Стивен Соломита - Укрепленный вход
Хольтц улыбнулся.
— Ирландцы, — заметил он, — тупы и упрямы. Они всегда были такими, потому что всю свою жизнь только и делали, что возились в земле, выращивали картофель. Они заменяют поэзию литературным анализом, и для меня это доказательство их предрасположенности к коррупции.
Ножовски засмеялся. Хольтц достал из маленького холодильника бутылку «Моэ э Шато Брю», стоящую сравнительно недорого (по стандартам Уильяма Хольтца), французское шампанское, которое он считал вполне соответствующим встрече такого рода.
— Предлагаю выпить за твой успех, — сказал юрист, наполняя бокалы. Он заметил гримасу Марека, но держал свой бокал поднятым, пока тот не взял свой. — Ну, ладно, выпей хотя бы за меня.
Ножовски сделал глоток.
— Неплохое вино, — заметил он. — Однако я что-то не вижу повода для праздника. Нам вот-вот дадут под зад.
— Я не хотел тебе об этом говорить, — мягко заметил Хольтц, — чтобы ты не строил иллюзий раньше времени, но сегодня утром, незадолго до твоего приезда, мне позвонил Моу Гребнитц. Кажется, ты его знаешь. Он скупает собственность в отдаленных районах Нью-Йорка. И наши домики на Холмах Джексона привлекли его внимание. Он предлагает за них девятнадцать миллионов. Он также согласен заплатить по счету, довольно большому, который лично я собираюсь предъявить за свои услуги. У тебя будет прибыль порядка трех миллионов.
Марек покачал головой, потягивая шампанское.
— Я рассчитывал на прибыль в двадцать миллионов долларов, и что, по-твоему, я должен радоваться трем?
— В некотором роде — да, — заметил Хольтц. — Ты вообще должен быть счастлив, что у тебя задница осталась цела. А три миллиона — не так уж и мало.
Марек зло ухмыльнулся.
— Ты говоришь так, будто у меня нет партнера.
— А разве не это ты сюда приехал обсудить?
Марек встал и начал взад-вперед ходить по комнате.
— Конечно, я не собираюсь делить доход с этим скотом, который обошелся мне в десять миллионов долларов, — твердо сказал Ножовски. — Если бы Бленкс не был таким кретином, мы бы довели наш план до конца. Но теперь ему придется заплатить за все. Надеюсь, корпорации это не повредит.
Хольтц покачал головой.
— Разумеется, нет. У Бленкса пятьдесят процентов акций корпорации, зарегистрированной на Багамах. Факт продажи этих акций Мареку Ножовски немедленно попадет в файл, как только Бленкс не сможет этого опротестовать, и никто никогда не задастся вопросом о правомерности сделки. Насколько я понимаю, единственная проблема состоит в том, кто всем этим займется.
— Проблемы нет, — ответил Ножовски. — Я уже все выяснил и продумал. В этом мое преимущество перед Мартином Бленксом. Он считает себя таким крутым, что я никогда не посмею выступить против него. Он и понятия не имеет о моих возможностях, удачах в прошлом и замыслах на будущее. Я отнесся к Бленксу, как к равному, а он отблагодарил меня, пустив по ветру мои деньги. И все от страха, что за ним охотится бывший полицейский. Когда я напомнил ему, мы — партнеры и должны принимать решения вместе, он просто рассмеялся. Он и его черножопый сообщник мне кругом все изгадили, и теперь я им отплачу!
— Насколько я понимаю, речь идет о Стенли Мудроу? Том частном детективе, который приходил ко мне в офис?
— Да, том самом.
— Да он просто идиот. — Хольтц вновь наполнил бокалы. — Старик, который хочет показаться крутым. Может быть, твой партнер нюхает свой собственный кокаин? Может быть, он уже так много перепробовал наркотиков, что стал параноиком?
Ножовски замахал рукой.
— Мне наплевать, почему он так поступает, но мне совсем не наплевать на свой реванш. Конечно, я не олимпийский стрелок, но уже десять лет стреляю по мишеням на различных соревнованиях. На расстоянии двухсот ярдов уж я не промахнусь.
В семь часов вечера Мудроу в машине Бетти подъехал к «Джексон Армз», чтобы поговорить с Пэтом Шиманом. После перестрелки прошло несколько дней, и перемены в доме были очень заметны. Прежде всего во входную дверь в подъезде вставлен новый замок. Из-за этого Мудроу, чтобы проникнуть внутрь, пришлось воспользоваться домофоном. Он не был уверен, что Шиман захочет с ним общаться, и позвонил Майку Бенбауму. Мудроу решил появиться возле двери Пэта внезапно.
Но Пэт Шиман безропотно впустил Стенли, и Мудроу сразу понял, что произошло. На диване Луи Персио уже не было, отсутствовали даже мелкие вещички, принадлежавшие ему. Не было коричневых аптекарских пузырьков, кислородной маски, зеленого кислородного баллона, газет и журналов, которые обычно лежали на кофейном столике, пластыря, ножниц и зажимов. Мудроу понадобилось несколько секунд, чтобы все это увидеть.
— Луи в больнице? — наконец спросил он.
— Луи умер, Мудроу. Я похоронил его в воскресенье.
— Я не знал. — Это было единственное, что он в состоянии был в тот момент сказать.
— Никто не знал, — ответил Шиман. — Никто не хотел знать. Даже в больнице. Я отвез его туда сам, потому что по телефону 911 мне даже не могли сказать, когда приедет «скорая». Собственно, ничего особенного. Из этого не стоит делать истории. Луи уже было тяжело дышать. Так случалось всегда, когда у него поднималась температура. Я отвез его в больницу Элмхарст.
— Они что, не хотели его брать?
Шиман был в трансе, и другой на месте Мудроу скорее всего удалился бы, оставив его в покое. Но Стенли был профессионалом, он десятки раз брал показания у родственников жертв. Он знал, необходимо дать Шиману выговориться.
— Когда попадаешь в муниципальную больницу, то первый, кого ты видишь, вовсе не медсестра, — сказал Шиман. — Тебя встречает охрана. Когда мы подъехали на такси, Луи уже был без сил. Я понес его на руках. Он совсем ничего не весил. Он сгорал у меня на глазах.
— А что охранники? Они пытались тебя остановить?
— Нет. Один охранник посмотрел на Луи и пошел искать медсестру. Понимаешь, уже потом я узнал, лучше бы мы вызвали «скорую» этой больницы, тогда все бы занесли в журнал, и они не имели бы права оставить больного надолго без присмотра, иначе их можно было бы за это привлечь к ответственности! А если ты приезжаешь своим ходом, очень сложно доказать, что ты приехал куда надо. Медсестра пришла минут через пять. Охраннику пришлось тащить ее за рукав. Естественно, она была не в восторге, тем более разозлилась, когда увидела Луи. «СПИД», — бросила она, будто палкой ударила. Единственное, что я могу сказать об этой суке хорошего, — так это то, что она не заставила нас ждать в приемной. Там было, наверное, человек двадцать со СПИДом. Нужно видеть, как они пытались сидеть на этих пластмассовых стульях. Большинство пришли сами и не были в таком ужасном состоянии, как Луи.
Мудроу сел на диван. Терпение и внимание — самые важные вещи в подобных ситуациях.
— Муниципальные больницы — это вообще мрак, и за последние пятнадцать лет они стали еще хуже, — сказал он.
— Да, — согласился Шиман. Он поднял на Мудроу глаза, опухшие от слез. — Вот чего я не смог сделать для Луи, так это положить его в частную клинику. Надо было купить ему страховку, но сначала я об этом не подумал, а потом стало слишком поздно. Никто бы не продал страховой полис человеку со СПИДом. Они там тоже не сумасшедшие.
— Так что тебе пришлось полагаться на государственную медицину?
— Да, именно так и случилось. Хотя в принципе это ничего не изменило. Медсестра нашла для Луи койку в коридоре, потому что все палаты были забиты. Черт возьми, и коридоры тоже забиты! Там везде лежали люди. Они плакали, стонали, пукали. Один пьяница так истекал кровью, что она капала у него сквозь матрас. У него была разбита голова, и он руками держал свою повязку. Никто ничем не хотел ему помочь. Медсестра секунд пять слушала сердцебиение Луи и велела ждать врача. Когда я сказал, что Луи необходима немедленная помощь, она заявила, если я буду дебоширить, то охранник просто выведет меня. И добавила: сейчас в больнице семь медсестер и шесть врачей вместо двенадцати медсестер и восьми врачей, и к тому же это случилось в пятницу вечером — к ним поступило пятеро пациентов с огнестрельными ранениями, так что нам с Луи ничего не оставалось, кроме как ждать.
Шиман помолчал, переводя дыхание. Он внимательно наблюдал за Мудроу. Особенности взаимоотношений с Луи Персио как бы отторгали его от всего остального мира.
— Как мне следовало поступить? Я не подозревал, что положение Луи настолько критическое. Думал, доктор вот-вот придет. А Луи разговаривал со мной. Он снова и снова повторял, как был счастлив, когда я к нему вернулся после тюрьмы, ведь он этого не ожидал. В который раз рассказал про родителей, выгнавших его из дому после первого привода в полицию: узнав, что он голубой, они выгнали его навсегда и прислали письмо с запрещением появляться в семье даже на праздники. Луи попросил, чтобы в день его похорон я отправил им письмо. Он говорил очень тихо, и я не все мог разобрать. Там ведь сумасшедший дом. Один орал по-испански. Его приковали к постели наручниками и вызвали охрану. Охранники прижимали его к кровати, пока медсестра не сделала укол. Не знаю уж, что она ему ввела, но через двадцать секунд он начал улыбаться широкой беззубой улыбкой и повторять: «Спасибо, спасибо!» Я и Луи засмеялись, мы думали, этому мужчине становится лучше, а он вскоре перестал дышать. Я громко закричал, и, наверное, врач подумал, что Луи умер. Врач был китаец. Он посмотрел на Луи и покачал головой: «Нет, нет. Мне очень жаль».
