты, что ли, опять? — изумилась уже за закрытой дверью старуха.
«Нет, это не вариант, — думал он, встав на троллейбусной остановке. — Подъездов масса, есть и со стороны улицы Каляева, и со стороны Шпалерной. Куда он подъедет, не угадаешь. А в каждом парадняке своя старуха имеется». — Альгерис опять вспомнил Достоевского.
Тут он почувствовал на себе чей-то взгляд. Уже несколько секунд его пристально рассматривал молоденький сержант милиции. Он словно сравнивал Альгериса с неким изображением. Муки сопоставления отчетливо отражались на молодом лице, еще не научившемся скрывать свои чувства. Альгерис достал из кармана газету и углубился в чтение. Темные очки позволяли незаметно наблюдать за сержантом. Тот все продолжал рассматривать его. Подошел троллейбус. Альгерис глянул на номер и сделал шаг назад, указывая тем самым, что ему нужен другой маршрут. Сержант все продолжал разглядывать его. Двери троллейбуса распахнулись, выходящие и входящие люди тут же смешались в злобно переругивающееся броуновское движение. Сержант набрал полную грудь воздуха и шагнул к Альгерису.
— Сержант Макаров, — козырнул он. — Предъявите документы, пожалуйста!
Альгерис, очень удивившись, посмотрел на сержанта, пожал плечами. Затем сунул руку во внутренний карман куртки, задержал там ее на несколько секунд и резко впрыгнул в уже закрывавший двери троллейбус.
— Извини, старик, — через спину бросил он, — к жене в роддом спешу! Троллейбус тронулся.
«Не быть тебе генералом, сержант, ох не быть», — усмехнулся Альгерис, глядя, как уплывает назад растерянное лицо сержанта. Он отвернулся. Серое здание на Литейном отдалялось. Около него резко затормозил милицейский «мерседес». Из машины вышли двое мужчин. Один из них был Турецкий.
Наташа заканчивала обход своих больных. Подошла к последней, стоящей в углу палаты кровати.
— Как дела, Лена? — ласково спросила она молодую женщину с исхудавшим желтым лицом, неподвижно лежавшую на постели. Взор ее был устремлен в потолок. Собственно, это Наташа знала, что женщина молодая, двадцати лет. Сторонний наблюдатель дал бы ей все сорок. Лена перевела на Наталью Николаевну отсутствующий взгляд, монотонно повторяя:
— Как дела, Лена… Как дела, Лена…
Все ясно — уже приняла дозу, вздохнула Наташа. Бороться с этим было бессмысленно, безнадежно. Процентов восемьдесят поступавших в их отделение больных были наркоманами с тем или иным стажем. Удержать их от употребления наркотиков в отделении не было возможности. Они варили наркоту ночью, на добытой любыми путями электроплитке, заперев дверь в палату шваброй. Они шантажировали родных угрозой самоубийства, и родственники сами приносили в больницу зелье. Они отказывались от капельниц, от пищи, выпрашивая у врачей таблетки снотворного. Выписать за нарушение режима? Завтра они снова поступят в отделение. Кто из участковых врачей будет лечить больного с гепатитом Б? Никто. Устроить обыск, отобрать наркотики? Завтра они найдут их снова. К тому же был случай, когда в состоянии абстиненции одна из пациенток выбросилась из окна. Разбилась насмерть. Поэтому установка для врачей была следующей: у нас лежат больные с гепатитом. Мы лечим их от гепатита. Остальное не наше дело. Так постановила Эра Газмановна. И это было правильно. За месяц пребывания в стационаре человека не вылечишь от наркомании. Значит, надо вылечить его хотя бы от гепатита.
Наташа подняла белую больничную рубаху Лены. Желтое высохшее тело даже с большой натяжкой нельзя было назвать женским. Торчали ребра, все наперечет, бери и изучай анатомию. На ребрах лежали сморщенные пустые мешочки. Человек с самым богатым воображением не назвал бы их женской грудью. Кривые от худобы, обтянутые желтой кожей кости ног. И выпирающий вперед живот. Лена была беременна. Если задуматься над тем, что эта наркоманка с трехлетним стажем зачала ребенка и собирается его рожать, наградив попутно гепатитом, поскольку это заболевание передается и плоду, если задуматься над всем этим, то Лену следовало просто убить. Задушить своими руками в резиновых перчатках. Но думать об этом было нельзя. Лену надо было лечить. И Наталья Николаевна осторожно, чтобы не повредить ребенку, начала прощупывать громадную Ленину печень.
Наташа уже вернулась в ординаторскую, когда дверь приоткрылась и веселая медсестричка Маша звонко оповестила всех присутствующих:
— Наталья Николаевна! Вас мужчина на лестнице спрашивает!
Наташа, стараясь, чтобы никто из коллег не заметил, бросила взгляд в висевшее на стене зеркало и, придав лицу самое строгое выражение, вышла из ординаторской. На лестнице стоял Турецкий.
— Здравствуйте, Наташа! — Александр шагнул вперед, сжал ее прохладные пальцы.
— Здравствуйте, Саша, — в тон ему ответила она и тут же попыталась высвободить руку из его крепкой ладони. При этом она смотрела куда-то за его спину. По лестнице поднималась Эра Газмановна.
— С кем это вы, Наталья Николаевна? — строгим голосом спросила заведующая. — Беседы с родственниками больных в вестибюле. Почему посторонние на этаже?
— Это не родственник, — нисколько не испугавшись, ответила Наташа и вопросительно посмотрела на Александра.
— Я следователь, — постарался исправить положение Турецкий.
— Следователь? К кому? — деловито спросила Эра Газмановна.
— Я ни к кому конкретно, — неожиданно смешался Турецкий. — Мне хотелось бы просто посмотреть на больных, опросить их. Вот мое удостоверение. — Он потянулся за документами.
— А чего на них смотреть? — грозно вперилась в него взглядом заведующая, не обращая внимания на документ. — Что они, обезьяны в клетках? У нас не зоопарк. И поговорить с ними сейчас не получится. Они еще после ночи не того… — она не договорила. — Когда будете знать, кто вам конкретно нужен, тогда пожалуйста. И лучше после двенадцати. Эра Газмановна внимательно посмотрела на молодых людей.
— А если вам с Натальей Николаевной поговорить надо, идите на территорию, посидите на скамеечке. Наталья, пойди в кафе с гостем, кофейку попейте. А тут, возле заразы нашей, нечего околачиваться!
Наташа с улыбкой смотрела на шефиню. Было видно, что она ничуть не боится суровой начальницы.
— Хорошо, Эра Газмановна, я на полчасика. И, тронув Александра за рукав, она начала спускаться вниз.
Они вышли в освещенный солнцем больничный двор. По территории сновали люди — медперсонал в белых халатах, рабочие в спецовках (в больнице вечно что-то ремонтировали), посетители, спешащие к больным родственникам.
— Строгая она у вас, — рассмеялся Александр.
— Но справедливая, — продолжила Наташа. — Знаете, у нас нельзя иначе…
Саша не слышал, что она говорила. Он смотрел на нее, и сердце его снова гулко застучало. В белом халате она казалась еще красивее, но строже и как-то значительнее. И он опять оробел и чувствовал себя мальчишкой, и ему это очень нравилось.
— Знаете, она мне напомнила нашу мать-командиршу, — сказал Саша, чтобы что-то говорить. — Помните, я вам в поезде рассказывал?
Саша не спускал глаз с идущей рядом женщины и не заметил, что уже пару секунд на них смотрит шедший навстречу и остановившийся на полном ходу высокий мужчина в кожаной куртке и кепке. Наташа первая заметила его. Она привыкла, что мужчины заглядываются на нее, но не так же бесцеремонно! Глаза мужчины были закрыты темными очками, но Наталья чувствовала, что смотрит он именно на них, и удивленно подняла бровь. Мужчина тут же отвернулся, сунул в рот сигарету и, прикрыв лицо рукой, щелкнул зажигалкой.
— Наталья Николаевна! — звонко, на весь двор прокричала медсестра Маша. Наташа и Александр обернулись. Маша подбежала к ним.
— Эра Газмановна попросила, чтобы вы ее докладную главврачу занесли в приемную.
Она протянула Наташе пластиковую папку. Мужчина в кепке наконец прикурил и ушел в боковую аллею.
— Вот наш главный корпус, — указала Наташа на четырехэтажное здание. — Вы меня в вестибюле подождите. Я докладную занесу, и пойдем в кафе. Хорошо?
— Хорошо, — улыбаясь, как последний дурак, ответил Турецкий. — Сколько у вас корпусов! — заметил он наконец окружающее пространство.
— Да, больше двадцати. Наша больница — старейшая в городе инфекционная больница. А их так и положено строить, чтобы избежать внутрибольничных заражений. Для каждой инфекции — свой корпус.
Турецкий распахнул перед Наташей дверь, пропуская ее вперед, и сердце опять ухнуло от прикосновения к ее стройной прямой спине.