Эд Макбейн - Топор
У его жены были черные волосы и карие глаза, а фигура такая, что ее не смогли испортить даже роды близнецов. Полногрудая, с широкими бедрами и длинноногая, она встретила его в прихожей звонким поцелуем, обняв так крепко, что у него хрустнули ребра.
– Эй! – воскликнул он. – В чем дело? Что происходит?
Когда он говорил, Тедди Карелла, не отрываясь, смотрела на его губы, потому что была глухой и понимала чужую речь, только читая ее по губам. Затем, поскольку она была еще и немой, подняла правую руку и с помощью принятых во всем мире знаков быстро объяснила ему, что близнецы уже поели и что Фанни, их домработница, в эту минуту укладывает их спать. Карелла следил за ее рукой, порой пропуская слово-другое, но понимая смысл и значение сказанного, а затем улыбнулся, когда она перешла к их планам на вечер, как будто после такого поцелуя при входе еще требовалось что-то объяснять.
– Тебя следует арестовать за такие выражения, – ухмыльнулся Карелла. – Хорошо, что их никто не слышит.
Тедди оглянулась через плечо, желая удостовериться, что дверь в комнату близнецов плотно закрыта, а затем, прильнув к мужу, снова поцеловала его, и он чуть не забыл, что должен, как обычно, перед ужином сказать близнецам «спокойной ночи».
– Никак не пойму, с чего это ты так разошлась, – сказал он, вопросительно подняв бровь, и Тедди, быстро шевеля пальцами правой руки, велела ему не смотреть дареному коню в зубы.
– Ты сама самый лучший подарок на свете, – сказал он и, поцеловав ее в кончик носа, направился в комнату близнецов.
Он постучался в дверь, и Фанни подняла глаза от кроватки Марка, которого она старательно укрывала одеялом.
– Моя дорогая юная леди... – начал Карелла.
– Юная леди? Да вы никак в отличном настроении?
– Да он никак в отличном настроении, – эхом отозвалась Эйприл из своей кроватки.
– Моя дорогая юная леди, – сказал Карелла Фанни, – если человек хочет, чтобы дети не входили к нему, предварительно не постучав, то и он обязан, подав пример, постучать в дверь прежде, чем войти к ним. Правильно я говорю, Марк?
– Правильно, папа, – отозвался Марк.
– Эйприл?
– Правильно, правильно, – захихикала Эйприл.
– Не следует возбуждать их перед сном, – назидательно заметила Фанни.
Фанни, которой было лет пятьдесят с лишним, рыжая и крепкая, как и полагается настоящим ирландкам, отвернулась от кровати Марка с притворно строгим лицом и, небрежно поцеловав Эйприл, сказала:
– Дети, оставляю вас вашему ужасному папочке, который поведает вам истории о том, как ловят преступников.
– В один прекрасный день, – откликнулся Карелла, ни к кому не обращаясь, – Фанни выйдет замуж и бросит нас. Тогда мы позабудем про веселье и наш дом станет мрачным и печальным.
– И не надейтесь, – усмехнулась Фанни и вышла из комнаты. И тут же, приоткрыв дверь, добавила: – Ужин через пять минут. Поторопитесь, Шерлок.
– Кто такой Шерлок? – спросил Марк.
– Сыщик, – ответил Карелла.
– Он лучше тебя? – спросил Марк.
Эйприл вылезла из постели, выглянула за дверь, желая удостовериться, не идет ли Фанни обратно, а затем залезла на колени к Карелле, который сел к Марку на кровать.
– Сыщиков лучше папочки не бывает, – сказала она брату. – Правда, папочка?
Карелла, не желая разрушить образ идеального отца, скромно ответил:
– Правильно, малышка. Я самый лучший сыщик на свете.
– Видишь! – торжествовала Эйприл.
– Я и не говорил, что кто-то лучше, – сказал Марк. – Вечно она все переиначивает, папа.
– Не папа, а папочка, – рассердилась Эйприл. – Его зовут папочка.
– Его зовут Стив, дурочка ты, – не желал соглашаться Марк.
– Если вы собираетесь ссориться, – сказал Карелла, – тогда я лучше пойду.
– Она сегодня сломала две мои модели, – вспомнил Марк.
– Зачем ты это сделала, Эйприл? – спросил Карелла.
– Потому что он назвал меня «малышка – мокрые штанишки».
– Но это правда.
– У меня уже не было мокрых штанишек целую неделю, заявила Эйприл.
– А вчера вечером? – спросил Марк.
– По-моему, тебя это не касается, Марк, – осторожно заметил Карелла. – То, что делает твоя сестра...
– Конечно, папа, – отозвался Марк. – Я только сказал, что она малышка – мокрые штанишки.
– Мне не нравятся твои слова, – упрекнул его Карелла.
– Какие слова?
– Он говорит про «мокрые штанишки», – объяснила Эйприл.
– А что в этом плохого, папа?
– Он называет тебя «папой», потому что хочет казаться взрослым, – сказала Эйприл. – Он всегда строит из себя взрослого, папочка.
– Ничего подобного. А вообще-то что в этом плохого? Папа у нас тоже взрослый, правда?
– Нет, – ответила Эйприл. – Он у нас славный и добрый. – И она прислонилась головкой к его груди и улыбнулась. Он посмотрел на нее: почти черные волосы и карие глаза, несомненно, принадлежали Тедди, уже в пять лет на лбу проглядывал тот же треугольник волос. А потом перевел взгляд на сына и еще раз подивился тому, как они похожи и в то же время какие разные. Сразу было видно, что они близнецы, а не просто брат с сестрой: тот же цвет волос и глаз, тот же овал, даже выражение лиц было одинаковым. И тем не менее Эйприл как-то сумела унаследовать – слава богу! – красоту Тедди, в то время как у Марка эта красота была лишь фоном для черт, более похожих на черты отцовского лица.
– Что ты делал сегодня? – спросил Марк.
– То же, что и всегда, – улыбнулся Карелла.
– Расскажи нам, папочка, – попросила Эйприл.
– Нет, лучше вы расскажите мне, чем сегодня занимались.
– Я сломала две модели Марка, – захихикала Эйприл.
– Видишь, папа? Что я тебе говорил?
– Ужинать! – крикнула из кухни Фанни. Карелла встал, держа в руках Эйприл, покачал и положил в постель, укрыв одеялом до самого подбородка.
– Январь злой, вот и закройся с головой, – и он поцеловал ее в лоб.
– Что это, папочка? – спросила Эйприл.
– Ты о чем, малышка?
– Январь злой, вот и закройся с головой.
– Это я сам только что придумал, – признался Карелла. Он подошел к Марку.
– Придумай и мне тоже, – потребовал Марк.
– Кругом тепло, кругом мрак, спи спокойно, милый Марк.
– Хорошие стихи, – улыбнулся Марк.
– А в моих моего имени не было, – обиделась Эйприл.
– Потому что я не сумел придумать что-нибудь такое, что рифмуется с «Эйприл».
– А Марку придумал!
– У него легче, малышка. К «Эйприл» очень трудно найти рифму.
– Но найдешь?
– Постараюсь, малышка.
– Обещаешь? – спросила Эйприл.
– Обещаю, – сказал он и, поцеловав Марка, тоже подтянул одеяло к подбородку.
– Хочу до самого носа, – сказал Марк.
– Давай. – И подтянул одеяло повыше. – И мне до носа, папочка, – попросила Эйприл. Он поправил одеяло и ей и, еще раз поцеловав ее, выключил свет и пошел на кухню.
– Что рифмуется с «Эйприл»? – спросил он у Фанни.
– Отстаньте от меня со своими глупостями, – рассердилась Фанни. – Садитесь, не то суп остынет.
За обедом он рассказал Тедди про старика, которого они нашли в подвале. Когда он говорил, она не сводила глаз с его губ, иногда останавливая его, чтобы задать вопрос, но большей частью напряженно следила за ним, стараясь понять все, что он говорит, и даже вникая в детали. Тедди хорошо знала своего мужа и понимала, что не в последний раз слышит о старике, зарубленном топором. Она знала, что есть мужья, которые, уходя с работы домой, забывают про свою работу, знала, что ее собственный муж сотни раз клялся, что никогда больше не будет посвящать своих домашних в грязные подробности полицейского труда. Но каждый раз его решительности хватало лишь на неделю, десять дней, самое большее две недели, а потом он вдруг начинал рассказывать о причиняющем особенное беспокойство случае, и она всегда его внимательно слушала. Тедди слушала, потому что он был ее муж, а она его жена, и, если бы случилось так, что он работал бы где-нибудь на пищевом предприятии, она бы с не меньшим интересом слушала, например, как делают растительное или сливочное масло.
Ее муж занимался расследованием уголовных преступлений.
Поэтому она слушала о том, как в подвале жилого дома нашли восьмидесятисемилетнего старика с топором в голове, слушала обо всех матерях с сыновьями, которых ее муж встретил в тот день на своем пути, слушала про умалишенную миссис Лассер и ее сына, никогда не выходящего из дома, о том, как он опознал труп своего отца только по фотографиям, сделанным полицией, о том, как миссис Лассер начала истерически хохотать, взглянув на фотоснимки покойного мужа с топором в голове, о том, как Энтони Лассер сказал, что приятелями его отца были люди, входившие в общество ветеранов испано-американской войны и называвшие себя «Счастливыми ребятами». Она слушала глазами, и ее мысли отражались у нее на лице.
Она задавала вопросы, не двигая губами, а лишь быстро шевеля пальцами.
