Фридрих Незнанский - Отложенное убийство

Фридрих НЕЗНАНСКИЙ

ОТЛОЖЕННОЕ УБИЙСТВО

13 февраля, 06.23. Борис Липатов

В слове «Сочи» заключено лето. В нем — пальмы и набережные, разноцветные огоньки на рейде, рестораны под открытым небом. В нем — потные удовольствия южных ночей для того, кто приехал сюда отдохнуть на всю катушку, потратить деньги и, с загруженным доверху чемоданом воспоминаний, отбыть на постоянное место жительства — туда, где он эти деньги зарабатывает. В Санкт-Петербург, Казань, Москву или Новосибирск, где среди урбанистических пейзажей он будет вспоминать до следующего года Сочи — этот вечный праздник.

У отдыхающего — свое восприятие. Он не хочет забивать себе голову тем, что в Сочи тоже бывает зима — правда, очень краткая и очень южная; что в то время, как он отдыхает, жители Сочи работают — так же тяжело и упорно, как и он в своей средней полосе. Сочинцы порой не отказывают себе в праздниках, но основное течение жизни здесь, как и в прочих местах, состоит из будней.

В шесть часов утра двор одного из новых сочинских микрорайонов, многоэтажки которого в точности копировали такие же типовые многоэтажки в любом из уголков нашей необъятной страны, был почти пуст. Единственные, кто составлял немногочисленную публику, были любители собак, которые с утра пораньше выгуливали своих питомцев. Собак обуревал весенний стих; выпавший вчера, единственный раз за всю зиму, снег сошел полностью, и четвероногие друзья человека напропалую носились, рыли носами землю в поисках прошлогодних костей, заигрывали друг с другом — в общем, предавались невинным радостям своей песьей жизни без оглядки на мнение хозяев.

— Фу, Микки! — укоризненно прикрикнула темноволосая девушка в джинсах и спортивной куртке на своего рыжего кокер-спаниеля, который сделал попытку пристроиться сзади к огромной сенбернарихе.

Хулиган Микки покосил на хозяйку упрямым желтым глазом и рванул на газон справа от подъезда. Темноволосая девушка, которую звали Лера, не стала его догонять: на газоне никаких опасностей не предвиделось. Надо было только следить, чтобы бестолковый кокер не попал под машину, во взаимоотношениях с которыми он был очень неосторожен. Но машины, выстроившиеся линией вдоль тротуара (иные — какое нахальство! — забирались на него), выглядели безобидными. Даже вот эта, крупная, салатового цвета, с затененными стеклами. Лера плохо разбиралась в автомобилях, но она очень любила салатовый цвет — цвет новых обоев в ее комнате — и краешком разума отметила, что такой машины раньше в их дворе не видала.

Запиликал домофон на двери подъезда, выпуская во двор Бориса Никифоровича. Этот седоватый грузный мужчина, лет под шестьдесят, не относился к стану собаковладельцев, но тоже был ранней пташкой. От Марьи Бенедиктовны, владелицы черно-белого лохматого мотка шерсти, которого она именовала шпицем, Лера знала, что у Бориса Никифоровича очень важная и напряженная работа. Да и сама не раз видела, что он возвращается домой за полночь, а выходит ни свет ни заря. Собаковладельцы многое примечают… Держа в левой руке портфель, такой же толстый и солидный, как он сам, правой рукой Борис Никифорович достал из кармана светлого пиджака ключи от машины — вишневой «девятки»…

Тут-то все и произошло.

Что, собственно, произошло, Лера поняла не сразу. Первым, что она услышала, был громкий звук, словно щелкнули цирковым кнутом — еще и еще, два раза, затем — отчаянный крик. Лера тоже вскрикнула, потому что ей померещилось, будто Бориса Никифоровича свалил на землю Микки, бросившийся ему под ноги, — имел этот вредный кокер привычку наскакивать на людей. Но крик был раздирающий. Так не кричат от обычного падения; так кричат только от боли — от невыносимой боли и испуга! Лера увидела то, что потом долго станет преследовать ее в страшных воспоминаниях и снах: Борис Никифорович, еще две секунды назад важный представительный пожилой мужчина, корчился, дергая ногами, и из-под его спины на асфальтовую дорожку выползала густая алая струя. Портфелем он прикрывался от молодого человека в белой куртке и зеленых брюках, который, выскочив из салатового автомобиля, выстрелил еще два раза и снова запрыгнул в свою машину, которая на полной скорости рванула прочь из двора, торопясь смешаться с другими автомобилями на шоссе.

Лера была единственным ребенком немолодых родителей, и те, волнуясь о дочери, попросили ее — а вдруг пригодится, не дай боже! — вбить в память мобильного телефона номера «Скорой помощи» и милиции. Вот и пригодилось… Пока Лера лихорадочно извлекала на белый свет мобильник, послушно откликнувшийся голубым свечением экрана, Борис Никифорович продолжал кричать. Никогда она не забудет, как кричат раненые. Это только в голливудских фильмах подстреленный герой эпизодически вскрикивает и замолкает: на самом деле получившие огнестрельное ранение люди воют так, словно сама жизнь истекает из них этим воем, и одновременно — будто этим душетерзающим звуком они пытаются удержать жизнь, не отпустить, поставить на ее пути заслон. Лицо Бориса Никифоровича побледнело, стали видны синеватые старческие жилы на шее. Не выдержав боли, он перекатил голову набок, замолчал и обмяк. Светлый пиджак набухал кровью.

— Умер!

— Нет, потерял сознание!

Вокруг уже собралась толпа, оттеснив Леру.

— Родственникам сообщить! Из какой он квартиры?

— Липатовы, на третьем этаже направо. Сто пятьдесят шестая, по-моему…

Сочи — не Москва; даже в многоэтажных районах связи между людьми здесь теснее.

Есть только один крик страшнее крика раненых — так голосят жены раненых.

— Боря! Боренька, да что ж это! Да как же это сталось! Я же тебя предупреждала! Я тебя просила, оставь ты их в покое, брось это дело, не занимайся им! Боренька-а-а…

Прибывшая на место происшествия бригада «скорой помощи», перенося пострадавшего в реанимобиль и на ходу прилаживая капельницу, оставалась профессионально равнодушна: пожилой мужчина был для медиков просто пожилым мужчиной. Однако милиционеры испытали более сильные чувства при вести о покушении на жизнь Бориса Никифоровича Липатова, прокурора города Сочи.

Лера не явилась в тот день на сдачу зачета по уважительной причине — ее полдня промурыжили в милиции, уточняя подробности покушения. Путем расспросов и сравнений удалось установить, что салатовая машина относилась к модели «ВАЗ-2110». Что касается облика покушавшегося, то составление фоторобота не помогло. Лере удалось только вспомнить белую куртку, расстегнутую на груди, зеленые широкие брюки и черный пистолет с длинным дулом. Рост? Лера сама — метр пятьдесят два сантиметра, и все, кто выше, кажутся ей высокими. По лицу она едва скользнула взглядом: все внимание было приковано к раненому. У нее создалось впечатление, что у киллера были светлые волосы… может быть, вьющиеся, но не уверена.? и еще что-то неряшливое, шершавое на лице. Возможно, старые шрамы? Или преждевременные морщины? Или он отращивал бороду? А в остальном такой обыкновенный! Лера вряд ли узнала бы его, если бы встретила… С тем ее и отпустили.

Придя домой, усталая и опустошенная от столкновения со страшной реальностью, о которой раньше она только слышала, читала или смотрела фильмы, Лера первым делом подумала о том, чтобы выгулять Микки, перед тем как поесть и отдохнуть. Но поведение домашнего любимца поразило ее. Беззаботный кокер, который раньше начинал радостно лаять и подпрыгивать, едва при нем произносили заветное слово «гулять», сейчас при виде поводка заскулил и укоризненно посмотрел на Леру желтыми глазами, которые тоска сделала совершенно человеческими.

— Гулять, Микки! — повторила Лера. — Ну, гулять!

Скуля, песик забился в дальний угол прихожей.

«Я боюсь, хозяйка, — сигнализировал он своим поведением. — Кого еще сегодня убьют?»

15 февраля, утро. Денис Грязное

— Денисочка, у тебя новое расследование? Грязнов-младший перед зеркалом, покрытым рябью брызг зубной пасты, выпячивал щеку языком, сбривая с нее образовавшуюся за сутки рыжую щетину, когда поймал в зеркале отражение неожиданно приблизившейся Насти и чуть не порезался. «Насть, ну нельзя ж так!» — чуть не крикнул он, но сдержался. Тем более что голосок ее с утра был нежен и вопрос о расследовании означал попытку примирения. Вчера они, двое перспективных деловых людей, до хрипоты спорили из-за того, что (конечно!) каждый считал свое дело самым важным. Формальным предлогом послужил пробный показ Настиной коллекции в Доме мод, где она работала уже больше года и только сейчас чего-то добилась. Из-за этого показа Настя была сама не своя, рассыпала по всей квартире наброски платьев и фрагменты выкроек, нервничала, легко раздражалась, когда Денис подкатывался к ней с нежностями, и — последняя капля! — забыла приготовить ужин, когда он вчера притащился из возглавляемого им агентства «Глория» в начале двенадцатого, голодный и злой, как сто двадцать пять не накормленных вовремя псов. Ссора была неминуема.