Фредерик Дар - Не спешите с харакири
К семи часам старушка начинает пасти на свои водопылебеспрецедентные бочата марки «Луп-луп».
— Если вы хотите уйти, — спешу ей предложить я, — не стесняйтесь. Я друг Пино, и вы можете на меня полностью положиться. Но для нее долг превыше всего! Она качает головой. Чтобы развеять ее сомнения, я предъявляю свое полицейское удостоверение.
— Теперь вы можете не сомневаться, красавица. Я комиссар Сан-Антонио.
— А! — восклицает она, — так это фы?!
Я вижу, что Пинюш уже успел рассказать своему персоналу о бывшем легендарном коллеге.
Облегченно вздохнув, секретарша откладывает в сторонку «справочник» с перепечатанными первыми ста двадцатью страницами, зачехляет пишущую машинку, подмазывает под шнобелем губной помадой, поправляет подвязку на деревянной ноге, проверяет давление в своем левом буфере, заправленном газом, и встает. Она подходит к куску зеркала в превосходном состоянии, снимает парик, чтобы получше причесать его, водружает на место, украшает сверху шляпой и, наконец, направляется к двери, которую я спешу перед ней распахнуть, получив на прощание пожелание доброго вечера, напоминающего струю поливочной машины в пыльном квартале.
Оставшись один, я подхожу к телефону, К счастью, он работает. Я набираю номер бистро Пинюшара и на другом конце провода слышу голос доблестной супруги своего коллеги.
— Это Сан-Антонио, дорогая мадам, — представляюсь я. — Ваш славный супруг дома?
— Нет, — хнычет дама Пинет. — Я не видела его с утра. Вы что-нибудь узнали о вашем кузене?
— Нет.
Она секунду колеблется, после чего продолжает:
— Я очень волнуюсь. Может быть, мой муж пошел к Берюрье? Он сказал мне, что если не найдет вас, то обратится за помощью к Бенуа-Александру.
— Вполне возможно, — допускаю я. — Ради бога, извините за беспокойство.
Она спешит меня заверить, что мой звонок доставил ей огромное удовольствие, пролил целебный бальзам на ее душевные кровоточащие раны вплоть до рожистого воспаления ее племянника и кучу других любезностей, которые я не расслышал, так как повесил трубку. Опоздание Пинюша подливает масла в огонь моей тревоги.
Клянусь вам, что с братьями Карамазовыми сыскного дела случилось что-то неладное. Я позволяю себе покопаться в картотеке. Это не занимает много времени. В ней нет ничего, кроме блокнота в черной молескиновой обложке и плана Парижа.
Поскольку я хорошо знаком с Парижем, то сразу хватаю блокнот. Это — гроссбух «Agency Limited». Он содержит немало имен. Итак, я читаю: месье Занудьер (рогоносец), аванс 100 франков, сальдо — 400 франков; мадам Клюка-Дебелл (рогоносица) — аванс 100 франков, сальдо 500 франков; Мадам Метла-Трусе (установление отцовства) — аванс 300 франков, сальдо 700 франков…
Похоже, что дела антирогоносного дуэта идут в гору.
И вот, наконец, последнее имя. Мадам Хельдер (рогоносица) — аванс 500 франков. Так как сумма окончательного расчета не указана, я делаю вывод, что это то самое дело, от которого у меня уже начались головные боли.
Увы, эти блестящие детективы довели заботу об анонимности своих клиентов до того, что отказались указывать адреса. Ладно, в конце концов, я знаю имя, и это уже кое-что.
Вот уж девятнадцать двадцать, а Упадочного так и нет. Я оставляю ему записку, в которой прошу позвонить мне домой, а сам отправляюсь туда, решив всё-таки дать крюк к Берю.
Глава 3
Я звоню в дверь с привычным изяществом и, почти сразу, за ней раздается шипящий голосище Б. Б.
— Ну, кто там еще?! И что за хрен шляется на ночь глядя!
Впервые узнав о замечательных двигательных качествах этого растения, я даю торжественный звонок в дверь в честь их признания.
— Иди открой, дубина! — приказывает Берта Берюрье своему толстокожему супругу.
В прихожей раздается душераздирающее чавканье вездеходных тапок Толстяка по линолеуму. Он открывает мне дверь с веками, сжатыми, как губы влюбленных. Он почти вдет в рукава своей бобочки. Подтяжки свободно ниспадают в стиле «ивушка». Он багров, как рак, которому рассказали галльские анекдоты в кипящем бульоне.
— Тоньо! — восклицает он, протягивая мне лапу, объемную, как трусики Венеры Готтенготской. — Ты уже вернулся из командировки?
— Как видишь. Железная рука, — отвечаю я, льстя его самолюбию.
— Быстро заходи, несколько дней тому назад мы купили телек, а сейчас идет потрясная передача, мы с Бертой не хотим ее пропустить.
Я захожу следом за ним в столовую. Толстуха примостилась (точнее, притолстилась) в плетеном кресле, скрипящем под ее тяжестью, как тополиная роща во время урагана.
— А, это Вы! — гостеприимно встречает она меня, протягивая пакет сосисок, который я всё-таки признаю рукой, благодаря обручальному кольцу.
Доставив мне удовольствие пожать два кило этих мясных продуктов, она цыкает и показывает мне на маленький голубой экран, в котором солидный бородатый повар манипулирует своими кастрюльками.
— Раймон Оливер и графиня Ломже, — посвящает меня Берю шепотом, похожим на удар топора по мешку с крупой. Берта заворожено мурлычет:
— Какой удивительный человек! Сейчас он дает рецепт фаршированной лапы аллигатора. Такие люди являются цветом французской нации.
Она выдавливает из себя трехцветную слезу, выдергивает волосину толщиной со слоновый хобот из своей любимой бородавки и с всепоглощающим вниманием слушает объяснения маэстро.
— Ты записываешь? — волнуется она.
— Не беспокойся, — успокаивает ее Толстяк.
У него в руке шариковая ручка, на коленях — листок бумаги; он записывает, не отрывая взгляда от кулинарных волшебно действий знаменитого повара.
Раймон Оливер объясняет Катрин Ломже, что для того, чтобы лапа аллигатора удалась, сначала нужно отпилить когти. После чего на ней делают надрезы в направлении север-юг, извлекают центральный сустав, но не выбрасывают его, так как он должен отвариваться в бульоне. Затем следует мелко порубить веки, печень и левый глаз аллигатора (некоторые повара используют также и правый глаз, но это менее изысканно, так как большинство аллигаторов больны на правый глаз конъюктивитом), добавляют копченное сало, протертый банан, репчатый лук, гвоздику, цветок лотоса и капельку героина. После этого приступают к фаршировке лапы, следя за тем, чтобы случайно не зафаршировать себе глаза. Лапа зашивается зеленой хлопчатобумажной ниткой (учитывая то, что естественный цвет аллигатора — зеленый), затем она кладется в бульон, о котором упоминалось выше. Кушанье снимают с огня, процеживают, перекладывают на глиняное блюдо, посыпают дробленым мускатным орехом, карри, паприкой, шалфеем, тмином, лавровым листом, метиленовой синью, четырех лепестковым клевером и приправой Жака Готье, появившейся в продаже с месяц назад. Когда лапа покроется золотистой корочкой, ее извлекают из духовки и перекладывают на блюдо из серебра высокой пробы. Блюдо подается со свежей лапшой и экзотической фотографией. Раймон Оливер уточняет, что лапа аллигатора будет еще пикантней, если ее окропить соком ананаса, желателен Шамбертен 1949 года; ну, а если вам вдруг не удастся купить лапу в магазине, то ради этого стоит совершить путешествие в Большой Вефур, где в местных ресторанах можно полакомиться отменной печенкой с трюфелями! На этом передача заканчивается. Берта протягивает свой свиной окорок и выключает телевизор.
— Свет! — командует она.
Его величество Берю I включает свет. Я смотрю на его кашалотиху. У нее ностальгический взгляд, а по подбородку обильно течет слюна. Берю не отстает от своей супруги.
— Эта штуковина, наверное, чертовски вкусна! — вздыхает Берта.
Толстяк вдруг смачно выражается:
— Чертова чертовщина!8 Та бумажка, на которой я записывал, в темноте упала на пол, и я нацарапал рецепт на своих тиковых штанах, — хнычет он.
Берта бросается успокаивать его. Она говорит, что это не беда, она перепишет рецепт.
Я считаю, что настал момент перевести разговор в деловое русло, и спрашиваю у Берю, не видел ли он Пино.
— Нет, — удивляется он. — А в чем дело?
— Ты знаешь, что он открыл свое знаменитое агентство?
— Да, знаю. И правильно сделал. Иногда я и сам хочу последовать его примеру.
Берта сурово одергивает его, заявив, что это и в подметки не годится честной работе в государственной полиции и что недостойно подготавливать себе старость, подглядывая за противозаконными любовными парочками.
Даже эти слова не поднимают моего настроения. Я всерьез обеспокоен. Неужели Пинюш тоже исчез? Вот так дела! Неужели «Пинодьер Эдженси» прекратило свое существование?
— Так откуда ты вернулся к нам? — спрашивает Толстяк, откупоривая бутылку Сен-Вермей.
— Из Мексики…
Он умственно напрягается:
— Это рядом с Австралией, если мне не изменяет память?
