Ю Несбё - Не было печали (Богиня мести)
— А что такое «изможденный»? — спросил Харри и откинулся на спинку офисного стула. — Хотя ладно, не затрудняйся.
Когда же Халворсен поинтересовался, как прошло свидание, а Харри попросил его определить значение слова «свидание», тот покинул кабинет, чтобы купить счастливый билетик в киоске у Элмера.
Харри набрал номер, который сообщила ему Ракель, но опять же кто-то, как понял Харри, по-русски ответил, что он не туда попал. Тогда он позвонил Бьярне Мёллеру и попытался создать у шефа впечатление, что он попал в точку. Судя по голосу собеседника, попытка оказалась безуспешной.
— Мне нужны хорошие новости, Харри. А не отчеты о том, на что ты тратишь свое рабочее время.
В кабинет вошла Беате. Она просмотрела запись еще раз десять, и теперь у нее уже не осталось сомнений в том, что Забойщик и Стине Гретте знали друг друга:
— По-моему, в последнее мгновение он сказал ей, что сейчас она умрет. Ты можешь прочесть это по ее взгляду, он у нее одновременно отрешенный и испытующий. В точности как у подпольщиков из военных фильмов, когда они стоят перед строем расстрельной команды.
Возникла пауза.
— Эй! — Беате помахала рукой перед глазами у Харри. — Совсем выдохся?
Харри набрал номер Эуне:
— Это Харри. Слушай, как ведут себя приговоренные к смерти в последний момент перед казнью?
Эуне кашлянул.
— Они фокусируют внимание, — наконец произнес он, — на времени.
— А страх? В панику они не впадают?
— Это от многого зависит. О какой казни идет речь?
— О публичной. Об убийстве в помещении банка.
— Я подумаю. Давай перезвоню тебе через пару минут.
В ожидании звонка Харри смотрел на часы. Он прозвучал через сто десять секунд.
— Уход из жизни точно так же, как и появление на свет, — процессы сугубо интимного свойства, — сказал Эуне. — Человек в таких ситуациях инстинктивно старается скрыть свои ощущения от окружающих не только потому, что чувствует себя физически уязвимым. Смерть в присутствии других людей, как в случае с публичной казнью, воспринимается приговоренным как двойное наказание: ведь это грубое вторжение в самые сокровенные сферы жизни личности. Вот почему всегда считалось, что публичная казнь гораздо более эффективное превентивное средство в борьбе с преступностью, нежели приведение приговора в исполнение в одиночной камере без посторонних глаз. Разумеется, предпринимались определенные меры для облегчения участи осужденного — к примеру, палачи вершили свое дело в масках. И это не для того, чтобы, как думают многие, скрыть личность палача, ведь всем был знаком местный забойщик скота или канатчик. Маску на палача надевали ради осужденного — чтобы он не ощущал такой близости с чужим человеком в момент своей смерти.
— М-м. Грабитель тоже был в маске.
— Психологи эффектом маски практически не занимаются. К примеру, современные представления о том, что маска закрепощает нас, — полная ерунда. Маска ведь обезличивает человека, и в ней он, вполне вероятно, почувствует себя более свободным. Чем, по-твоему, объясняется популярность балов-маскарадов в викторианские времена? Или почему маски используются в сексуальных играх? Хотя у грабителя, разумеется, были более приземленные причины для того, чтобы появиться в банке в маске.
— Возможно.
— Возможно?
— Я не знаю, — вздохнул Харри.
— Ты какой-то…
— Да замотался просто. Ладно, бывай.
Солнце медленно удалялось от того места на земном шаре, где находился Харри, да и сумерки теперь день ото дня наступали все раньше и раньше. Когда Харри поднимался к дому по Софиес-гате, лимоны на деревьях перед магазинчиком Али светились, будто маленькие желтые звездочки, а по асфальту бесшумно моросил дождь. Всю вторую половину дня он занимался переводом денег в Эль-Тор, что, впрочем, особого труда не составило. Он переговорил с Эйстейном, узнал номер его паспорта и адрес ближайшего к его отелю отделения банка и передал по телефону информацию в редакцию газеты заключенных «Двойник», где Расколь сидел и писал статью о Сунь-Цзы. Теперь оставалось только ждать.
Харри подошел к воротам, но ключи достать не успел, потому что за спиной у него раздался топот бегущей по тротуару большой собаки. Оборачиваться он не стал.
Пока не услышал слабое рычание.
Вообще-то он даже не удивился: когда подливаешь масла в огонь, жди неприятностей.
Морда у пса была черна, словно ночь, и только зубы белели в раскрытой пасти. В тусклом свете фонаря сверкнула струйка слюны, стекавшая с огромного клыка.
— Сидеть! — произнес знакомый голос из-под выступавшей над въездом в гараж крыши на другой стороне узкой тихой улочки. Ротвейлер неохотно опустил свой мощный мускулистый зад на мокрый асфальт, не спуская с Харри карих блестящих глаз, выражение которых никак не напоминало того, что обычно ассоциируется с собачьим взглядом.
Тень от полей шляпы скрывала лицо приближавшегося мужчины.
— Добрый вечер, Харри. Ты что, собак боишься?
Харри посмотрел прямо в красную раскрытую пасть пса. В мозгу вдруг всплыло воспоминание. Где-то он читал, что римляне использовали предков ротвейлеров при завоевании Европы.
— Да нет. А тебе что от меня нужно?
— Просто хочу сделать тебе предложение. Предложение, от которого ты не… как это там говорится?
— Отлично! Озвучь предложение, Албу.
— Предлагаю перемирие, — Арне Албу приподнял шляпу и попытался изобразить мальчишескую улыбку, но теперь она вышла не такой естественной, как в прошлый раз. — Ты не трогаешь меня, а я тебя.
— Забавно, Албу. А что ты можешь предпринять против меня?
Албу кивнул в сторону ротвейлера, который не столько сидел, сколько готовился к прыжку:
— Есть у меня свои методы. Кое-какими возможностями располагаю.
— М-м, — Харри протянул было руку в карман пиджака за сигаретами, но, услышав грозное рычание пса, отдернул ее. — Вид у тебя уж больно измученный, Албу. Что, бег так измотал?
Албу покачал головой:
— Да это не я бегаю, Харри, а ты.
— Что? Ты угрожаешь полицейскому прямо на улице. По-моему, это признак усталости. Отчего же ты не хочешь продолжить игру?
— Игру? Ты так это называешь? А ставки в этой игре — человеческие судьбы, так, что ли?
Харри увидел гнев в глазах Арне Албу. Скулы ходили ходуном, а на висках и лбу вздулись жилы. Он был в отчаянии.
— Ты вообще-то понимаешь, что ты натворил? — едва ли не прошептал он и уже не делал попыток улыбнуться. — Она ушла от меня. Она… она забрала детей и ушла. А все из-за какой-то ерундовой истории. Анна для меня уже ничего не значила.
Арне Албу вплотную приблизился к Харри:
— Мы с Анной встретились случайно. Один из моих друзей показывал мне свою галерею, а Анна как раз устраивала там вернисаж. Я и купил две ее картины, даже не знаю зачем. Сказал, что для офиса. Я их, естественно, нигде не вывешивал. А когда на следующий день пришел за ними, мы с Анной разговорились, и я вдруг пригласил ее на ланч. Потом мы еще раз пообедали вместе, а две недели спустя съездили на уик-энд в Берлин. Я словно в омут упал. Меня будто цепью к ней приковали, и я даже не пытался освободиться. Пока Вигдис обо всем не догадалась и не пригрозила уйти.
Голос у него слегка задрожал.
— Я сказал Вигдис, что сглупил, влюбился по-идиотски, точно мальчишка, как это иной раз бывает с мужиками моего возраста, когда они встречают молодую женщину, напоминающую им, какими они были когда-то. Молодыми, сильными и свободными. А теперь мы уже не такие, во всяком случае, что свободы касается. Вот заведешь детей — сам все поймешь.
Голос у него сорвался, он тяжело задышал, но потом сунул руки в карманы пальто и снова заговорил:
— Эта Анна такая страстная. Я бы даже сказал, ненормальная. Ей в постели всего было мало. Мне буквально вырываться из ее объятий приходилось. Как-то раз она мне даже пиджак в дверях порвала, когда я пытался от нее убежать. По-моему, ты понимаешь, о чем я. Она ведь мне рассказала, что с ней творилось, когда ты ее бросил. Для нее словно бы жизнь кончилась.
Харри был слишком смущен и ничего не ответил.
— Но мне было жалко Анну, — продолжил Албу. — Иначе я не согласился бы снова встретиться с ней. Я напрямую сказал, что между нами все кончено. Но, по ее словам, она собиралась всего лишь вернуть мне пару вещиц. И я же не мог знать, что в этот момент заявишься ты и начнешь гнать волну. Представишь дело так, что… что мы возобновили наши встречи. — Он опустил голову. — Вигдис мне больше не верит. Говорит, что больше никогда не поверит мне. Ни-ко-гда!
